его заговоре против Чипа, мятежников ждет участь Козенса. А даже если им улыбнется удача и они вернутся в Британию, их ждет военно-морской трибунал, и судьи – коллеги Чипа по офицерскому корпусу – приговорят их к прогулке по Лестничному переулку и Пеньковой улице. Как-то один историк написал: «Мятеж подобен ужасной злокачественной болезни, и вероятность мучительной смерти пациента настолько велика, что даже не упоминается вслух» [554].
Балкли приходилось действовать осмотрительно, аккуратно, подкрепляя каждый шаг группы письменным оправданием. Завзятый спорщик с начальством и умелый рассказчик, он документировал в дневнике малейшее событие, которое, по его мнению, свидетельствовало о командирской несостоятельности капитана. Теперь ему требовалось придумать неопровержимую историю – вневременную морскую байку, – способную выдержать пристальный контроль общественного внимания и изнурительную судебную тяжбу.
Первым делом Балкли требовалось заручиться поддержкой лейтенанта Бейнса. Крайне важно, чтобы второй по старшинству в командной иерархии Бейнс хотя бы номинально принял звание капитана. Так Балкли смог бы доказать Адмиралтейству, что не собирался по собственной прихоти разрушать установленный в военно-морском флоте порядок и узурпировать власть. В частной беседе Бейнс признался Балкли, что, по его мнению, переход через пролив был самым мудрым решением, но, похоже, лейтенант боялся последствий разрыва с капитаном. Возможно, Бейнс лучше других понимал, чем чреват выбор проигравшей в гражданском конфликте стороны: его дед Адам, радикальный республиканец и член парламента, выступил против роялистов, а в 1666 году после их возвращения к власти был брошен ими в лондонский Тауэр по подозрению в «государственной измене» [555].
Балкли постоянно пытался склонить лейтенанта Бейнса на свою сторону, и после очередного совещания Бейнс наконец согласился занять место Чипа, но при одном условии. Сначала они набросают официальный документ с изложением причин своего отплытия в Бразилию и предложат на подпись Чипу – дав ему последний шанс подчиниться воле народа. Если он согласится, его оставят капитаном, но с сильно урезанными полномочиями. Балкли отмечал: «Мы считали, что в случае возвращения капитану Чипу всей полноты командной власти, которой он обладал до потери “Вейджера”, он снова примется действовать, руководствуясь теми же принципами: даже в чрезвычайной ситуации не будет советоваться с офицерами, но все решать своенравно, по собственному усмотрению и с уверенностью в превосходстве своих знаний… Мы считаем его джентльменом, достойным ограниченных командных полномочий, но слишком опасным для того, чтобы доверять ему абсолютную власть» [556].
В случае отказа от этих условий Чипа ждало отстранение от власти. По их мнению, верным основанием для ареста капитана служил расстрел Козенса. Бейнс сказал, что каждый причастный к возмущению офицер сможет представить этот документ в качестве «оправдания в Англии» [557].
Балкли набросал документ на клочке бумаги. В нем говорилось, что команда страдает от краж и междоусобиц, «следствием которых неизбежно явится полное уничтожение» [558]. Поэтому люди «единогласно» согласились отказаться от продолжения похода и через Магелланов пролив и Бразилию вернуться в Великобританию.
На следующий день Балкли, Бейнс и несколько сопровождающих, прихватив мушкеты и пистолеты, отправились к капитану. Толпой они ввалились в жилище Чипа.
Балкли вынул документ, развернул и принялся зачитывать его вслух. Закончив, он попросил капитана его подписать. Чип отказался и пришел в ярость, заявив, что они оскорбили его честь.
Балкли со сторонниками вышел и направился прямо к хижине Пембертона, где капитан морской пехоты восседал на стуле в окружении своих солдат. В хижине собрались другие потерпевшие кораблекрушение, им не терпелось узнать, что произошло. Согласно своему позднейшему рассказу, Балкли сообщил, что капитан «самым пренебрежительным образом отверг все предложенное для общего блага» [559]. Пембертон объявил, что защитит народ ценой собственной жизни, и толпа взревела: «За Англию!» [560]
Чип вышел из своего жилища и спросил, из-за чего шум. Балкли и другие офицеры заявили, что они решили отстранить его от власти и передать командование лейтенанту Бейнсу.
Чип громко спросил:
– Это он примет от меня командование?
Он посмотрел на Бейнса, между ними завывал ветер, и произнес:
– Это ты?
Бейнс стушевался – или, по словам Балкли, «вид капитана вселил в лейтенанта такой ужас, что он стал похож на привидение».
Бейнс ответил просто:
– Нет, сэр.
Лейтенант предал заговор – и историю. Вскоре Балкли и его люди отступили.
* * *
В течение нескольких дней после этого капитан Дэвид Чип мог слышать, как враги производят возле его бункера перегруппировку сил. Капитана покидали малочисленные союзники. Распознав новый центр власти, Чипа оставил казначей Харви. Потом до капитана дошел слух, что его стюард Питер Пластоу, последний человек, от которого он ожидал измены, решил отправиться в пролив с артиллеристом. Чип послал за Пластоу и недоверчиво у него спросил, правда ли это.
– Да, сэр, – ответил Пластоу. – Я рискну, потому что хочу вернуться домой [561].
Чип назвал его негодяем – они все негодяи! – и велел убираться. Теперь он в полной изоляции, капитан без команды. Чип слушал, как люди, которых он окрестил «моими мятежниками» [562], строились в боевые порядки и упражнялись в обращении с оружием. Тем не менее официально Чип оставался у власти, понимая, что без Бейнса ни действовать, ни избежать в Великобритании петли Балкли не мог.
Вскоре Чип передал Балкли сообщение с просьбой о встрече, на этот раз с глазу на глаз. Хотя явился Балкли в сопровождении вооруженных людей, в жилище Чипа он вошел один, с пистолетом в руках. Чип сидел на рундуке. Справа от него лежал взведенный пистолет. Чип уставился на Балкли, который взвел курок, но затем принялся медленно, шаг за шагом, отступать, впоследствии заявив, что не хотел быть «принужденным ради собственной безопасности стрелять из пистолета в джентльмена» [563].
Балкли вышел наружу, где росла и свирепела толпа. Затем Чип, утверждая свою власть, совершил нечто еще более поразительное: он вышел из своего бункера без оружия и лицом к лицу с разъяренной толпой. «Тут капитан продемонстрировал всю выдержку и отвагу, какие только можно себе представить, – признал Балкли. – Он был один против множества, все были им недовольны, и все были с оружием в руках» [564]. И в этот момент ни один человек – ни Балкли, ни Пембертон, ни даже неистовый боцман Кинг – не посмел тронуть своего капитана.
* * *
Голод продолжал косить команду. Джон Байрон никогда не знал, кто погибнет следующим. Однажды рядом с ним товарищ упал в обморок. «Когда он падал, я сидел рядом с ним, – писал Байрон, – и у меня в кармане было несколько (пять или шесть) сушеных моллюсков, и я время от времени клал одного ему в рот… Однако вскоре, после
