собирались.
В это время комендантом и начальником гарнизона Ялты был назначен Императорский стрелок полковник Колотинский {329}. А я — председателем комиссии по разгрузке и каботажному плаванию Ялтинского порта. Строго говоря, никакой комиссии не было и я не знаю, почему так «сложно» называлась эта должность. У меня был всего один помощник офицер и два писаря, а канцелярия помещалась в двух небольших номерах гостиницы «Марино». И вся работа заключалась в выдаче воинским чинам разрешений (пропусков) на пассажирские пароходы. Подчинялся я непосредственно генералу Березовскому {330}, от которого из Севастополя получал телеграммы с указанием: какое количество свободных мест имеется на пароходе. Делалось это с целью, чтобы воинские чины не лезли самовольно, без разрешения, на пароходы, и тем не вносили бы беспорядок.
Незадолго до эвакуации был учрежден Ялтинский военно-административный район, начальником коего был назначен генерал-майор Бар {331}, а начальником штаба полковник Эверт {332}. И я, приказом по этому району, № 403 от 3/16 октября 1920 года, был назначен состоять, с оставлением в занимаемой должности, при штабе названного района.
Часто из Севастополя приезжал в Ялту дежурный генерал Архангельский {333}, где у него, на одной из дач, жила семья. Постоянно заходил ко мне за получением места на пароход. И всегда удивлялся, почему начальник гарнизона не представляет меня к производству в подполковники. Правду сказать, интересовало это меня мало и я никогда не заикался об этом Колотинскому. В Феодосии такую же должность, как я, занимал полковник Кутепов {334} (брат генерала). Так я и остался ротмистром, царского производства за выслугу лет в 1916 году.
Эвакуация
Эвакуировался я на пароходе Русского о-ва пароходства и торговли «Цесаревиче Георгии». Комендантом на него был назначен генерал-майор Судебного ведомства Савицкий, а я его помощником. Шел этот пароход под флагом Красного Креста, так как на него были погружены больные и раненые из ялтинских госпиталей и санаторий. Также генерал Бар со своим штабом и много генеральских семейств, главы которых были в Севастополе. Так, под мое попечение была отдана семья генерала Архангельского.
На пароходе я организовал приготовление горячей пищи. Успел погрузить, в самый последний момент, заказанную заранее выпечку хлеба. В общем, «Цесаревич Георгий», в сравнении с другими пароходами, был в лучшем состоянии и не так перегружен. Многие имели каюты. Сам я помещался в одной каюте, которую разделял с одним интендантским чиновником, благодаря которому мы имели запасы разных круп и других продуктов.
В дороге этот чиновник рассказал мне, как ему удалось погрузить на наш пароход очень ценный, валютный груз табака и вина в бочках. И как местные большевики уговорили его, обещая ему службу у них и все другие блага, — этого не делать. А вот затем я встретил его уже в Константинополе в очень подавленном состоянии. И он стал мне жаловаться, как с ним неблагородно поступило Добровольческое командование: продало очень выгодно погруженный им табак и вино — а о нем забыли. И что ему теперь приходится стоять, чуть ли не с протянутой рукой, на Галатской лестнице.
«Цесаревич Георгий», как пассажирский пароход, был сильно, а главное, благодаря спешке, неправильно нагружен, с большим креном на правый борт. И командир боялся, чтобы не была плохая погода. Но к счастью, море было сравнительно спокойно. И в Босфор вошли мы благополучно.
Свыше 120 кораблей флотилии Врангеля усеяли этот рейд. Это был клочок плавучей России, не пожелавшей остаться под большевистским ярмом. Здесь всех нас пересадили на небольшой пароход и отправили во французский лагерь Сан-Стефано, а «Цесаревич» с больными и ранеными ушел дальше. К счастью, я, как имевший заграничный паспорт, был выпущен французами скоро из лагеря и уехал в Константинополь, перейдя на положение беженца.
К. Буря {335}
К 55-летию крымской эвакуации {336}
В апреле 1920 года войска Вооруженных сил Юга России, после ряда поражений, принуждены были в Новороссийске погрузиться на транспорты и перебраться в Крым. За неимением достаточного тоннажа для перевозки, погибло почти все вооружение, десятки тысяч воинов с конским составом попали в плен красным. Главнокомандующий генерал Деникин в Феодосии передал командование генералу Врангелю, а сам, через Константинополь на английском дредноуте «Мальборо», отплыл в Англию на покой.
Генералу Врангелю в Крыму удалось навести нужный порядок и вновь возродить небольшую армию из оставшихся войсковых частей бывшей почти миллионной Белой армии. Эта маленькая армия имела несколько блестящих побед над красными, как, например, полное уничтожение красной конницы Жлобы. Но уже к октябрю 1920 года оказалось настолько тяжелым положение армии, что пришлось принимать спешные меры к эвакуации из Крыма.
В конце октября генерал Врангель решил оставить Крым и вывезти на кораблях в Константинополь всю армию, семейства военных и всех из гражданского населения, кому угрожала опасность от большевиков. Несмотря на все своевременно принятые меры, и на этот раз не хватило тоннажа для перевозки всех желающих. Много тысяч погибло с приходом большевиков в Крым с их палачом венгерским коммунистом Белой Куном.
В Крыму я был на службе в Офицерской артиллерийской школе начальником команды. Школа была размещена на Северной стороне Севастопольского рейда. Получив приказ о погрузке на транспорт «Рион» всех служащих с их семейством, я пошел в казармы для нужных распоряжений и чтобы проститься со своей командой. Выстроив наличными три сотни год тому назад военнопленных красноармейцев, я прочел им приказ генерала Врангеля об эвакуации из Крыма в Константинополь, а тем, кто желает эвакуироваться, приказал сейчас же явиться в канцелярию Команды для составления нужных списков. Одновременно обратился к ним с дружеским советом не оставлять своей Родины, не покидать своих родных, а оставаться в казармах, говоря, что им, как простым людям из деревни, и к тому же не добровольно вступившим в Белую армию, не может угрожать расстрел. Пожелав им счастливого возвращения в свои избы, простился с ними, расцеловавшись с теми, кто окружил меня со слезами на глазах… Да простит меня Господь Бог, если я согрешил
