Мы находимся, так сказать, в прихожей. Заглядываю в соседнюю комнату. Там пусто. В полу люк погреба, из него торчит голова Семена Пегова, его рыжая борода блестит на солнце на фоне серых развалин. Надо же, под землю уже успел слазить.
РЛС – одно из самых веселых мест на Донбассе
Возвращаюсь на исходную позицию. Бойцы уже не прячутся, они занимаются обороной.
– Кошмар! Из БТРа надо рацию взять! И мы вам батареек еще привезли!
Надо же, вы слыхали? Я разные позывные встречал, причем у весьма серьезных бойцов: Хроник, Чародей, Туман, Глобус, Стакан, Отрыжка, Негр, Дельфин, даже Покойник. Но вот Кошмар… Оригинально. Он у них на РЛС, как я понял, за старшего. Он вовсе не старый – чернявый парень в незастегнутой каске, в пятнистом бронежилете, надетом поверх синего полувоенного свитера. Автомата нет, в руках рация. Тихо говорить, похоже, он не умеет, все время кричит. И его все слушаются.
Взрывы чуть поутихли. Мои ребята снимают. Рыбаков большой камерой, Уклеин маленькой, крутят во все стороны, набирают материал. А снимать есть что. Люди. Они, как сталевары у мартена, стоят в сантиметре от огненной лавы. Неосторожное движение, и лава отожжет руку, ногу. А то и голову. Люди стараются, они пашут на ниве войны. Рыбаков, снимая, не делает лишних движений. Дымя сигареткой, он, как снайпер, выцеливает объект. Вот портрет хороший, вот мина опять взорвалась, вот стрелок, пригибаясь, семенит из одного окопа в другой. Уклеин в этой обстановке преображается. Из сангвиника превращается в холерика. Он весел, балагурит с бойцами, снимает то тут, то там, стараясь не упустить ничего интересного.
Станция, которую обороняет ДНР, глубоко врезается в передовые позиции украинских войск. РЛС у них, как бельмо на глазу, как типун на языке, мешает маневрировать у донецкого аэропорта. И эту оборону украинские войска все время пытаются сбить. Но не выходит.
РЛС бойцы набивают ленту
Два бойца растягивают из ящиков пулеметные ленты. Как будто бабы полоскают белье. Они выдергивают ленты вверх поочередно, то правой, то левой рукой, просматривая, заряженные они или нет. Наконец, каждый из них становится на колено и принимается набивать в ячейки патроны. Уклеин рядом. Расспрашивает, перекрикивая канонаду:
– Устали?
– Нет! Мы же не на отдых сюда приехали, а на войну!
– А старший-то у вас серьезный парень. Кошмар-то.
– Правильно, с нами построже надо!
У некоторых бойцов на рукавах шевроны с надписью «Спарта» – это батальон Моторолы. У других на касках написано «Сомали» – это батальон Гиви. Они двигаются не суетясь, видно, что война для них штука знакомая. Возраст – от двадцати до пятидесяти. Вот один небритый дедок, с трубой «РПГ-7» на плече, машет рукой кому-то скрывающемуся в тени здания.
– Дай-ка мне две «морковки», пойду засажу в минометчиков, достали они!
«Морковки» – это гранаты для ручного противотанкового гранатомета. Сленг такой. Вообще, на этой войне много новых слов появилось.
Дед-гранатометчик
Дед, вкрутив гранату в трубу, подмигнув Уклеину, выбирается из РЛС.
– Ну что, потанцуем?
Еще одно словечко, неологизм юго-восточной войны. «Потанцуем» – значит повоюем. На это предложение сразу отзывается Кошмар. Вытаращив глаза, он кричит:
– Я тебе потанцую!!!
– Я быстро!
– Аккуратнее давай!
Дед заворачивает за угол станции. Секунд через тридцать слышно, как он засаживает две гранаты по позициям украинских минометчиков. И уже через минуту вокруг нас начинают взрываться мины. Кошмар опять начинает кричать, уже на нас. Наверное, это не он сам выбрал себе позывной, это ему подчиненные прилепили.
– Давайте в блиндаж!!!
– А где он?
– Да вон дырка в земле!!!
Мы влезаем внутрь. Большая яма, накрытая бревнами. Печка-буржуйка.
Стенки ямы обтянуты полиэтиленом. Как и земляные лавки, тянущиеся вдоль стен. За нами в блиндаж ссыпаются и бойцы. Матеря Украину, они устраиваются на полу.
– Им все равно, в кого стрелять! Видят БТР – и «Огонь!».
– Да, им плевать, ОБСЕ это или журналисты.
Потом мы молчим. Взрывы бьют прямо у блиндажа. Пыль толчками вдувается в яму сквозь щели. Я смотрю в одну точку. Думаю. Интересно, пожалеют ли они еще один ПТУР, когда мы поедем обратно… Попадут или нет? Видимо, вид у меня при этом делается жалобный. Небритый боец, примерно моего возраста, лет под пятьдесят, заглядывает мне в глаза и ободряюще хлопает по плечу.
