был Адхам.
Мужчины готовили ужин — чечевичный суп и салат. Я не могла поверить своему счастью. Горячая еда и салат! Наша жизнь начинала налаживаться. Вот только Кристина очнется — и все встанет на свои места.
Я пыталась вести себя сдержанно и не смотреть на кастрюлю, в которой варился суп, но мое тело меня не слушалось, и раз двести мой взгляд устремлялся на котелок. Повар сжалился и налил мне порцию супа намного раньше положенного. Когда я с ней покончила, мне дали салат, а потом спросили, хочу ли я добавки чечевичной похлебки. Я отказалась. Меня спросили еще раз, и я слопала еще одну тарелку на этот раз уже готового блюда.
После этого мы пили чай. Четыре врача и два медбрата закидали меня вопросами о тюрьме. Их интересовали вши, тараканы, чесотка, методы пытки заключенных.
Кружек не было, поэтому делиться с ними опытом пришлось за миской с чаем. Конечно, я гримасничала так, что все хохотали до упаду. Наверное, со стороны могло показаться, что я психопатка — рассказываю обо всем случившемся, как будто увидела это в кино. Но по-другому я не могла. Либо так, либо со слезами. Но плакать я уже устала.
Бедный Адхам! Он от неловкости не знал, куда себя девать: ведь он работал в уголовном розыске.
— А как же вы спали, если в камере было двадцать семь человек? — спрашивали меня врачи.
— Как, как… На каменном полу и спали.
Врачи заахали.
— Но разве у вас там нет одеял? — пытался спасти репутацию тюрьмы Адхам.
— Одеяла? Адхам, ты когда в последний раз заходил к нам в камеру? Одеяла есть, но ведь охранники нас частенько поливают холодной водой, так что все уже давно промокло. А раз покидать камеру нельзя, то одеяла спокойненько себе гниют на туалетном ограждении, ведь у нас, знаешь ли, такой конденсат в камере, что с потолка течет.
Адхам еще больше смутился.
Проделки и драки проституток тоже всех повеселили. Адхам начал нервно тереть переносицу. Я подумала, что затрет до дыры.
— И как же вам было не холодно? — не унимались врачи.
— Нет, ну что вы! Нас же вши так любят, так любят, что не давали замерзнуть, — продолжала я в том же духе.
Все опять захохотали. Только доктор Таха не смеялся. За все время он даже не улыбнулся.
— Это харам! — сказал он, швырнул свою миску на стол и быстрым шагом вышел из комнаты.
После этого мы сидели молча.
Ночь я провела на соседней койке с Кристиной. Адхам спал с нами. Видимо, они боялись, что мы убежим. Ночь, каменистая пустыня, и я бегу, одной рукой толкаю кровать на колесиках с Кристиной, а другой качу капельницу для нее же. Так и убежим! Делов-то!
Несколько дней прошли незаметно. Кристина очнулась на следующее утро. Капельницы спасли от обезвоживания, но не от воспаления. Поэтому Кристине дали обезболивающее. Оно не помогло. Тогда ей вкололи препарат, который называется «Трабор» 63. Это очень сильный наркотик. Кристина сказала, что после укола ей казалось, будто она поднимается на небо, и забывала о боли на целые сутки.
Моя подруга отсыпалась целыми днями, вечером немного общалась с нами, потом снова спала до утра, когда ее будила боль и она получала новую дозу обезболивающих.
Я тоже нашла себе занятие. Днем я читала во внутреннем дворике. На крыше сидели снайперы, и они сначала просили меня им что-нибудь почитать. Я прочла им пару средневековых текстов из учебника, и они попросили меня заткнуться. Теперь, когда я приходила, они просто махали мне рукой.
Еще я последовала совету Марьям и периодически давила своих вшей. Это очень увлекательно. Главное, после процедуры стереть с лица кровь, а то военные в коридорах шарахаются.
В свободное время я допрашивала наших охранников. Я бы и с военными познакомилась, но мукаддим запретил мне к ним подходить.
А Адхам и Умар живут в нашей комнате. Так что я теперь все про них знаю. Они окончили школу, и по блату их устроили в полицию. Адхам и Умар из того же рода, что и мукаддим. Наверное, он их и пристроил.
Адхам занимается баллистикой. Не знаю, что можно сказать об экспертизе, которую сделал человек, не учившийся в вузе. Он сказал, что смотрит уроки на Ютубе. Я не стала его дразнить. Мы с ним за последние дни столько пережили, что понимали друг друга без слов и мне не хотелось его обижать.
Я спросила его, почему он не стал следователем, ведь это перспективнее. Адхам ответил очень просто:
— Не люблю бить людей.
И мне не надо было ничего объяснять. Адхам действительно чуткий. Он неплохо учился в школе, читает книги, довольно хорошо понимает английскую речь. Думаю, что дело в его болезни. У него не в порядке щитовидка. Он очень худ и имеет болезненный вид. Думаю, болезнь сделала его человечным. До того, как Кристина попала в больницу, только он вел себя с нами по-доброму. Умар же называл нас собаками и обращался соответственно.
У Умара со здоровьем все в порядке. Такой большой холеный араб. Поэтому он работает следователем. После школы он тоже нигде не учился. Чтобы бить людей, необязательно иметь диплом.
Я спросила у него, какой смысл пытать людей, если под пытками любой скажет все что угодно хотя бы ради смерти?
— Айва-а-а!!! — сказал Умар. — Вот здесь не все так просто! Мы же не просто их пытаем! Мы у них спрашиваем подробности! Если человек подозревается в краже машины, то у него после признания спросят, какого цвета была эта машина. Если он угадает, то значит, он виновен, если нет, то и суда нет!
Я подумала, что это очень логично. Зачем пять лет просиживать штаны в институте, если можно сразу после школы выбивать показания плеткой?
Еще Адхам признался мне, что мукаддим настоящий изверг. Его подчиненные тоже могли схлопотать плетью.
Я сказала ему, что считаю Басима и его начальника ответственными за убийства и страдания заключенных.
— Но что же он может сделать? — спросил меня Адхам.
— Что сделать? Да все что угодно, — ответила я. — Ты же сам говорил, что многие полицейские уволились, так как боятся мести бойцов Свободной армии, и у вас там куча свободных помещений. Так почему бы не сделать там дополнительные камеры и не перевести часть заключенных туда.
Но Адхам сказал, что это потребовало бы больших затрат на дополнительные двери и замки. В тюрьме находилось около семисот заключенных, а полицейских было всего около
