в газетном кульке и большую глиняную кружку кислого молока. Петрык молча выпил молоко, вернул кружку, сложил остальные приношения в домотканую торбу и ушел, бормоча: "Пятрышкi гараць!"
— У яго сям'я згарэла, — сказал кто-то из ребят. — У Пятрышках. Таму яго i клiчуць — Петрык.
Почти никто не собирался жить всю жизнь в деревне. Образцом для них были те их молодые родственники, которым вырваться из деревни удалось. Они жили в городе, многие в заводских общежитиях. Они работали, а после работы были свободны, ходили в кино, на танцы, гулянки. Некоторые родственники в городе учились. В деревне была только школа-семилетка, учителей в ней нехватало. Например, много лет не было учителя иностранного языка (там изучали немецкий). По-русски, да и по-белорусски почти все писали с жуткими ошибками. Про математику и говорить не хочется. Большинство детей не были тупыми, но от этой жизни они сильно тупели, а может, просто не развивались. Это было особенно заметно после года разлуки.
Но вырваться из колхоза было очень непросто. Колхозники не имели общегражданского паспорта. Они были крепостными. Вместо паспорта у них была справка, выданная председателем колхоза. Если парень или девушка хотели поступить куда-нибудь учиться, они должны были получить разрешение председателя. Он нередко отказывал: "В техникум? Да ты школу еле кончила!" Председатель знал, что имея справку, эта девчонка к техникуму даже близко не подойдет, а устроится работать на почту или на стройку - туда брали деревенских. Конечно, после армии никто не возвращался, но в армию шли только парни, и до армии еще нужно было дожить.
Могу с гордостью сказать, что мои родители, используя личные связи, устроили трех парней и двух девчонок в минские школы ФЗО и ремесленные училища, в которые принимали только городских (туда брали с 15 лет). В то время училища системы трудовых резервов выгодно отличались от ПТУ 80-х годов.
Иногда сама жизнь приносит развлечения. Помню утро, колхозники идут на работу. Вдруг возле бригадирского дома раздаются крики и проклятия:
— А бадай, каб на цябе халера! Каб на цябе пранцы!*) А каб ты спархнеў! Каб табе ...
Из дома выбегает бригадир с полевой сумкой в руках, отвязывает от забора коня, вскакивает в седло и только пыль из-под копыт... Его жена Сямуциха, высокая худая злобная баба в длинной юбке, фланелевой кофте и платке, повязанном под подбородком, стоит на пригорке возле своей хаты, размахивая руками, и еще долго извергает ему вслед проклятия, чередующиеся с матом.
В деревне секретов нет. Причина гнева Сямуцихи была простая. На окраине деревни жила беженка Волька (Ольга), молодая, всегда улыбающаяся приветливая женщина. Беженкой ее называли потому, что во время войны пришла она из соседней деревни и тут прижилась. У нее сожгли дом. Муж погиб. Растила двоих детей одна. Иногда кто-нибудь из мужиков по-соседски помогал ей вспахать огород, починить забор или еще в чем-нибудь. На этот раз бригадир привез ей дрова. Она его пригласила в дом, налила стаканчик, накормила посля тяжелой работы. Ну, и задержался он у Вольки до утра. А утром заехал домой за какими-то документами. В общем, неделю он прожил у Вольки, а потом вернулся к жене и сыну. Пацану было уже лет 14, и был он на стороне отца. Ему тоже здорово доставалось от мамочки. Бабское общественное мнение по этому вопросу разделилось. С одной стороны, все не любили Сямуциху, а с другой стороны осуждали Вольку.
Еще были по воскресеньям танцы под гармошку с припевками. Некоторые тексты запомнились.
Полька Янка
Янка стаiць на гары,
А я у нiзине.
Янака сее кавуны
А я журавiны.
Журавiны не ўзышлi,
Кавуны пасохлi.
Ка мне хлопцы не прышлi —
Каб яны падохлi!
* * *
По блату, по блату
Спалили немцы хату.
Построики халупу
Похоже на залупу.
* * *
Из-за леса показалась конная милиция.
Подымайте, девки, юбки, будет репетиция.
Как по нашей по деревне пролетела белка.
Подымайте, девки, юбки, будет перестрелка.
Белорусифицированный вариант известной солдатской песни заканчивался так.
Ждi мяне, мая Маруся,
I ганi гарэлку!
Скоро я к табе вярнуся
Паламаю ...ногу!
Помню, один раз приехала кинопередвижка. Кино показывали на улице, на площадке возле большого сарая, который заменял клуб - там обычно проводились собрания. Из сарая вынесли на улицу деревянные скамейки. Фильм должен был начаться в 10 вечера - темнело довольно поздно. На полуторке приехала кинопередвижка. У киномеханика были очень длинные прямые волосы, которые, чтоб не мешали, были закреплены полукруглым женским гребнем. Он установил киноаппарат на платформе грузовика. На стенку сарая повесили экран. Потом шофер стал заводить движок, а он не заводился. Несколько парней, шофер и киномеханик стали чинить движок при свете фар. И починили. Часов в 12 пошел фильм "Александр Пархоменко".
*) Пранцы. Значение этого слова я узнал много лет спустя. Оно пришло в белорусский язык из Европы. Это видоизмененное слово France, французская болезнь - сифилис.
Эпилог. Мария Семеновна прожила с нами 12 лет. Она была у нас прописана, вместе мы переехали на новую квартиру. После хрущевской пенсионной реформы (1956) она стала получать минимальную пенсию (300 рублей). Помню, что мои родители приложили для этого много усилий - они ходили с ней по разным учреждениям, нашли свидетелей, подтвердивших ее трудовой стаж. После этого она отказалась получать у нас зарплату (120 рублей) и жила как член семьи. Осенью 1958 года она поехала в деревню к сестре помогать убирать картошку, там сильно простудилась. Ее положили в больницу в Заславле с воспалением легких. Родители ездили ее навещать. В больнице она и умерла от сердечного приступа.
