Ознакомительная версия.
Значит, так.
В сумеречной зоне моей памяти осталось две квартиры и три комнаты в двух домах – напротив нашего и справа. Я не мог вспомнить или просто не знал, кто там живет. Лежбище подражателя птицы феникс могло быть только там.
Ну вот почему мне так надо отыскать этого огнеборца?
Я не мог ответить на этот вопрос. Хотя…
Нет, не мог. Возможно, потому, что уже… заснул.
Проснулся я другим человеком.
Шпиономания и подозрительность испарились напрочь. Детское восприятие не приемлет тревожности, и я полностью растворился в этой безмятежной ипостаси радости и предвкушения счастья. Взрослой моей составляющей велено было просто заткнуться.
Воскресное утро выдалось солнечным, по-летнему жарким и звонким, несмотря на конец сентября. Это означало одно – семья идет на ПЛЯЖ. Как и большинство обитателей нашего дворика.
О, эти пляжные воскресные дни!
Много позже, став значительно старше, я много раз с грустью наблюдал за копошившейся детворой во многих городах нашей страны. И понимал, насколько повезло мне в жизни. Ведь мое детство прошло на берегу моря, в волшебной стране солнца, южных фруктов и самого ароматного на земле воздуха, пропитанного запахами соли, кипариса и неведомых цветов!
Ну, здравствуй, море. Я вернулся…
Мы ходим на Мартышку. Так наши обормоты окрестили Мартынову бухту. Здесь микроскопический дикий пляж почти в центре города с прозрачной водой и относительно чистым песком. Дикий – потому что это как бы территория бетонного завода, который построили сразу после войны на одном из центральных холмов полностью разрушенного города. Для его восстановления. Город уже отстроили, а бетонный завод с Мартышкой так и остается нетронутым. Почти не работает – далеко и невыгодно возить бетон на окраины, где кипят новостройки. И не ликвидируется. Наверное, руки у советского начальства просто не доходят.
Вот такой оазис, не знакомый гостям города и с комфортом освоенный местным населением.
Вообще по меркам семилетнего организма до Мартышки идти чудовищно долго – через Хитрый рынок, Кладбище коммунаров, Загородную балку с цирком шапито. Потом долго нужно шагать по Катерной улице справа от Карантинной бухты, где база торпедных катеров, место службы отца Трюхи-поджигателя, и суровый пляж Скалки.
Суровый – потому что под грозным родительским запретом.
«Там дети убиваются», хотя «дети» через пару лет будут уже втихаря шастать на Фиолент, где обрывы до шестидесяти метров. Но на Скалки с их трехметровыми утесами – ни-ни!
Долго все-таки добираться. Но какое это увлекательное путешествие!
С Катерной как на ладони виднеется древнее городище Херсонеса с руинами Владимирского собора. В руках у детворы, шагающей на Мартышку, – разноцветные грозди винограда, который они обдирают во всех дворах, лежащих на пути.
Вы думаете, хозяева ругаются? Правильно, ругаются. Но так, для проформы. Чтобы лозу не ломали. А попросишь – сами нагрузят так, что не унесешь. Виноград – это сейчас, в сентябре. А летом на этих улочках, которые мы называем «сладкими зонами», – и черешня, и персики с абрикосами, и ежевика. Знатоки могут показать даже инжирные места. И растет это все прямо на улице, даже не во дворах. Просто иди и лопай.
Поэтому к Мартышке подходим уже слегка отяжелевшие.
– Витек! Привет!
Я оглядываюсь. Нас догоняет компания «джинсового» пионера.
– Здоров, бандиты!
– Это что такое? – Мама есть мама, хотя трудно быть строгой с полотенцем на бедрах, в лифчике с ромашками и в огромной соломенной шляпе.
– Мам, я с ребятами. – Не дожидаясь разрешения, отрываюсь от семьи и бегу за пацанами.
Моего недавнего врага, теперь – доброго приятеля, зовут Славкой. Откликается на позывной Хома, Славик Хомяков. Лидерствует в этой микрогруппе не он, а, как выяснилось, любитель «фени», паренек с миловидными чертами лица. Юрась. Прыщавого свидетеля зовут Борей, есть еще два брата Ваня-Саня, Родион и Ахмет.
Родион, кстати, живет во вражеском дворе за летним кинотеатром. Его лицо мне еще тогда, за школьным углом, показалось знакомым. Наверное, сталкивались раньше в мальчишеских битвах.
Пацаны почти все в длиннющих семейных трусах – шик пляжной хулиганствующей моды. Только прыщавый Боря в человеческих плавках да на Ахмете – пузырящиеся на коленях треники. Все черные от загара. Хищные, опасные – красавцы! Шпана шпаной.
Тогда в школе наш прежний разговор одной «феней» не ограничился. Оценить первоклашку в качестве ценного приобретения в роли рукопожатного знакомого компания смогла только после того, как я несколько раз в замедленном темпе показал свой коронный пинок в центр голени. Потом я демонстрировал, как лежа на спине можно через эту болевую точку ножным захватом свалить более тяжелого противника. Пришлось, пачкая спину на выгоревшей траве, по очереди валить всех. Всех, кроме Ахмета, который, выступая в роли последнего клиента, просто выпрыгнул из захвата моих ног горным козлом. Это также явилось предметом оживленной дискуссии. А когда я на примере Вани-Сани показал, как можно «закрутить» сразу двоих противников, нападающих с двух сторон, – стал своим. Ценным и интересным своим.
– Горело у вас вчера? – Хома в движении покровительственно кладет мне руку на плечо, и получается, что я нахожусь в самом центре компании.
Мать, идущая сзади с отцом и Василием, конечно, наблюдает эту картину. Значит, вечером будут тревожные расспросы.
– У нас. Придурок один «свистулю» запускал.
– Знаешь кто? – Это Юрась.
Неужели меня еще до сих пор на вшивость проверяют?
– Знаю, – коротко отвечаю и замолкаю.
– Ну и кто? – Это Хома не может удержаться от некорректного вопроса.
Святая простота.
– Дед Пихто, – стряхиваю с плеча его руку, тем более что идти так не совсем удобно, приходится семенить ногами, чтобы сравнять скорость, – и бабка Тарахто, та, которая с пистолетом.
Пацанам весело. Хома тоже ржет, совершенно не обижаясь. Юрась поднимает с дороги камень и по крутой траектории забрасывает его в сторону Скалок.
– Послушай, Витек. Ты этому «пистолету» передай: видели его в Родькином дворе…
Я представил себе мечущегося Трюху в месте, где ему появляться физически небезопасно, и сообразил, что те, кто его видел во время пожара, легко могут сложить два плюс два.
– …А еще раз увидят – ноги переломают.
Мне сразу вспомнилось, как мой папа потрясает грязным кулаком воздух.
– Само собой. Ну, отдыхайте.
Ознакомительная версия.
