Хотя этот пролив безопаснее пролива Дрейка, он пользовался недоброй славой за непредсказуемые шквалы и ледяные порывистые ветры, сегодня известные как вилливо, выбрасывающие корабли на берег. Вот почему коммодор Ансон, командовавший парусным флотом больших неповоротливых военных кораблей, ведомых по счислению пути, предпочел рискнуть и обойти мыс Горн в буйном открытом море.
Однако, как заметил Балкли, «тяжелые болезни лечатся сильными лекарствами» [543]. Он считал, что этот маршрут в Бразилию – их единственный шанс. Пролив Дрейка, лежащий в 644 километрах южнее, слишком далеко, и воды его слишком опасны для маленьких лодок. Что касается препятствий в проливе, то Нарборо зафиксировал безопасный курс. Более того, он сообщал, что голодная смерть тут не грозит: помимо мидий и морских блюдечек «здесь водятся утки, белые гуси и казарки, серые и сизые чайки, тюлени и пингвины» [544].
В этом маршруте Балкли, казалось, видел и еще один, куда более сильный соблазн. Тут они сами определят свою судьбу, освободившись от своей проваленной еще на родине правительственными чиновниками и военными военно-морской миссии – миссии, обреченной с самого начала. Потерпевшие кораблекрушение теперь предпочтут выжить, а не плыть на север через Тихий океан, где испанская армада, скорее всего, сотрет их в порошок или захватит в плен. «Наш переход через Магелланов пролив к берегам Бразилии был единственным способом избежать попадания в руки жестокого, варварского и оскорбляющего человеческое достоинство врага, – заключил Балкли. – Наш баркас… невозможно применить ни для какого другого предприятия, кроме как для сохранения жизни. Поскольку мы не в силах действовать наступательно, мы должны заботиться о нашей безопасности и свободе» [545].
Балкли попросил мастера Кларка и других штурманов внимательно изучить маршрут, который он набросал на основе информации Нарборо. Они согласились, что этот план – наилучший шанс выжить. Балкли поделился своими соображениями с другими людьми, которые столкнулись с принципиальным выбором. Они устали от войны, сеющей смерти и разруху, и страстно желали вернуться домой, но повернуть назад означало отказаться от своей миссии и, возможно, от остальной эскадры. Вдобавок в этот самый момент капитан Чип заявил, что он ждет от своих людей, что они исполнят свой долг – отыщут коммодора и никогда не отступят.
Байрон наблюдал, как поселение, ненадолго сплоченное строительством ковчега, разделилось на две соперничающие группировки. С одной стороны – Чип и его небольшая, но преданная ему когорта. С другой – Балкли и его «народ». До сей поры Байрону удавалось сохранять нейтралитет, но теперь это стало немыслимым. Хотя предметом спора был простой вопрос, каким путем идти, но ответ на него затрагивал природу командирских качеств, лояльности, предательства, мужества и патриотизма. Аристократ Байрон, стремившийся сделать в военно-морском флоте карьеру и в один прекрасный день стать капитаном собственного корабля, мучился, разрываемый противоречиями. Он был вынужден выбирать между своим командиром и харизматичным артиллеристом. Зная, насколько высоки ставки, Байрон писал с некой оглядкой. Однако ясно, что чувство долга связывало его с Чипом, а Балкли, как будто наслаждавшегося новообретенным статусом, он рассматривал как человека, подрывающего авторитет капитана и подпитывающего его глубоко укоренившуюся неуверенность в себе и паранойю. Более того, составленный Чипом план апеллировал к имперскому героизму и самопожертвованию – тому поэтизированному мифу о морской жизни, который воспевали обожаемые Байроном романы.
С другой стороны, Балкли казался гораздо более уравновешенным и лучше подходил на роль командира в этих кошмарных обстоятельствах. Неуступчивый, изобретательный и хитрый, он стал неофициальным лидером благодаря личным качества. Чип, напротив, опирался лишь на закон. Субординация – вот что важнее всего. В своем отчаянном стремлении сохранить власть капитан стал еще фанатичнее. Как заметил Балкли, «потеря корабля была для него потерей себя, он знал, как управлять, пока был командиром на борту, но, когда начались путаница и беспорядок, свое командование на берегу он решил утвердить отвагой и пресечь малейшее оскорбление собственной власти» [546].
В августе Байрон узнал, что Балкли собирает людей, чтобы обсудить дальнейшие шаги. Как быть? Прийти или сохранить верность своему командиру?
* * *
На следующий день к Чипу пришла процессия во главе с Балкли. Артиллерист остановился и вытащил лист бумаги. Он сказал, что это петиция, и принялся читать ее вслух, как будто находился в зале парламента: «Мы, нижеподписавшиеся, по зрелом размышлении… пришли к выводу, что лучшим, самым надежным и наиболее безопасным способом сохранения жизни людей в сложившемся опасном положении будет прохождение через Магелланов пролив в Англию. Дата и подписи поставлены на пустынном острове в Патагонии» [547].
Несмотря на тщательно подобранные формулировки, намерения были очевидны. Накануне Балкли пригласил на встречу тех, кто хотел подписать петицию. И команда, его, Чипа, команда, один за другим поставила подписи!.. Чип узрел росчерки командира морской пехоты Пембертона, и продолжавшего заботиться о своем маленьком сыне штурмана Кларка, и все еще цеплявшегося за жизнь старого кока Маклина, и матроса Джона Дака. Подписал даже верный цепной пес Чипа гардемарин Кэмпбелл. Поставил свою фамилию и Байрон.
Теперь Балкли протянул эту грязную писульку Чипу. Петицию поддержало так много людей Чипа, что было трудно найти «первопредателя». Некого было наказывать. Ну или наказывать пришлось бы слишком многих.
Чип мог по пальцам одной руки пересчитать своих людей, не выказавших ему открытого неповиновения: казначей Харви, хирург Эллиот, лейтенант морской пехоты Гамильтон и стюард Питер Пластоу. В документе не было и еще одной фамилии, возможно, самой значимой – лейтенанта Бейнса. На стороне капитана оставался второй по рангу морской офицер на острове. Высшая командная вертикаль сохранялась без изменений.
Капитану Чипу требовалось обдумать следующий шаг. Держа петицию в руках, он отпустил артиллериста и его свиту. Капитан позовет просителей, когда изучит бумагу.
* * *
Два дня спустя Чип вызвал Балкли и Камминса. Когда они вошли в его жилище, то увидели, что он был не один. Рядом с капитаном сидел лейтенант Бейнс.
Чип изрек:
– Эта бумага меня настолько взволновала, что я не сомкнул глаз до восьми часов утра, размышляя над ней. Тем не менее я считаю, что вы неправильно оценили ситуацию [548].
По мнению капитана, Балкли соблазнял людей ложными надеждами на легкий путь домой, в то время как на самом деле маршрут до Бразилии более чем на четыре тысячи километров длиннее, чем до Чилоэ. Он призывал подумать «о расстоянии, которое предстоит пройти… при постоянном встречном ветре и отсутствии пресной воды».
Балкли и Камминс подчеркнули, что они смогут взять с собой «месячный запас воды на баркасе», а на небольших транспортных судах доберутся до берега и добудут пропитание.
– Там нам не придется сталкиваться с врагами, кроме индейцев в
