— Тщательно изучив дело, — заявил он, — я пришел к заключению, что федеральному суду не следует заниматься решением этого вопроса до тех пор, пока его не рассмотрит верховный суд штата. Более того, ничто из сказанного здесь не может быть истолковано как мнение суда по данному вопросу. Подобная сдержанность продиктована должным уважением к системе судопроизводства штата.
На следующую неделю было назначено слушание в верховном суде штата. Я выступил от имени Метцнеров и попытался донести до суда высшей инстанции штата то, что казалось мне весьма важным. Использование юристами заведомо ложных показаний в деле, где наказание может повлечь смертную казнь, должно рассматриваться как попытка совершения убийства, и только так. Я доказывал, что письмо, написанное защитником, не идет ни в какое сравнение с попыткой убийства со стороны прокуратуры.
Мои слова не произвели должного впечатления. Председательствующий, судья Джозеф Вайнтрауб, заявил о том, что мое утверждение, будто я не намеревался публиковать письмо, мало правдоподобно.
Учитывая, что из-за ошибки моей секретарши письмо получили почти сто пятьдесят законодателей штата, я мог понять его чувства. И хотя я действительно не собирался обращаться за помощью к средствам массовой информации, однако был вынужден признать, что считаю это дело классическим примером ситуации, когда к ним следовало бы обратиться. Во всяком случае, верховный суд штата Нью-Джерси подтвердил решение вывести меня из дела как защитника и потребовал вывести Доуда и Макглинна как обвинителей на том хотя и верном, но слабом основании, что они могут понадобиться в качестве свидетелей на процессах Каванах и Де Франко.
Два с лишним года спустя судье Вайнтраубу пришлось решать вопрос, можно ли мне заниматься адвокатской практикой в штате Нью-Джерси.
— Вы же знаете, — сказал он, — такие дела всегда должен решать суд присяжных. Это единственный способ.
В этом и состояло мое основное разногласие с судебными властями штата Нью-Джерси: суд не является и не должен являться единственным способом. Во всех случаях, когда без суда можно достоверно установить, что истина целиком на стороне обвиняемого, он должен быть избавлен от волнений и неизвестности суда, а также от позорного клейма, которое остается, даже если его оправдают.
Мы попытались снова обратиться к судье Шоу, но он отказался еще раз проводить слушание и составил краткое заключение, в котором поддержал решение верховного суда Нью-Джерси. Я подал апелляции в третий окружной апелляционный суд и Верховный суд Соединенных Штатов. Ни одна не увенчалась успехом, и к тому времени, когда Верховный суд вынес решение, первый суд над Метцнером начался без меня.
Тем временем события в Нью-Джерси возродили интерес к моей особе в Бостонской коллегии адвокатов. Первым официальным уведомлением оказалось письмо Гаскела Коха, бывшего в то время председателем конфликтной комиссии Бостонской коллегии адвокатов. В письме сообщалось, что комиссия снова хотела бы встретиться со мной. На встрече в апреле 1969 года мы говорили о письме по делу Де Франко. Я подробно рассказал историю его отправки, и на какое-то время меня оставили в покое. Но в сентябре Бостонская коллегия адвокатов подала на меня жалобу в верховный суд Массачусетса. В ней содержалось три основных обвинения. Два были повторением старых — выступление в 1964 году по радио в связи с историей Чайковски и мои комментарии о деле Копполино в телешоу Джонни Карсона в 1967 году. Третьим оказалось письмо о деле Де Франко. Если бы речь не шла о судебном деле против адвоката, я, возможно, и сумел бы доказать, что эти обвинения уже сняты. Но в Массачусетсе не существует почти никаких дисциплинарных правил для адвокатов, штат формально даже не принял «Этические каноны», изданные Американской ассоциацией адвокатов.
Во всяком случае, судья Пол Кирк, назначенный верховным судом рассматривать это дело, заявил, что даже если правила и не записаны черным по белому, тем не менее всем известно, как должен вести себя адвокат. Я понимал, что установить нормы профессионального поведения в лучшем случае трудно, в худшем — просто невозможно. Но убедить в этом Пола Кирка не удалось.
