Нина Георгиевна Баширова, в молодости Мочалова, проснулась от резкого толчка. По ее ногам ходил супруг Виктор. Он стоял на кровати и растерянно топтался на стареньком не первой молодости матрасе, от чего последний издавал слабые стоны. Супруг был крайне возбужден: он озирался по сторонам, фокусируя близорукие глаза, изо рта раздавались полупережеванные возгласы. Обеспокоенная Нина Георгиевна, сгруппировавшись во избежание возможных бытовых травм, задала естественный вопрос:
— Виктор, что с тобой? Что случилось? — на что получила в ответ целый букет:
— Вы кто? А где я? А это я?
Супруга озадачилась и весьма, поскольку муж не был замечен в алкогольном и иных бреде, не привлекался, не выезжал, не владел. Напротив, характером был мягок, пунктуален до занудливости, интеллигентен и местами застенчив.
Сейчас же он бормотал что-то вроде:
— Бля, ну и попал. Полная жопа. Все расплывается. Замуровали, демоны.
— Витя, ты хоть очки надень, — посоветовала сокроватница.
— Какие очки, тетка, никогда их не носил.
— Это кто тетка? Я тетка? Я тебя моложе на семь лет, ты что, забыл? — с этими словами супруга отбросила одеяло, встала во весь гвардейский рост и разгневанно уперла руки в бока. Реакция мужа оказалась парадоксальной.
— Ну ни хрена себе. И это теперь все мое? Мой любимый размер. А я-то как сюда попал?
— Витя, очнись! Нá твои окуляры, протри глаза!
Однако после того как очки были закреплены на месте, муж совершенно потерялся.
— Это какой город? А год хоть какой?
Рассерженная и расстроенная Нина Георгиевна вышла на кухню, куда тут же заглянула дочь, разбуженная стенаниями.
— Мама, что случилось?
— Твой папа сошел с ума, меня не узнает. Сходи к нему, может он и тебя забыл, негодяй!
Дочь тихой мышкой прошмыгнула в родительскую спальню. Родитель в одних семейных трусах сидел на кровати и рычал самым натуральным образом.
— Папочка, что случилось?
— А ты похоже, моя дщерь? — спросил папочка угрюмо.
— Что такое дщерь?
— Давай я лучше сам тебя поспрашиваю, — ответил папа.
— Давай, — покладисто согласилась девчушка.
— Что я Виктор, я уже понял. Что очкарик – тоже. Ты скажи, где я работаю и кем, ты хоть помнишь?
— Конечно, — опять согласилась девочка. Ты инженер-конструктор на заводе. И все время работаешь, а сегодня воскресенье.
— А в каком городе мы живем? — вкрадчиво спросил папочка.
— В Карабаново.
— Мама моя, хорошо, что не Магадан. А год-то какой?
— Папочка, наверно, ты заболел. Дай я лоб тебе пощупаю. Лоб как лоб. А год одна тысяча девятьсот восемьдесят девятый.
— Опять!?
— Дочь, я все забыл, придется тебе все мне разъяснять, ты ведь мне поможешь?
— Хорошо, папочка. Я только в туалет сбегаю.
— Ну что там наш папа, пришел в себя? — спросила пробегавшую девочку Нина Георгиевна.
— Мама, представляешь, он все забыл. Он помнит только свое имя. Ой! — дочь исчезла за дверью.
— Этого нам только не хватало, — женщина опустилась на жалобно скрипнувший стул.
В это время Виктор Егорович, обхватив голову руками, сидел, раскачиваясь на кровати и тихо матерился.
Еще десять минут назад он катался на коньках в ледовом дворце с внучкой. Катался он плохо и если бы не внучка, никогда бы не решился на это скользкое дело. И десять минут назад от легкого толчка сзади он, поскользнувшись, рухнул на лед со всей дури. Похоже, лед оказался крепче его собственного лба. А сейчас он тут в Карабаново на кровати, а там Галечка в Сыктывкаре.
— Ладно, пойдем на новые семейные разборки. А мамашка хороша, да и этот Виктор тоже помоложе меня прежнего лет на двадцать. Девчонка просто прелесть, видимо Витюша папик еще тот. А в стране Миша открывает железный занавес на распродажу. До переворота полтора года. А я член или не член? Что за мысли? Пойти рожу сполоснуть.
Бочком проскочив мимо двери на кухню, Виктор заглянул в зеркало. На него смотрел парень лет тридцати пяти шпионской, то есть незапоминающейся внешности, рослый и в идиотских очках. Две вялые макаронины изображали руки, из-под майки выпирал подозрительный животик. Классический ботан. Выбрав из трех щеток самую большую, Виктор, подивившись на это креативное творение недоразвитого социализма, выдавил зубную пасту из тюбика с надписью «Поморин» и, кривясь от едкого вкуса, стал чистить зубы. Зубы были настоящие и крепкие. Кажется это новообретенное тело не курило. Увидев на полочке станок с незабвенным лезвием «Спутник», Виктор стал озираться в поисках электробритвы – душа протестовала против обдирания физиономии. Ну вот он – ветеран «Харкив». И вообще что капризничать. Помнится брат-арматурщик после смены смывал копоть с лица фосфатом и ничего.
