Мне довелось в течение ряда лет состоять активным членом и заместителем председателя Ассоциации по продвижению промышленности, учрежденной отцом прусской промышленности Беутом. Под руководством государственного министра Дельбрюка[254], председательствовавшего в ней многие годы, ассоциация сделала много для развития Германии.
Я принимал самое активное участие в основанном статс-секретарем доктором фон Стефаном[255] Электротехническом обществе, был первым его действительным президентом и через доклады в нем обнародовал многие из своих изобретений. Вскоре по примеру этого берлинского в разных городах страны были созданы аналогичные общества. Даже давно уже признанное и заслуженное созданное в Лондоне моим братом Вильгельмом Общество телеграфных инженеров расширило свое название и программу понятием «электротехника». Формирование берлинского Общества можно считать стартовой точкой электротехники как отдельной отрасли техники. Даже сам термин «электротехника» впервые появился именно в названии этого Общества. Им было принята предложенная мной резолюция «обратиться к правительству с просьбой учредить в каждом техническом учебном заведении кафедру электротехники, дабы молодые инженеры имели возможность познакомиться с электрическими технологиями, которые могли бы быть полезны для их работ». Через эту, почти повсеместно принятую резолюцию Общество сыграло большую роль в скорейшем развитии всех областей электротехники. Не меньшую заслугу следует признать за ним в деле создания международной системы электрических стандартов. Эта инициатива Общества была поддержана на конгрессе, проходившем под эгидой Парижской Электрической промышленной выставки в 1881 году, и конгресс обратился к французскому правительству с просьбой созвать международную конференцию по созданию такой системы электрических мер и стандартов.
Конференция, на которой Германскую империю представляли Гельмгольц, Клаузиус, Видеман, Кирхгоф[256] и я, была проведена в Париже уже в следующем году. На ней была принята в качестве абсолютного стандарта система, предложенная Вильгельмом Вебером, с одной лишь поправкой: в нее была взята единица сопротивления из принятой уже в Англии системы СГС. Из-за невысокой точности, с которой до сих пор на практике определялась абсолютная единица сопротивления Вебера, было решено принять в качестве практического стандарта предложенную мной ртутную единицу и попросить ученых всех стран экспериментальным путем определить соотношение модифицированной СГС-единицы Вебера и широко уже распространенной единицы Сименса. По самым различным измерениям, соотношение составило 1,06, соответственно конференция приняла решение взять за основу для международного стандарта сопротивление столбика ртути с площадью поперечного сечения 1 квадратный миллиметр и длиной 106 миллиметров при температуре 0 градусов по Цельсию и дать новой единице имя «ом»[257]. Таким же образом, в честь знаменитых физиков, были названы и другие единицы предложенной системы. К сожалению, при этом было забыто имя Вильгельма Вебера, хотя он, безусловно, имел право на то, чтобы его имя было увековечено в созданной им же системе. Для меня маленькой победой было то, что измеренная лордом Рэйли[258] отличным от моего методом ртутная единица совпадала с величиной, которую мы использовали в расчетах с точностью до одной десятитысячной.
Конечно, мне было достаточно тяжело участвовать в убийстве ртутной единицы, в создание которой мной было вложено столько сил и времени. А ведь именно она дала возможность проводить нормальные, сопоставимые электрические измерения, именно она верой и правдой целое десятилетие служила всему техническому миру, именно она была принята в качестве законной международной единицы на Международной телеграфной конференции. Однако важные преимущества, которые давала теоретически построенная система стандартов, делали эту принесенную на алтарь науки и общественного интереса жертву необходимой.
Моя литературная деятельность в этот период ограничивалась, как правило, изложением моих научно-технических работ и описанием созданных механизмов. Но иногда я был вынужден отражать в письменной форме разные нападки, направленные против нашей фирмы или против меня лично. Это было важно, так как наша компания не давала рекламу, справедливо полагая, что лучшим двигателем для наших изделий должно быть их высокое качество. Поэтому безосновательные выступления против компании и ее продукции без возражений оставить было нельзя. При этом часто приходилось прибегать к помощи закона о клевете в печати, так как газетчики с большей любовью относились к своим постоянным рекламодателям, чем к нам.
