Шпион обосновался в городе Минеральные воды и оттуда начал выполнять задание своей разведки; он должен был сделать подробнейшие топографические карты некоторых районов Северного Кавказа. Для этого ему требовалось не менее десяти опытных топографов. Двоих он без особого труда завербовал в Краевом земельном управлении, а они познакомили его со своими коллегами, работавшими в других государственных учреждениях Северного Кавказа. Некоторые из них, способные по его наблюдениям к шпионской работе, были им завербованы. Эти топографы, часто бывая в служебных командировках по краю, попутно производили топографические съемки для Иоганнеса-Иванова. Через них же он добывал и документы, необходимые ему при поездках в разные районы. Следует отметить, что "советский паспорт" немецкого шпиона был изготовлен в Берлине и милиционерам, несколько раз его проверявшим, никаких подозрений не внушал.
На работу над картами потребовалось около года. Когда они были готовы, немец проверил их, исправил ошибки, внес свои добавления и отослал в Берлин. Начал и сам готовиться к возвращению туда, но неожиданно был арестован. Его выдал краевому управлению НКВД один из завербованных им топографов-коммунистов.
— Этот идиот, — злобно шевеля усами, говорит Иоганнес-Иванов, — всерьез поверил брошюрке энкаведиста Заковского и попытался заработать на мне орден. Вместо этого ему дали пулю в затылок. Подвел его товарищ Заковский.[1].
По словам немца, методы его работы и вербовки шпионов из советских граждан были весьма несложны, но тщательно разработаны еще в Берлине.
— Допустим, что вы топограф и коммунист, — обращается немец ко мне, — а я хочу вас завербовать. Прежде всего, я навожу о вас справки, узнаю, так сказать, чем вы дышите и как относитесь к советской власти, затем знакомлюсь с вами и, наконец, выбрав удобный момент, наедине предлагаю сделать мне карту такого-то участка в районе. При этом я не скрываю, что карта нужна нашему генеральному штабу. Как бы вы, например, поступили, получив такое предложение?
— Например… постарался бы свести вас в отделение НКВД или милиции.
— Это вам, положим, не удалось бы. Мои мускулы и револьвер всегда были в… хорошем состоянии. Но вы могли согласиться работать со мной, а потом донести на меня. Учитывая такую возможность, я заранее доказываю вам ее невыгоду и глупость. Вернее напоминаю, что энкаведисты не поверят в ваши патриотические чувства и вместе со мной посадят в тюрьму вас. Если
— А если в ответ я просто попрошу вас оставить меня в покое?
— Тогда я показываю вам то, что вы не видали или редко видели в СССР: золотые вещицы, драгоценные камушки, иностранную валюту. При этом яркими красками расписываю жизнь за границей и возможность нелегально туда перебраться. Коммунисты обычно на такие приманки клюют. Беспартийные клюют реже.
— Чем вы это объясняете?
— Во-первых, тем, что у коммунистов чувство патриотизма атрофировалось больше, чем у беспартийных, во-вторых, коммунисты в большинстве собственники и шкурники и, в-третьих, они лучше беспартийных знают, что такое НКВД.
— Но если человек, все-таки, отказывается работать на вас?
— Подобные случаи со мной бывали. Упорно отказывающимся я предлагал расстаться по-хорошему, предупреждая при этом, что донос на меня кончится нашей совместной посадкой с последующим расстрелом. И люди молчали, как рыбы.
— Неужели за целый год, никто из сексотов НКВД не заподозрил вас в шпионаже? — спросил немца, сидевший рядом с ним и внимательно слушавший его смертник.
— Представьте, что нет, — кивнул усами шпион. — И это совсем не удивительно. Я старался не бросаться в глаза агентам и сексотам НКВД. Для этого, прежде всего, нужно было не сидеть на одном месте. Я и не сидел. В Минеральных водах работал… заготовителем для железнодорожного OPC'a. Знаете-ли вы, что это за штука?
— Знаем, конечно, — подтвердило несколько голосов. — Отдел рабочего снабжения.
— Рабочего на бумажке, — запрыгали от смеха усы немца — фактически я снабжал железнодорожных партийных шишек маслом и яйцами, медом и молоком, огурцами и яблоками, закупаемыми мною в колхозах и совхозах. И хорошо снабжал. Следовательно, моему начальству и сослуживцам подозревать меня в чем-либо было просто невыгодно. А в районах мало-ли шляется всяких заготовителей? Никому никаких подозрений они обычно не внушают. Так-то, граждане подрасстрельные.
