влиянию после военного и топливного. И что разработанное Американской психиатрической ассоциацией «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам» сформатировало под фармабизнес 300 психиатрических заболеваний.
В одном только в 2011 году нейролептики назначили 3 100 000 американцев; а 18 500 000 человек получили рецепт на антидепрессанты. В армии США антидепрессанты принимает каждый шестой, бюджет Пентагона на психотропные составляет 2 000 000 000 долларов в год, но это не уменьшает количество самоубийств военнослужащих.
20 % военнослужащих самоубийц принимали антидепрессанты, а 41 % прошёл амбулаторную поведенческую психотерапию. Клинический психолог, подполковник в отставке Барт Биллингс писал об этом: «Никогда войскам не выдавалось столько препаратов, и рост самоубийств – это не совпадение».
Доктор Эндрю Мошолдер, эксперт Управления по пищевым продуктам и лекарствам США, занимающийся медицинской безопасностью, проанализировал 22 исследования и обнаружил прямую связь антидепрессантов с суицидальными настроениями. После публикации этих выводов служба внутренних вопросов Управления по пищевым продуктам и лекарствам США объявила их недостоверными, уволила Мошолдера и начала его уголовное преследование.
Перепроверить выводы Мошолдера пригласили независимых учёных из Колумбийского университета, но они пришли к аналогичным выводам. И тогда Управление по надзору за лекарствами и пищевыми продуктами официально признало, что антидепрессанты могут привести к самоубийствам среди детей и подростков.
После того как New York Times написал об этом, родители детей-самоубийц подали судебные иски за сокрытие информации, ведь обнародованные вовремя выводы доктора Мошолдера могли спасти сотни детских жизней. Но иски были проиграны, обличительная кампания закончилась, а традиция назначать детям антидепрессанты никуда не делась.
И с 2004 по 2011 год Система мониторинга при Управлении по надзору за лекарствами и пищевыми продуктами разместила 12 755 сообщений о случаях, когда психиатрические препараты вызывали у детей маниакальное поведение, приступы агрессии и насилия.
Гражданская комиссия по правам человека вместе с общественным движением «Способный ребёнок» подали иск к Главному патологоанатому штата Коннектикут, требуя публикации посмертного исследования крови Адама Ланзы. Их интересовало, применял ли аутист, застреливший 27 и ранивший 2 человек, препараты, провоцирующие насилие, агрессию и маниакальные проявления? Но им отказали в информации на основании запрета о распространении персональных данных.
Фармакологическим лобби организованы правила, по которым неудобных, заброшенных, недолюбленных детей с диагнозом «дефицит внимания и гиперактивность» принято «гасить» психотропными. При этом известно, что, становясь «удобней», дети лишаются особенностей характера, которые в зрелом возрасте конвертируются в социальную и общественную активность.
Но американская жизнь заточена на комфорт, в том числе на комфорт родительства. Родитель жалуется врачу, что ребёнок слишком активен, дерётся, не может сидеть на уроке, но вместо совета помочь ребёнку преодолеть ощущение одиночества и ненужности в соответствии с инструкцией получает рецепт.
Эрик Х. Эриксон предвосхищал эту эру: «…собак дрессируют, чтобы они отслужили свой срок человеку и умерли; им не нужно будет объяснять своим щенкам то, что им объясняли их хозяева. Дети же должны, в конечном счёте, воспитывать своих собственных детей, и всякое обеднение их импульсивной жизни, с целью избежать трений, должно рассматриваться как возможная подверженность целого ряда поколений различным жизненным осложнениям…»
На земле пока не создано психотропных, не имеющих побочных эффектов в виде быстрого или медленного уничтожения личности. И становящийся «удобным» ребёнок лишается возможности «отрастить личность», научиться самостоятельно справляться с проблемами, а естественные процессы его психики постепенно заменяет мешок с таблетками.
К тому же клинические испытания на детях запрещены, психотропные проходят испытания на взрослых, а детям врачи просто уменьшают дозу. Продаются психотропные по рецепту, а рецепты выписывают психиатры, психотерапевты и психологи, получающие процент за рекомендованные лекарства, то есть в этой «пищевой цепочке» нет заинтересованных в психическом здоровье населения.
Эрик Х. Эриксон писал: «Индустриализация, например, принесла с собой идею воспитания „механического“ ребёнка… В детском воспитании возникло движение, стремившееся с самого начала отрегулировать человеческий организм до точности часового механизма, чтобы сделать его стандартизованным придатком индустриального мира… В погоне за приспособлением к машине и за властью над машиной американские матери (особенно из среднего класса) оказались стандартизирующими и жёстко программирующими детей, которые, как ожидалось, должны затем стать воплощением той ярко выраженной индивидуальности, что в прошлом была одной из характерных черт американца. В результате возникла угроза создания серийно производимой маски индивидуальности вместо подлинного индивидуализма».
«Американская мамочка» сужала и упрощала мир ребёнка, воспитывая «американца» без излишеств. Она считатала, что это даст ему лучшие стартовые условия. Но у негритёнка Ленни не было форматирующей матери, у него не было никакой матери. Её функции брали на себя отец, социальный работник, волонтер, врач и фармакомпании. И вместе они делали всё, чтобы отнять у него будущее.
А у волонтера Джона мать была именно «по Эриксону», и именно её голосом он повторял: «каждый американец должен приносить пользу», гоняясь за Ленни, когда всовывал в него опаснейшие препараты. И глядя на запивающую снотворное тётку в соседнем окне, я легко представила её бывшей женой волонтера Джона, заработавшего на вторую спальню.
Теперь она живёт в квартире с двумя пустыми спальнями, но ночует на тахте в гостиной. Потому что Джону за это время подвернулась не менее властная девчонка из третьего мира, прошептавшая заветное: «Я беременна…» И теперь Джон живёт с ней и ребёнком в крохотной съёмной квартирке и с ужасом вспоминает, как зарабатывал на вторую спальню и опекал Ленни под девизом «каждый американец должен приносить пользу». Хотя его «американская мамочка» шокирована мезальянсом.
А Ленни – Ленину – чуть больше двадцати, и, если он и жив, то скорее всего нашёл себя в криминальной среде… этого негритёнка я тоже не спасла от Америки.
Я проснулась не от басовитого испаноязычного ора в рацию, а от нежного стука в дверь. За дверью стояла прелестная юная горничная, с которой мы виделись в лифте. Поправляя кудряшки, она по-английски спросила, скоро ли номер освободится для уборки?
– Какая лапочка! С двумя глазами! – обрадовалась мы. – Хотя бы пропылесосит ковёр и ввернёт в ванной лампочку!
Торопливо запили бутерброды чаем формата «12 минут и 18 нажимов» и посмотрели в плане, во сколько российские писатели, любимые министерством, встречаются с читателями и выпивают вокруг начальства. Однако решили отказаться от этого развлечения и двинулись менять бракованный адаптер.
Неприятно моросило, и наш бомжара снова отсутствовал на посту у корейской церкви. Муж отправился в «Staples», а я – в соседний букинистический. Площади на Бродвее жутко дорогие, и если «Staples», торгуя прибамбасами для офисного планктона, мог позволить себе просторные залы, то в букинистическом экономили каждый миллиметр.
Стеллажи уходили под потолок, книги лежали стопками по бокам