– Ничего, отец, все будет нормально. Сейчас они устанут, мы вас прикроем, и поедете с Богом! Они и головы поднять у нас не смогут!
Я машинально киваю, а внутренне злюсь. «Отец»! Неужели я так плохо выгляжу, что даже этот мужик за папу признал. Развить тему я не успеваю.
– Давайте, вперед!
РЛС блиндаж
Едем от РЛС в БТР. Старый солдат Уклеин абсолютно спокоен
Все выскакиваем из блиндажа. Мы мчимся к БТРу, бойцы на позиции. Через секунду, под пулеметные и автоматные очереди, мы срываемся с места и через пять минут уже разгружаемся у «девятки». Я подхожу к Пегову, он нервно расстегивает ремешок шлема, сдергивает его с головы и закуривает. Я прислоняюсь рядом к стене.
– Повезло.
Семен оборачивается и внимательно смотрит на меня. Потом мелко и быстро кивает.
– Да. Везет мне на эту херню!
Позор мне. Я рассуждаю, словно старичок-обыватель, Пегов – как репортер. Так и надо, отец.
У каждой войны есть фронт и тыл, есть смертельно опасные джунгли и свой Сайгон, город, где можно временно забыть об опасностях, выпить, выспаться, отдохнуть. Так вот, если сегодня здесь, на юго-востоке, аэропорт, Пески, Дебальцево – это джунгли, то Донецк – это Сайгон. У ополченцев здесь есть свой кабак. Там они, говорят, несут потери почище, чем на линии фронта. Одни задирают других, а бойцы – люди с оружием, со всеми, как говорится, вытекающими последствиями.
Журналисты собираются в баре «Легенда». Хозяин его, дядя Коля, – человек огромный, бывший шахтер, своими габаритами он похож на подъемный рельсовый кран. Мышечная масса у него, как у циркового борца-тяжеловеса. Кулаки реально как пивные кружки. Он аккуратно лавирует между столами, как ледокол между джонками. Дядя Коля покладист и разговорчив, он не мешает нашему отдыху.
Ты попадаешь в «Легенду» с улицы через стеклянную дверь. Слева зал для курящих, справа для остальных. Ты поворачиваешь налево и попадаешь в бедлам.
Зал, оккупированный журналистами, напоминает «ньюсрум» новостного канала. Всюду экраны и провода. Столы вперемешку завалены выпивкой, закуской и аппаратурой: перегонными станциями, мониторами, ноутбуками. Накурено так, что противоположная от входа стена еле различается в табачном тумане. Над столами гомон, под вечер превращающийся в настоящий гвалт. На полу валяются кофры и штативы. Съемочная техника легкая, портативная. Громоздких камер нет, люди, отдыхающие в «Легенде», снимают войну.
Репортеры в «Легенде». Кто работает, а кто ест
Официанты, Аня и Витя, одетые в красно-белые полосатые кофты, напоминающие тельняшки венецианских гондольеров, разносят бокалы с пивом, суп, котлеты, да вообще все, что пожелаете из меню. Они еле успевают убирать пустую посуду и менять на столах пепельницы. Бывает, что официанты не приносят заказ полностью или забывают про него вовсе. Доставят вам, скажем, борщ с пампушками, и вы его уже съели, а вот желанные сто граммов «под горячее» уже не дождетесь. Приходится напоминать.
– Аня!!! А селедка?!
– Несу!!!
– Витя! Ну, пиво же!!!
– Есть-есть!!!
А вот кухня в «Легенде» отменная. Вкусно и недорого. Если вы собрались плотно посидеть, скажем, втроем, это будет стоить вам не дороже полсотни долларов. Ни в чем себе не отказывая, с учетом водки, пива и коньяка. А еще тарелочка соленого сала с горчичкой, свежей жареной рыбы с картошкой-пюре, спагетти под соусом болоньезе, ароматным куриным бульоном с сухариками, селедкой под кольцами лука, сырными палочками с майонезом, горячей сковородки со скворчащими кусочками свинины, стаканом морковного сока и морем морса из клюквы со льдом. А под конец еще с большим фарфоровым чайником зеленого чая. Неплохо для осажденной республики.
Давайте о ценах подробнее. Во многих заведениях на просьбу принести меню вы можете услышать:
– Меню есть, но оно на перепечатке, цены-то меняются!
В «Легенде» старые цены просто закрашивают белой краской и поверх ручкой пишут новые. Вот, ознакомьтесь:
Омлет – 63 гривны (два доллара);
Тарелка с салом – 18 гривен (центов шестьдесят);
Борщ – 30 гривен (доллар);
Паста под соусом болоньезе – 39 гривен (доллар тридцать центов);
«Джемисон» 1 литр – 760 гривен (четвертак баксов);
Пузырь «Совиньона» – 76 гривен (два доллара с полтиной).