***
Петржицкому-Петрову в его шпионской поездке в Советский Союз очень не повезло. Невезение началось еще в Польше, до перехода им границы.
Польская разведка, посылая своего шпиона в СССР, поручила ему установить там связь с несколькими семьями поляков, жившими в разных городах и настроенными против советской власти. Этих поляков предполагалось в дальнейшем использовать для шпионажа.
Коммунисты, проникшие в польскую разведку, сообщили Москве о предполагавшемся "путешествии" Петржицкого-Петрова. В результате Ежов приказал своим подчиненным обставить это "путешествие" всеми возможными удобствами. Энкаведисты "помогли" шпиону благополучно перейти границу; приставленные к нему агенты, незаметно следили за ним, заказывали для него железнодорожные билеты и номера в гостиницах, предохраняли его от милицейских облав и проверок документов. Все это, мало знакомый с советским бытом Петржицкий-Петров, считал в порядке вещей. Все же, какой-то неосторожный энкаведист спугнул его в Дагестане и он оттуда попытался бежать в Иран морем, но был арестован.
— Только во время следствия, — не без смущения говорит нам Петржицкий-Петров, — я узнал, как ловко энкаведисты провели меня. На допросах мне показали всех советских поляков с которыми я встречался. Сразу же после моего ареста, они за одну ночь были посажены в тюрьмы.
Немец ободряюще-покровительственно похлопывает его по плечу.
— Это не ваша вина, коллега, а ваших шефов. Они имели неосторожность кое в чем довериться коммунистам и вот вам печальный результат. Мы тоже иногда используем коммунистов, но не доверяем им ни на один пфенниг. Вообще вашей разведке следовало бы кое-чему поучиться у нас, немцев.
Кончики его усов самодовольно приподнимаются вверх…
Свою шпионскую работу поляк объясняет и оправдывает побуждениями более возвышенными, чем у немца:
— Сейчас время не военное, но я — солдат, ненавижу большевиков и не хочу, чтобы они овладели моей родиной.
***
О советской разведке Иоганнес-Иванов не высокого мнения. Он ее считает одной из слабейших в Европе. Свое мнение об этом он изложил нам так:
— Слабость советской разведки в том, что она почти не имеет специалистов и в каждой стране за границей использует для шпионажа исключительно местные коммунистические партии и их попутчиков. Ими, правда, руководят присылаемые из Москвы резиденты и инструкторы, но и они достаточно серьезной подготовки не имеют и часто даже не знакомы с иностранными языками. Школы шпионажа созданы в СССР сравнительно недавно и очень несовершенны. Каждая разведка может работать успешно, опираясь на собственных, хорошо подготовленных и высокооплачиваемых специалистов. Разведка же советская опирается на мало подготовленных для шпионажа заграничных коммунистов, которые, к тому же, в любой момент могут изменить свои политические убеждения и превратиться в национал-социалистов, фашистов, монархистов, консерваторов и так далее. Все эти причины и приводят советскую разведку за границей к столь частым провалам.
Иоганнес-Иванов, между прочим, утверждал, что в Красной армии, в наркоматах и на военных заводах СССР имеется много немецких шпионов; они, будто бы, сообщают Берлину обо всех советских военных тайнах и скупают все копии секретных документов.
— Для чего же вашей разведке понадобилось затевать всю эту сложную комбинацию с топографическими съемками? — спросил я его. — Ведь проще было просто купить готовые карты.
— Наш генеральный штаб не считает хорошей продукцию советской картографической промышленности, — объяснил он.
***
Оба шпиона были твердо уверены, что их не расстреляют, а, как говорил немец, произведут с ними "обычную операцию по размену международной шпионской валюты". Он даже называл приблизительные цифры этого предполагаемого "размена".
— За меня дадут не меньше пятерых попавшихся советских шпионов, а за моего коллегу трех. На международной шпионской бирже советская живая валюта котируется не высоко.
— Почему же вас посадили в камеру подрасстрельных? — недоумевают смертники.
— А куда же нас еще сажать? — пожимает плечами поляк. — В других камерах наша болтовня нежелательна энкаведистам, так как может оттуда проникнуть на волю. Здесь же дальше этих стен она не пойдет. Ведь вас всех расстреляют.
