Берия — агент империализма и британской разведки, пытался установить связь с кликой Тито — Ранковича… а после смерти товарища Сталина Берия окончательно обнаглел и распоясался. …пытался захватить власть… использовав свой авторитет в МВД… с целью захвата власти, планировал взрыв Большого театра во время расширенного Пленума ЦК КПСС…
…Берия не только преступно нарушал соцзаконность, но полностью разложился, окружив себя подхалимами и подобными ему преступниками.
…Следствие установило, что Берия за период своей власти имел интимную связь с огромным количеством женщин, которых приводили к нему его преступные помощники и принуждали их вступать с Берией в интимную связь, используя зачастую спецпрепараты, изготовленные в лабораториях МВД… Большинство из этих женщин Берия насиловал… следствие располагает полным списком этих женщин… У преступника Берии был изъят пистолет-портсигар, из которого он убивал неугодных ему людей…
…Берия уничтожил таких преданных партии чекистов и в прошлом верных соратников Дзержинского, как член коллегии ОГПУ тов. Кедров и другие… Преступную волю Берии охотно исполняли его друзья и помощники, пробравшиеся с помощью Берии в органы госбезопасности, Кобулов, Меркулов, Гоглидзе, Мешик… Преступный сообщник Берии Мильштейн лично пытал в подвалах НКВД верного сына партии тов. Эйхе, прикасаясь электропроводом к обнаженному спинному мозгу… Благодаря бдительности и преданности нашей партии коммунистов преступная деятельность Берии была вовремя разоблачена…»
В письме также указывалось, что в настоящее время по делу Берии и его сообщников ведется тщательное расследование и преступники понесут заслуженное наказание. Письмо призывало всех чекистов страны повысить бдительность и беспощадно бороться на местах с возможными проявлениями бериевщины, строго соблюдать социалистическую законность. В письме указывались те источники и те исходные данные, с чего началось дело Берии. Первым поднявшим тревогу и сообщившим о неблагополучном положении в органах госбезопасности на местах в связи с совершенно непонятными и противоречившими линии партии указаниями Берии был широко известный в Украине и во всей стране, бывший во время войны начальником Украинского штаба партизанского движения, а затем длительное время возглавлявший МВД Украины генерал-лейтенант Т. А. Строкач. Хорошо зная Н. С. Хрущева, имея с ним личные дружеские отношения, Тимофей Амвросиевич Строкач составил на имя Хрущева служебную записку и выехал неофициально на доклад к Никите Сергеевичу в Москву. Обменявшись информацией в Москве, Хрущев предложил Строкачу незамедлительно лечь в Кремлевскую больницу якобы с обследованием, чтобы вывести его тем самым из-под возможного ответного удара Берии. Короче говоря, спрятал Строкача подальше от Берии. Вторым лицом в этой истории был начальник церковного отдела госбезопасности Украины полковник Виктор Павлович Сухонин, написавший детальную докладную записку в ЦК Компартии Украины о непонятной и опасной политике Москвы (понимай — самого Берии) в отношении униатской церкви на территории западных областей Украины. В этой записке указывалось, что вследствие этой политики идет восстановление униатской церкви, выход ее из подполья, а стало быть и оживление оуновского движения.
Записка Сухонина по счастливой случайности была направлена далее лично Н.С. Хрущеву по неофициальному каналу. Чекисты посмеивались: «Ну еще пару недель, и быть бы Виктору Павловичу Сухонину трупом от пули Берии».
В университете я хорошо учился и с интересом и вниманием изучал такие дисциплины, как судебная медицина и судебная психиатрия. Я никак не мог представить себе, что Мильштейн прикасался электропроводом к обнаженному спинному мозгу товарища Эйхе. «Что-то тут не так, может, я что-то не так понял?» Нет, все было написано именно так: «…к обнаженному спинному мозгу…» «Но ведь с обнаженным спинным мозгом человек должен умереть, — думал я. — Наверное, какая-то описка, или ошибка в изложении этого случая». Поделиться же с товарищами побоялся: «Ты что, сомневаешься в том, что тебе сказало руководство? Берию защищаешь? Я побоялся высказать вслух свои сомнения.
