Марина Цветаева. Письма 1937-1941 - Марина Ивановна Цветаева

class="p1">Впервые — Андреева В. Эхо прошедшего. М.: Сов. писатель, 1986. С. 346–347 (с многочисленными ошибками); Звезда. 1992. № 10. С. 43 (публ. Е.И. Лубянниковой по копии с оригинала). СС-7. С. 657–658. Печ. по СС-7.

<8 июня 1939 г.> [476]

Жаль уезжать, но это подготовка — к другому большому отъезду, кроме того, я с первой минуты знала, что уеду… И Муру будет хорошо. А это для меня главное. (Стихам моим — всегда будет хорошо).

Впервые — Саакянц А. Марина Цветаева. С. 641.

<11 июня 1939 г.> [477]

                                    — Ау! —

Вчера целый день сидели, ожидая телеф<она>, и к вечеру оказалось, что не едем. Нынче будет то же — возможно — уедем, возможно — нет. Indéfr<isable> ^{199} не сделала, п<отому> ч<то> могла уехать вчера в час — и не решилась сесть под люстру.

Если не уедем — Мур завтра утром зайдет. Если не зайдет — уехали. До последней минуты ничего не знаем и не можем отлучиться, ибо телефон — через короткие промежутки.

Посылаю пока 10 фр<анков> для Тамары [478] (5 были даны раньше) — если смогу — оставлю для Вас на столе (Вашем), с посудой, остающиеся 10, не смогу — простите.

Целую.

Спасибо за все!

                                             МЦ.

                      Воскресенье утром

Впервые — ВРХД. 1981. № 135. С. 194 (публ. Г. Лимонт). СС-7. С. 655. Печ. по СС-7.

11-го / 12-го июня 1939 г.,

12 ч<асов> ночи — воскресенье

               Дорогая Надежда Николаевна,

Когда мы с Муром в 11 ч<асов> вернулись — ничего под дверью не было: мы оба — привычным жестом — посмотрели, а когда мы оба — минуту спустя — оглянулись — письмо лежало, и его за минуту — не было. И шага за дверью — не было.

Сердечное спасибо — и за то, что заметили — последний взгляд: на авось, без всякой надежды (моя слепость).

Вам пишу — последней. Мур спит, дом спит…

а баба-то — я.

А медведи-то — там. И мно-ого! Но что я буду одна такая баба среди тех медведей — ручаюсь.

_____

Кончаю. Надо спать, а то просплю все способы передвижения. Будильник — уложен (от страха забыть!). Я — сама себе будильник.

_____

Спасибо, что так трогательно выручили. За все спасибо: за чудный Dives [480] — за ту церковь, к которой мы так вторично и не пришли, за наши кладбищенские прогулки — помните? — за самое чудное платье моей жизни — синее — за все Мурины штаны (а их было мно-ого: как тех будущих медведей) — за дом, который мне был — родной, за уверенность, что когда и с чем ни приду — обрадую: хотя бы доверием, за неустанность Вашей дружбы, за действенность ее (дружбы — нет: есть — любовь, или любви нет — есть дружба, во всяком случае есть одно, а не два, и это одно — было).

— Всего не перечислишь — за всё.

_____

Ну, вот.

Обнимаю от всего сердца, желаю здоровья, досуга, покоя, хорошего лета, хороших лет, — свободы!!!

Спасибо за кофе. Спасибо за рубашки. Спасибо за книжку — я Вами кругом одарена.

С Вами — уезжаю.

Все сделаю, чтобы Вы обо мне — знали.

Авось! — Даст Бог!

                                             М.

И последняя просьба («Сколько просьб у любимой всегда…») [481] — КРЫСОЛОВ [482]. Я его писала все раннее Мурино младенчество, в чешской избе, — какие мы тогда с Чехией были счастливые!! Собирали грибы…

Если удастся — окликну еще из Гавра… [483]

Впервые — ВРХД. 1981. № 135. С. 194–195 (публ. Г. Лимонт). СС-7. С. 655–656. Печ. по СС-7.

12-го июня 1939 г. в еще стоящем поезде.

Дорогая Анна Антоновна! (Пишу на ладони, потому такой детский почерк.) Громадный вокзал с зелеными стеклами: страшный зеленый сад — и чего в нем не растет! — На прощание посидели с Муром [484], по старому обычаю, перекрестились на пустое место от иконы (сдана в хорошие руки, жила и ездила со мной с 1918 г<ода> — ну́, когда-нибудь со всем расстанешься: совсем! А это — урок, чтобы потом — не страшно — и даже не странно — было…) Кончается жизнь 17-ти лет. Какая я тогда была счастливая! А самый счастливый период моей жизни — это — запомните! — Мокропсы и Вшеноры, и еще — та моя родная гора. Странно — вчера на улице встретила ее героя [485], к<оторо>го не видала — годы, он налетел сзади и без объяснений продел руки под руки Мура и мне — пошел в середине — как ни в чем не бывало. И еще встретила — таким же чудом — старого безумного поэта с женою [486] — в гостях, где он год не́ был. Точно все — почуяли. Постоянно встречала — всех. (Сейчас слышу, гулко и грозно: Express de Vienne… ^{200} и вспоминаю башни и мосты, к<отор>ых никогда не увижу.) Кричат: — En voiture, Madame! ^{201} — точно мне, снимая меня со всех прежних мест моей жизни. Нечего кричать — сама знаю. Мур запасся (на этом слове поезд тронулся) газетами. —

— Подъезжаем к Руану, где когда-то людская благодарность сожгла Иоанну д’Арк [487]. (А англичанки́ 500 лет спустя поставила ей на том самом месте памятник.) — Миновали Руан — рачьте дале! ^{202} — Буду ждать вестей о всех вас, передайте мой горячий привет всей семье, желаю вам всем здоровья, мужества и долгой жизни. Мечтаю о встрече на Муриной родине, к<оторая> мне роднее своей. Оборачиваюсь на звук ее — как на свое имя. Помните, у меня была подруга Сонечка [488], так мне все говорили: «Ваша Сонечка». — Уезжаю в Вашем ожерелье и в пальто с Вашими пуговицами, а на поясе — Ваша пряжка. Все — скромное и безумно-любимое, возьму в могилу, или сожгусь совместно. До свидания! Сейчас уже не тяжело, сейчас уже — судьба. Обнимаю Вас и всех ваших, каждого в отдельности и всех вместе. Люблю и любуюсь. Верю как в себя.

                                             М.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 184–185;