Значит сегодня воскресенье. Отсидется в ванной не удасться, придется идти выяснять отношения с новоприобретенной супругой и выстраивать диспозицию. Надев спортивные штаны, (да-да те самые с пузырями на коленях), Виктор двинулся на кухню, где щебетала девчонка.
— Ну как, пришел в себя? — осведомилась половина.
— Поговорить надо, — промямлил Виктор, — тет-а-тет.
— Машенька, ты наелась? Поторапливайся, у тебя через сорок минут мероприятие в Доме пионеров.
Оставшись наедине, жена тихо спросила: – Что, все так плохо?
— Более чем, – ответствовал муж, — твой муж исчез.
Нина Георгиевна была далеко не глупа, тем более что работала врачом в железнодорожной больнице, лидировала в семье в силу мягкохарактерности мужа и теперь была встревожена до крайности.
— Объясни.
— Я – Петровских Михаил Ильич, пятидесяти восьми лет, проживаю в Республике Коми, то есть сейчас в Коми АССР в Сыктывкаре. Вдовец, имею сына и одну внучку. Занимаюсь оптовой торговлей. После падения на льду проник в сознание твоего мужа. Кстати, никаких следов его присутствия в мозгу не ощущаю. Никаких старых воспоминаний, даже мышечные реакции приходиться преодолевать. Извини у нас с ним разная реакция, я побыстрей и, похоже, пособранней. Насколько продлится это состояние, могу только предполагать. Очень возможно, что оно обратимо и так же возможно, что мы поменялись сознаниями. Не исключаю, что в ледовом дворце лежит дедушкин, то есть мой трупик.
Нина Георгиевна была в состоянии, близком к истерике. Речь мужа была совершенно несвойственна для Виктора, мало того, у него изменились артикуляция, моторика и взгляд. Если раньше перед ней был в сущности большой ребенок, то сейчас он превратился просто в волка с жестким и беспощадным взором. С трудом собравшись, она сказала: «Во время учебы нам приводили подобные примеры, но это почти из области фантастики. Возможно мы имеем дело с амнезией, а она чаще всего бывает обратимой».
— Все красиво, — усмехнулся муж или не муж, — это больше относится к раздвоению личности, только есть одна закавыка – от твоего супруга здесь одна оболочка и более ничего.
— Давай так, сегодня дежурит Щербовская, ну это наш психиатр, очень опытный. Не возражаешь, если мы к ней заглянем – это совсем недалеко.
— Попробуем, — усмехнулся Виктор и опять Нину Георгиевну передернуло. Интуиция кричала, что пришел альфа-самец и будет наводить свои порядки.
— А теперь, с самого начала, жена. Как меня зовут, как зовут тебя? Где мы живем, кто наши родственники и прочее. А потом уж и посетим твоих коллег, как я понимаю.
После двух часов разговора Нина Георгиевна была окончательно вымотана. Какой-то допрос с пристрастием да и только. Но Виктор был доволен: – Что значит молодые мозги. Все упало на нужные полки и там зафиксировалось.
— Надеюсь, срочных визитов к родственникам не предвидится? Иначе попалимся.
— Попалимся?
— Погорим значит. Не пора ли нам навестить твою коллегу? Лично мне она без надобности, а тебе для успокоения организма в самый раз. Звонят.
— Это Машенька вернулась. Сейчас открою! Проходи, по телевизору идет твой «Ералаш».
— Нина, ты бы мне о Маше рассказала.
— В каком смысле?
— Ну, читаю ли я на ночь сказки, гуляю ли с ней, а если гуляю, то где? За что ругаю и ругаю ли вообще? Как она ко мне относилась или относится?
День для семейства выдался ужасным, правда ни Виктор, ни Маша так не считали. Тем более, что Щербовская не нашла в Викторе никаких психических отклонений, сказав на прощание Нине на ушко: «И что ты к нему придираешься? Видный здоровый мужик, а на тебя как поглядывает, я даже молодость вспомнила», отчего Нина Георгиевна густо побагровела.
На улице супруг шел, с любопытством разглядывая окружающее, было понятно и ежику, что все это он видит в первый раз. Виктор шел, прислушиваясь к новым ощущениям нового тела пока вяловатого и медлительного и с удивлением посматривая на редкий поток «Жигулей» и «Москвичей» с незначительными вкраплениями гордых «Волг». Нередко проскакивали служебные «Уазики» с начальниками, отправляющими крайне необходимые стране обязанности. А как одеты люди? Он поглядел на благоверную. Да-с. Придется корректировать ситуацию.