Надо отдать должное генералу Строкачу. Он, став министром, сразу же издал несколько приказов, не просто призывавших к спокойствию, но давших четкую линию работы и действий чекистам Украины…
Спустя несколько месяцев, сидя у костра в лесу во время одной из чекистско-войсковых операций по ликвидации окружного провидныка Шувара и надрайонного провидныка СБ Игоря, я слушал двух очевидцев ареста Мешика и Мильштейна. Рассказывали начальники штабов двух мотомехдивизионов по борьбе с вооруженным оуновским подпольем, два подполковника, оба москвичи, проходившие службу в Западной Украине. Именно им, этим офицерам было поручено и доверено арестовать министра Мешика и его заместителя Мильштейна. Сотрудников аппарата МВД Украины к этой акции не привлекали. Боялись доверить. Мало ли что могло случиться. Рассказывали, что Мешик, вызванный в ЦК Компартии Украины, спокойно прослушал решение Президиума ЦК КПСС препроводить его в сопровождении приставленных к нему войсковых офицеров в Москву.
Он только спросил у объявившего ему это решение секретаря ЦК: «Гражданину Берия об этом известно?» Так и сказал: «гражданину», как бы показывая, что его арестовывают. На что тот ответил: «Гражданину Берия об этом известно». И спрашивавший и отвечавший поняли, о чем идет речь. Мешик еще спросил, можно ли ему заехать домой, взять с собой кое-что из вещей и переодеться, как он сказал, «в более представительный костюм. Препроводят-то наверное к самому высокому начальству». Отвечал офицер: «Мы имеем только одно указание — доставить вас в Москву. Все остальное — исключено». Мешик ничего не ответил и вплоть до самой Москвы и доставки его в тюрьму вопросов не задавал. От предлагавшейся ему несколько раз пищи отказывался отрицательным движением головы. С момента ареста до прилета самолета в Москву и взятия арестованного под стражу в тюрьме прошло восемь часов, и ни разу ни с одним вопросом Мешик не обратился к сопровождавшим его офицерам. Даже при оформлении соответствующего акта передачи арестованного на вопрос принимавшего его офицера в тюрьме, есть ли у него жалобы на обращение с ним по пути следования в тюрьму, он ничего не ответил и даже не сделал отрицательного движения.
Мильштейн же вел себя иначе. Он без удивления воспринял факт ареста в его рабочем кабинете. Был он в военной форме — генерал-лейтенант. Выражение лица было спокойным. Он как будто ждал ареста. Как только сели в самолет, он тут же попросил поесть. В самолете, кроме самого Мильштейна, находились три офицера и несколько солдат, расположившихся в хвостовой части за занавеской, которые после взлета стали подкрепляться гречневой кашей со свиной тушенкой. По всему самолету аппетитный запах. Офицерам, этапировавшим Мильштейна и не евшим с утра, есть не хотелось, а Мильштейн то ли от нервного стресса, то ли еще от чего-то вдруг неожиданно попросил покормить его. Пришлось обращаться к солдатам. Те положили Мильштейну почти полный солдатский котелок, который генерал с удивительным спокойствием и с жадностью голодного человека полностью съел и завалился спать, устроившись на идущей вдоль борта длинной металлической скамье. Самолет был военно-транспортным…
Из всех арестованных по делу Берии генералов госбезопасности не был расстрелян только один — Мильштейн, его казнили два года спустя — в январе 1955 года.
Спустя месяц, в самом конце июля — начале августа 1953 года в Киев прибыл генерал армии Иван Александрович Серов[88].
Через день в здании чекистского клуба, что был на ул. Розы Люксембург и где ныне Театр юного зрителя, проходило республиканское совещание руководства МВД Украины, включая всех начальников областных управлений, руководителей райотделов западноукраинских областей, в общем, всех тех из числа руководства и оперработников самостоятельных подразделений, имевших отношение к разработке вооруженного оуновского подполья. Зал на 600 мест был переполнен, народ сидел на приставных стульях. Были приняты тщательные меры по обеспечению безопасности этого мероприятия. Мне посчастливилось быть участником этого события, хотя я не имел в тот период никакого отношения к этой линии работы. В числе нескольких молодых офицеров я, обеспечивая безопасность совещания, был помещен на железных стропилах, находившихся над сценой. Нам был хорошо виден зал, а главное — вся сцена, над которой мы сидели, пристроившись на положенных на металлические конструкции досках, прикрученных проволокой к стальным решеткам, — это чтобы не упасть вместе с доской на сцену и не зашибить руководство. Все было отлично видно и слышно.
