их каноэ, – сказал Балкли.
Чип не изменил своего мнения. По его словам, если команда направится в Чилоэ, она сможет захватить торговое судно, груженное провизией.
Камминс спросил, как они захватят судно, если у них нет ни одной пушки.
– А для чего нужны наши мушкеты, как не для того, чтобы взять на абордаж вражеский корабль? – спросил Чип.
Камминс предупредил, что перестроенный баркас ни за что не выдержит артиллерийского огня. И даже если судно все-таки не пойдет ко дну, шансы встретиться с Ансоном стремятся к нулю:
– Коммодора, возможно, постигла та же участь, что и нас, а может, и хуже.
Страсти накалялись, и Камминс не выдержал.
– Сэр, мы здесь исключительно благодаря вам, – рявкнул он.
Вот оно – это давно терзавшее душу обвинение – наконец и прозвучало. Камминс не унимался, настаивая на том, что капитан не имел права приближаться к суше, когда «Вейджер» находился в таком состоянии и все люди были больны.
– Вы не знаете, какие я получил приказы, – сказал Чип. – Никогда раньше не было такого строгого отношения к командиру.
Он повторил, что ему не оставалось ничего другого, кроме как отправиться на место встречи:
– Я был вынужден.
Балкли ответил, что капитан, независимо от полученных им приказов, всегда должен действовать осмотрительно.
Удивительно, но этот комментарий Чип пропустил мимо ушей и вернулся к обсуждаемому вопросу. В почти дипломатической манере он объявил, что может согласиться с их предложением пройти через Магелланов пролив, но ему нужно больше времени, чтобы принять решение.
Балкли, думая, что Чип пытается уклониться от ответа, сказал:
– Народ встревожен… Поэтому чем скорее вы примете решение, тем лучше.
На протяжении практически всего обсуждения Бейнс хранил молчание, предоставляя говорить Чипу. Чип дал понять, что собрание окончено, и спросил Балкли и Камминса:
– У вас есть еще какие-либо возражения?
– Да, сэр, еще одно, – ответил Балкли. Он хотел получить заверения капитана в том, что, если они действительно отправятся вместе на баркасе, он ничего не предпримет – не встанет на якорь, не изменит курс, не начнет атаку, – не посоветовавшись со своими офицерами.
Понимая, что это фактически лишит его капитанской власти, Чип не смог сдержаться. Он закричал, что он все еще их командир.
– Мы будем поддерживать вас ценой наших жизней до тех пор, пока у вас есть командные полномочия, – сказал Балкли, а затем вышел вместе с Камминсом.
* * *
Казалось, все вокруг Джона Байрона собирали оружие. Поскольку капитан Чип отвечал за складскую палатку, у него был доступ к самому большому арсеналу, и он превратил свое жилище в оружейный бункер. Наряду с пистолетами он хранил пару сверкающих абордажных сабель. Лейтенант морской пехоты Гамильтон, вооруженный ножом, часто помогал ему нести вахту. Чип, понимая, что он все еще в опасном меньшинстве, послал казначея предложить ренегатам бренди в качестве стимула к заключению союза, но мародеры оставались вольной бандой.
Балкли узнал об этой попытке и осудил ее как «подкуп» [549]. Он тем временем занимался добычей с места крушения новых мушкетов, пистолетов и пуль, превращая свой дом в оружейный склад. По ночам Байрон мог видеть, как сообщники Балкли тайком выбираются на прочесывание обломков – еще можно было спасти бочонки с порохом и ржавые ружья. Продолжавший симпатизировать Чипу гардемарин Кэмпбелл отметил, что теперь Балкли и его люди «все смогут выказать открытое неповиновение своим офицерам» [550].
Вражда между двумя фракциями обострилась настолько, что Балкли поклялся никогда больше не приближаться к Чипу, и, хотя лидеров партий разделяло несколько метров, они часто посылали друг другу эмиссаров, как дипломаты воюющих стран. Однажды Чип попросил лейтенанта Бейнса передать Балкли неожиданное предложение: почему бы в предстоящую субботу не использовать большие апартаменты Балкли как место богослужения, чтобы люди могли помолиться вместе? Это казалось предложением мира, проявлением уважения к набожности Балкли и напоминанием о том, что все они сотворены из одной глины. Но артиллерист учуял подвох и отверг предложение. «Мы считаем, что это предложение меньше всего связано с религией, – отметил в дневнике Балкли. – Нашу палатку превратят в молитвенный дом… а в разгар отправления нами религиозных обрядов смогут застигнуть нас врасплох и отнять оружие, чтобы расстроить наши планы» [551].
Байрон видел, что две фракции плетут друг против друга заговоры и строят козни. Еще больше усиливая напряженность, многие сторонники Балкли начали проводить военные учения. Пембертон строил своих изможденных морских пехотинцев в боевой порядок, а оборванные моряки упражнялись в заряжании мушкетов и стрельбе по мишеням в тумане. По острову разнеслись раскаты залпов. Во время Войны за ухо Дженкинса Байрон не участвовал ни в одном сражении, и теперь он понял, что может стать свидетелем схватки своих товарищей по кораблю.
Двадцать пятого августа Байрон услышал ужасающий гром. Он был настолько силен, что у него затряслось тело, а все вокруг, казалось, летело в тартарары: стены хижин, ветки деревьев, сама земная твердь. Это было землетрясение – просто землетрясение.
Глава шестнадцатая
Мои мятежники
Двадцать седьмого августа, через два дня после того, что Джон Балкли описал как «сильные потрясения и дрожь земли» [552], он тайно встретился со своими самыми доверенными лицами. Хотя с тех пор как Чипу передали петицию, прошло три недели, окончательного ответа капитан так и не дал. Балкли пришел к выводу, что Чип не собирался соглашаться с «бразильским планом» и никогда не отменит свои первоначальные приказы.
На встрече Балкли затронул запретную тему: мятеж. Полномасштабный мятеж не походил на другие восстания. Он происходил внутри тех самых военных сил, которые государство создало для наведения порядка, а потому представлял огромную угрозу для правящих элит и жестоко подавлялся. Именно поэтому мятежи пленяли воображение общества. Что заставило блюстителей порядка отвергнуть этот самый порядок? Быть может, они попросту головорезы? Или это что-то прогнило в самом сердце системы, что придавало бунту благородство?
Балкли доказывал остальным, что они имеют право на восстание. Он считал, что «законов военно-морского флота недостаточно, чтобы управлять нами» [553] как потерпевшими кораблекрушение. В данном естественном состоянии не было ни письменного кодекса, ни прецедентов, которыми можно было бы в полной мере руководствоваться. Чтобы выжить, нужны новые правила. Он осознанно апеллировал к праву на «жизнь» и «свободу», которые в определенные исторические периоды отстаивали британские подданные, пытаясь обуздать зарвавшегося монарха. Но Балкли, признав себя частью аппарата военно-морского флота, инструментом самого государства, выдвинул более радикальный довод. Он заявил, что подлинным источником хаоса на острове, человеком, действительно нарушавшим военно-морскую этику, был сам Чип. Однако Балкли понимал, что, узнай кто-то о
