– с виллами, авто, личным самолетом, – только ведь что может быть скучнее? Ворье пишет на груди: «Нет счастья в жизни». Великая, пусть и мрачная правда. Впору самому написать. На чем бы только…
Люк на потолке открылся, забрезжил свет, повисла веревочная лестница. И девичий голос проговорил испуганно: «Мне вас не поднять. Постарайтесь сами…» Был слаб, но взлетел, как мартовский кот. Убьют на месте? Все равно – выход. Вера Фигнер тридцать лет гнила в Шлиссельбурге, потому что верила: придет настоящий день. Человек, который не верит больше ни во что, должен умереть, и чем скорее, тем лучше. Вот она, Мата Хари местного значения. Испуганная, руки дрожат, но выглядит ничего, даже лучше, чем на оттиске. «Идите за мной, только тихо. Сбросьте ваши ботинки, у них каблуки стучат…» Безропотно пошел следом, некстати вспоминая о козле, идущем за морковкой. Плевать. Иного выхода нет. Если она провокатор, подстава, выйдем – сейчас это главное – на волю. А там посмотрим. Какое прекрасное слово…
– Торопись… – шипела, оглядываясь. Коридоры были сонными, невнятно светлели лампочки под потолком, она шагала уверенно, будто знала, что не встретит никого. Вошли в коридор, свернули на лестницу, поднялись куда-то наверх. Открыла дверь: «Моя комната. Переодевайтесь». На спинке кресла темно-серый костюм, рубашка, галстук, даже носки не забыла – модные, темные. В мгновение ока, забыв обо всех недомоганиях, натянул одежду. «Бритва, безопасная, не бойтесь, в ванной. Быстро брейтесь и – вперед!» – «А это… куда?» Должно быть, вид у него был на редкость глупый, потому что она весело рассмеялась: «Туда, полковник, туда, где за тучей белеет гора. Быстро!» Исполнил послушно, даже нравилось, что вдруг не надо понукать, убеждать, все делается усилием чужой воли, как бы само собой. На бритье ушло три минуты. Осмотрела внимательно: «Ты даже вполне мужественный полковник». – «Послушай, я знаю, что не время и на место, но… Почему ты мне помогаешь?» – «Хороший вопрос, как говорится. Давай в открытую: если ты в дурных снах увидел меня голой, в непристойной позе, а себя… – ну, в общем, понятно, – то ты ошибся. Мужчина вроде тебя мне не нужен, другие вкусы. Мне нужны деньги. Чем больше – тем лучше! Никакой романтики! Я прагматик. Почему подавальщица? Глупый вопрос…» – «Я его не задавал», – сказал, скромно потупив глаза. «Он у тебя на лбу написан. Охранник твой спит как бы не вечным сном, если я переборщила… О чем мы? Да, причины… Я окончила иняз, понял? Училкой в школе? Ха-ха-ха… На эту зарплату можно купить одну шпильку, и то с трудом! Ясны мотивы? Тогда вперед, пока тихо. – Пошла первой, указывая путь. – На выходе дежурный, тебе придется его обезвредить. Только не хулигань, аккуратненько». – «Займи его разговором…» Отстал, когда услышал ее правдоподобно раздраженный голос (от такого голоса мужчины теряют человеческий облик), вошел в привратницкую, она стояла, уперев руку в бок, и орала в лицо молодому человеку без внешности, бедный парень втягивал голову в плечи, словно черепаха, и отбивался невнятными междометиями. Подошел и резко, тренированно, надавил большими пальцами под уши. Он сполз без стона. «Поедем на моей машине, но во Франции ее лучше сменить». – «Учишь, как писать слово «корова»?» Ночью дорога была свободной, через полтора часа въехали в Женеву. Оставил ее в машине и, клятвенно пообещав вернуться, изъял из тайника ключи от служебной, деньги, паспорт. Остальное не тронул. Заколебался: а стоит ли вместе? Потом вспомнил свое отчаяние, подвал – стало неловко. «Неужели я такой же, как все? Она жизнью рисковала, спасла меня…» Понимал, что подобные рассуждения в подобной ситуации – атавизм средневековый. Закон джунглей морали не знает, но, кляня себя за бесхребетность, вернулся к машине. Она это приняла как должное. Когда пошутил: «А если бы я не пришел?» – «Я изучила тебя, – был ответ. – Ты кто угодно, только не подонок». Захотелось заплакать детскими, счастливыми слезами. Такого ему еще никто не говорил.
Еще через два часа удобно сели в мягкие самолетные кресла. Летели в Милан, потом в Венецию, объяснил, что есть связь, с которой необходимо встретиться. Она не возражала, только, не поворачивая головы, скосила насмешливый глаз: «Ну-ну… Ты ведь понимаешь, что тебя расстреляют сразу, до Москвы не довезут». – «А тебя? – набычился. – Ладно, суд примет во внимание, что ты женщина как-никак, но срок о-очень большой выйдет. Ты думала об этом?» – «Мне все равно». – «Почему?» – «Потому что. Спи». – «В твоем советском служебном паспорте все визы, я видел. Ты кто? Кем была?» Усмехнулась: «Василий Андреевич, это праздное любопытство. Мы договорились: получим, разделим – и в стороны».
Странная дама… Черт ее знает, что у нее на уме на самом деле…
– Ты знаешь обо мне много. Я о тебе – ничего. Ладно. Как тебя зовут? Трудно общаться.
– А ты сократи общение до минимума. Еще вопросы?
– Ты никогда не выйдешь замуж, деточка. Откуда в тебе такая стервозность? Черт с тобой… По делу: ты предъявила служебный паспорт, родные уже идут по следу, как дальше?
– Не знаю.
– А я знаю. Направят в Интерпол запрос, долго не проживем.
– Думай. Ты из разведки, у тебя специальная голова. Представь, что на занятиях. Задачка неразрешимая. А ты – герой. Взял и удивил всех.
Она будто нарочно вызывала на скандал. Странная. А странность – всегда повод для раздумий. Особенно в сложившейся ситуации.
– У нас минут сорок до посадки. Я тебе лекцию прочту. О способах выживания. Решать будем вместе, большинством голосов.
– А ты не без юмора… – хмыкнула, покачала головой. – Излагай, Спиноза.
Круг действий был ограничен до минимума и простора для маневра не давал. Убийство с изъятиям документов. Кража. Приобретение – через преступников, через продажную полицию. С помощью связи. Здесь он врал – так, на всякий случай. На самом деле в Италии никого не знал. Волковы исчезли, то же, что на сленге зовется связью, и вовсе отсутствовало. На этой территории дел у него никогда не было.
В Милане поселились в гостинице, неподалеку от стилизованной под XVI век церкви, белой, острой, сотворенной на три века позже неизвестно зачем. Пристанище тоже не вдохновляло: номера – клетушки без сортира и ванной комнаты. По-русски это называлось «заезжий дом». Внешне все было достаточно прилично; по коридорам шастали негритянские семьи, – вероятно, искали в Италии лучшей жизни. Кроватей в номере не было – двухэтажные нары, как иногда практикуется большими семьями для детских комнат.
Вошли, осмотрелись, спутница сморщила кончик носа:
– Полезное место. Образует привычку.
– К дурной жизни? – пошутил грустно.
– К нарам, месье, только к ним. Меня зовут Валентиной Ивановной, можете сокращенно. Я буду спать наверху. Это
