— Сейчас мы съездим на разведку в село. Если нас не сожгут — вернёмся за вами и пойдём вместе колонной, — сказал я командиру танкистов.
И тут резко выступила с сольной арией Ангел.
Я уже отмечал ранее, что в экстремальной ситуации она легко перекрикивает «Грады». Всё‑таки многолетний опыт командования ротой спецназа и вся жизнь в армии — это неплохая школа оперного искусства. Ставит голос и формирует комплект «обертонов» из командирского лексикона (который суть матерный) на самый высший балл. Однако тут она превзошла саму себя, причём с большим отрывом.
— …Ты, герой …..й! Если хочешь героически погибнуть за Родину — скажи мне, я тебе ногу лично прострелю и отправлю в госпиталь! Пусть сюда ё…е п……сы из штаба приедут, хоть один, и идут в разведку! Нас счас сожгут, а они, с…и, будут в бомбоубежище пьянствовать и девиц штабных е…ть! Ты никуда не поедешь!.. Никто никуда не едет!..
Раскаты голоса были столь мощны, а матерные обороты в устах миниатюрной миловидной «блондинки‑лапочки» столь изощрённы, что я ощутил одновременно когнитивный диссонанс, баротравму ближнего к источнику звука уха и острое чувство смущения перед личным составом. Мелькнула мысль: «Я никогда не позволял женщине кричать на меня, что подумают танкисты?» Обернулся к ним и увидел, что танкисты, сплошь серые от переносимого ужаса, попрятались за танки и только пара физиономий самых храбрых из них на полглаза выглядывает из‑за бронированных бортов. Их психика была травмирована гораздо больше, чем моя — настолько, что они решили, что эти крики относятся к ним, а не ко мне.
Кричала Ангел минут пять, никак не менее. Когда она закончила, мрачный Красный сказал:
— Вылазьте все, я один съезжу.
Стоявший рядом с МТЛБ фельдшер Дима, надо отдать ему должное, весь бледный от осознания серьёзности ситуации, был спокоен и только ждал моего приказа.
— Значит, так, — сдержанно сказал я. — Едут все и возвращаются все — или никто. Если мы не поедем — ребятам п….ц. Поехали, пусть танкистам будет стыдно, что медицина пошла вперёд, а они остались.
Потом подошёл к танкистам и сдёрнул с флагштока знамя ДНР.
— Вы не заслуживаете — оно у нас будет.
— Ангел, можешь остаться, если хочешь, — мы сами съездим.
— Ещё чего!.. — опять заорала Ангел. — …Я с вами! — и полезла на место пулемётчика.
Вдох‑выдох. Бескрайнее поле с дымами впереди. Перекрестились. С Богом! Поле с дымами прыгнуло навстречу.
Наш МТЛБ в таких условиях — готовая «братская могила»: одна граната из РПГ — и всё. Однако в эти минуты нам было на это глубоко пофиг. Надо было спасти ребят и надо было защитить Родину. Всех тех женщин, детей, стариков, которые махали нам руками, когда мы, лязгая гусеницами, неслись мимо них по улицам Горловки к линии фронта. В эти мгновения я испытал очень сильные чувства. Гораздо более сильные, чем во время штурма здания УВД г. Горловки. Мне показалось, что у меня за плечами — огромный, до небес мой ангел‑хранитель: святой небесный покровитель воинов и моего имени, Георгий‑Победоносец. Мы с ним вместе идём на врага, закрывая собой мирное население родной Горловки: всех тех, кто приветствовал нас, пока мы неслись мимо них в бой, кто сейчас вслушивается в звуки канонады и молится за нас. Бессмертная фраза Зои Космодемьянской: «Это счастье — умереть за свой народ!» в эти мгновения мне показалась более близкой, чем когда бы то ни было.
На подходах к Логвиново мы секли все сектора, опасаясь вражеских гранатомётчиков, однако гораздо больше, чем противника, я боялся своего собственного героического спецназа. Поле было уставлено битой и горелой бронетехникой — её заметно прибавилось по сравнению с нашим вчерашним визитом. Везде дымились свежие воронки и густой пеленой поднимался дым. Было ясно, что наша контуженная, озверевшая от наплыва противника со всех сторон пехота легко может принять нашу коробочку за очередную прущую на прорыв укровскую броню, и кардинально поприветствовать нас из «РПГ‑7» в лобовую проекцию.
Поэтому я развернул флаг в поднятых над головой руках — и он заполоскался на ветру. Вот знакомый взгорбок — из окопа с ожесточённой радостью помахали нам трубами гранатомётов наши спецназовцы. Влетели в деревню, маневрируя между горелой бронетехникой, — пустое поле, по которому мы бегали с журналистами ещё вчера, уже сплошь покрылось чёрными тушами горелых машин.