Когда в дело снова вмешался штат Нью-Джерси, я почувствовал себя как человек, объявления о розыске которого расклеены по стенам. Я получил копию жалобы прокурора округа Берген, штат Нью-Джерси, поданной по распоряжению верховного суда штата. Помимо обвинений, повлекших мое удаление из дела Метцнеров, в нем содержались еще и дополнительные пункты о моей якобы дерзости и высокомерии по отношению к судье Брауну.
Обычно правилами верховного суда штата Нью-Джерси предусматривается, что ни один адвокат не может быть наказан в дисциплинарном порядке, пока группа специально назначенных коллегией адвокатов не рассмотрит все имеющиеся по делу доказательства и не даст соответствующих рекомендаций. В моем же случае суд обошелся без коллегиального решения и уполномочил судью Морриса Пэшмана из округа Берген выступить от имени всей конфликтной комиссии.
Я полагал, что, если от меня требуют соблюдения таких же норм профессиональной этики, как от адвокатов Нью-Джерси, мне должны быть предоставлены такие же права. Кроме того, я полагал, что не подобает назначать представителя суда низшей инстанции заниматься делом, уже рассмотренным в верховном суде — высший суд штата обычно не уполномочивает окружных судей отменять его решения. Судья Пэшман с этим не согласился.
Если в Массачусетсе судебное разбирательство было открытым, то в Нью-Джерси оно проходило в обстановке полной секретности. Возможно, это делалось в интересах адвоката-ответчика, но на деле получалось совсем по-другому. Однажды нам было нужно представить судье Кирку из Массачусетса показания из протоколов суда в Нью-Джерси. Мы попытались получить разрешение у судьи Пэшмана, он передал нашу просьбу в верховный суд Нью-Джерси, а тот отказал. В результате судья Кирк так никогда и не услышал этих показаний. Это же правило о соблюдении тайны лишает меня возможности привести какие-либо подробности слушания, проведенного судьей Пэшманом. Могу лишь сказать, что он один из самых справедливых юристов, которых я встречал, и что он изо всех сил старался сохранять беспристрастность. Так же поступал и дававший там показания судья Браун.
Массачусетское разбирательство кончилось первым. Слушания проводились в Бостоне, в помещении суда округа Саффолк, 10–12 февраля 1970 года. Мои интересы защищали Монро Инкер и Джо Боллиро. Обвинение поддерживали Хиллер Зобель и старший прокурор Кальвин Бартлет. Должен сказать, что Бартлет обвинял меня с немалым рвением — он даже пытался узнать содержание моей книги и создать впечатление, что литературный агент был нанят мною в целях саморекламы. Это началось, когда в ответ на просьбу обвинения я попросил своего агента представить копию контракта моего давно скончавшегося телевизионного шоу:
— Как зовут вашего агента?
— Его зовут Стерлинг Лорд.
— Он является вашим агентом с 1967 года?
— Да, даже с 1966 года.
— Он уже тогда был вашим рекламным агентом?
— Он не рекламный агент, а литературный.
— Какой?
— Литературный агент…
— Сколько времени он является вашим агентом: литературным, рекламным — любым?
Джо Боллиро:
— Я возражаю, ваша честь.
Судья:
— Вопрос в такой форме не принимается.
— Какие обязанности выполнял этот джентльмен?
Боллиро:
— Протестую.
— У вас в 1967 году?
Боллиро:
— Возражаю.
Судья:
— Принято к сведению.
— Литературный агент занимается подготовкой контрактов.
— Разъясните суду, что это значит?
— Литературный агент, сэр, это лицо, которое от имени авторов или предполагаемых авторов ведет переговоры с издателями, а впоследствии, если эти переговоры окажутся удачными, заключает контракты.
— В какой области работает у вас этот литературный агент?
— В области литературы.
Все это показывает, как далеко могут зайти подобные слушания. Нельзя сказать, что не обсуждались выдвинутые против меня конкретные обвинения — по ним проводились и прямой и перекрестный допросы. Не раз я чувствовал, что мои ответы затрагивают самую суть профессиональной деятельности адвоката. Два отрывка из стенограммы могут пояснить эту мысль. Первый касается моего выступления по радио — раскрытие заговора против Тома Ричардса. Перекрестный допрос ведет Бартлет.
— Говорили ли вы в 1964 году, выступая по радио в передаче Пола Бензакена, следующее: «Я знаю единственную силу, более могущественную, чем политики и правительство, — это народ. К нему мы и обращаемся с этим делом». Вы говорили это?