Здесь я расскажу лишь об одном, наиболее интересном эпизоде, происшедшем в апреле 1877 года при посредстве газеты «Эльберфельде Цайтунг». Некий анонимный автор в своей статье сверх всякой меры расхваливал производимые в Париже динамоэлектрические машины господина Грамма[259]. Взывая в самых возвышенных выражениях к «немецкому чувству справедливости», он всячески превозносил Грамма, призывал признать его как истинного создателя динамо-машин и электрического освещения и ни единым словом не упоминал при этом Германию. В своем ответе я отметил несомненные заслуги Грамма в развитии конструкции динамоэлектрических машин, состоявших из комбинации кольца Пачинотти и моего динамоэлектрического принципа, но при этом, взывая к «немецкому чувству справедливости», призвал обращать внимание не только на чужие заслуги, что вообще характерно для немцев, но и на свои собственные. Ибо именно это, добавил я в конце ответа, является серьезным препятствием на пути развития немецкой промышленности, которая из-за любви общества к заграничным маркам вынуждена торговать на международном рынке под флагами других стран, и именно в силу этих причин продукция немецких фабрикантов считается дешевой и низкокачественной.
Я и раньше всячески пытался указать, что недостаток патриотизма ведет к самоубийственной для немецкой промышленности привычке выдавать на мировом рынке лучшие германские товары за английские, французские или американские. Тут сложно даже решить, кого первого в этом следует винить – покупателя, не желающего покупать немецкое, или производителя, идущего ради сиюминутной выгоды у него на поводу. Конечно, с момента создания новой Германской империи, давшего толчок возрождению национального духа, в этом вопросе произошли несомненные улучшения, но до полной ликвидации позорной болезни самоунижения все еще очень далеко. У наших производителей по-прежнему недостает гордости для того, чтобы производить не столько дешевую, сколько качественную продукцию, а нашей публике не хватает понимания, что хороший товар дешев даже при высокой цене. И только если они, производители и покупатели, будут действовать совместно, можно будет добиться, чтобы нация начала гордиться своей продукцией, и эта гордость станет тогда лучшей защитой для национальной промышленности. Насколько сильно развито превосходство отечественных продуктов над иностранными в Англии, я имел возможность убедиться, когда вместе со своим братом Вильгельмом наблюдал за разгрузкой судна, на котором в Лондон из Норвегии впервые привезли груз льда. Выложенный перед покупателями лед был нарезан красивыми большими кубами и смотрелся, безусловно, очень выигрышно. Брат спросил у одного из покупателей, как ему нравится этот великолепный импортный товар. Собеседник его, мясник с телосложением Геркулеса, ответил: «Да, на вид этот лед хорош, но ему далеко до настоящего английского льда». Как выяснилось из последовавшего разговора, настоящий английский лед должен был быть значительно холоднее, чем любой импортный. Такое предвзятое мнение каждого англичанина об отечественной продукции всегда влияет на его выбор, укрепляет гордость английского ремесленника или промышленника, заставляя его работать лучше, и нередко приводит к тому, что предвзятое мнение становится истинным.
Из других моих популярных литературных трудов я могу здесь рассказать о работах «Электричество на службе у человека» 1879 года и «О веке науки» 1886 года.
В первой статье я сделал упор на современное состояние электротехники и предположил, как электричество сможет преобразовать жизнь при помощи динамоэлектрических машин. Ибо до них оно лишь поражало нас своей быстротой, но не силой. С помощью электротока передавали сигналы, известия и команды, но тяжелые работы отдавались на откуп другим, менее удобным силам природы.
В лекции «О веке науки», которую я прочитал в Берлине на открытом заседании Общества естествоиспытателей и врачей осенью 1886 года, я рассмотрел изменение социальных условий жизни на фоне все растущей силы человека относительно сил природы. Я пояснял, что новые машины, опирающиеся на открытые нами физические законы, все более облегчают жизнь человека, освобождая его от тех тяжелых работ, какими он должен был заниматься раньше для того, чтобы выжить. Из этого следовало, что удовлетворение насущных жизненных потребностей, а вместе с тем и средства к получению наслаждений достаются нам все меньшей ценой и становятся все доступнее для всех категорий людей. Все это плюс разделение труда и неизбежное постепенное снижение процентных кредитных ставок приведет к тому, что превосходство крупных производств над частным трудом будет сведено к минимуму и человек придет к той социальной демократии, о которой мы пока только мечтаем, без насильственного свержения существующего строя, только путем беспрепятственного развития науки. В этой своей лекции я также попытался доказать, что планомерное изучение физической науки и ее дальнейший прогресс вовсе не приведут к деградации человека и не отвлекут его от стремления к идеалу, а, напротив, приведут к преклонению перед мудростью, которая, распространяясь на все мироздание, может сознательно его улучшить. Мне представлялось целесообразным именно в этом месте показать людям свою убежденность в том, что развитие науки принесет безусловно благодатные последствия, и тем опровергнуть ожесточенные нападки злобных фанатиков, считающих, что наука угрожает самой человеческой культуре.