Трудно передать бурное, исполненное хищного восторга ликование нашей пехоты, увидевшей свою броню. Рассредоточившиеся между дворами, они выбегали отовсюду, размахивали руками и оружием. Для них прибытие своей «брони», пусть даже столь хлипкой, как МТЛБ, и в единичном экземпляре, означало, что про них не забыли и что они окружены не полностью, сообщение с основными силами сохранено. Это давало надежду, что даже такой, тяжелейший и напряжённейший для наших ребят бой, не станет безнадёжным. Что подмога придёт, удастся выстоять и победить.
Во время сопровождения журналистов по Горловке
Среди подбежавших к нашей машине воинов выделялся один — в танковом комбинезоне. Как оказалось, они тут на двух танках находились с утра: носились вокруг села, жгли из орудий вражескую технику кошмарили укрофашистскую пехоту из пулемётов. Сейчас у них кончилось всё — солярка, патроны, снаряды, нет радиосвязи. Весьма решительно он нам сказал, что: «Сейчас прочие наши ребята как подойдут!»
У нас в гостях Грем Филлипс
В сдержанных, но всё же эмоциональных выражениях я ему ответил: «Ваши вон там на холме стоят — зассали идти сюда с нами!»
Танкист заметно обиделся и напрягся. С явным недоверием он сказал, что такого быть не может. Мы ему ответили: садись к нам, поехали. Весьма сердитый и полный недоверия, он ловко запрыгнул в нашу броняшку.
Тут подбежал командир казаков, бившихся там же. У него на всё подразделение не было ни одного шприц‑тюбика обезболивающих. Памятую о наших «диких» горловских эмгэбэшниках, в уютном безопасном тылу шьющих на меня уголовное дело — прямо вот в данный момент времени, я несколько тюбиков дал, но выдернул из набедренной командирской сумки листик и тут же, под свист осколков, попросил написать расписку, что я их ему выдал. Нужно отдать должное командиру — он с завидным хладнокровием расписку написал, и даже не удивился тому, что я её попросил: видимо, у самого был опыт общения с тварями разной степени феноменальности из «проверяющих» структур. Особую пикантность ситуации придавало то, что обстрел резко усилился, железо и свинец прошивали воздух во всех направлениях. Все попрятались, и только мы, как два идиота, припав на колено, судорожно дописывали эту «расписку». Экипаж моего МТЛБ, позабыв о субординации, матерно призывал командира закончить заниматься бюрократической хернёй и занять своё место, чтобы они могли наконец смотаться. Вопли экипажа становились всё громче, по мере усиления обстрела и заполнения листа, и к моменту, когда я ставил дату внизу текста, стали перекрывать звук разрывов. В этот момент я остро позавидовал рядовым, на плечи которых не падает идиотизм разборок с мерзкими тыловыми крысами, только и занятыми интригами и поиском поводов к дискредитации тех, кто по‑настоящему воюет.
Когда мы прилетели на холм обратно, мне даже не удалось ничего сказать «доблестным танкистам». Два «выдающихся солиста» нашего экипажа — Ангел и танкист из деревни — наперегонки принялись объяснять танкистам, какие они нехорошие люди что стоят здесь, пока наших там в деревне прессуют. Особенно отличился приехавший с нами их коллега. Он был глубоко уязвлён в лучших чувствах таким поведением своих боевых друзей — в решимости которых был только что настолько уверен. Потому он не только не стеснялся в выражениях (в разгар боя крайне редко кто стесняется), но и выражался настолько ёмко и убедительно, что я даже позавидовал. В крайне конкретных выражениях он объяснил им, насколько сильно они его разочаровали.
В итоге танкистам стало гораздо страшнее находиться на месте, чем атаковать: они всё‑таки полезли в свои машины, напоследок, однако, договорившись, что мы на МТЛБ пойдём впереди.
Ну нам не привыкать. Вдох‑выдох, с Богом! Опять грохот взрывов и густое облако дымов над Логвиново прыгнули нам навстречу.
На этот раз радость нашей пехоты стала ещё острее, когда следом за нами, грозно покачивая длиннющими стволами на полном ходу, к деревне подошли танки. Нужно отдать должное: теперь уже решившись, танкисты работали чётко — разделились на две группы и начали обходить деревню, расстреливая из орудий и пулемётов противника. Наша пехота, при виде такой активной поддержки, резко воспряла. Противник напротив, осознал, что «погода нелётная», и начал судорожно смываться. Мы быстренько загрузили раненых и на полной скорости понеслись в медпункт в Углегорске.
