Ознакомительная версия.
«Чего она мне зубы заговаривает?» – озадачился я, ненавязчиво подталкиваемый завучем в сторону лестничной клетки, ведущей на второй этаж школы.
– Мариночка! – Теперь Лариса Викторовна свободной рукой тормознула председателя школьной пионерской дружины, миловидную толстушку с огромным пионерским галстуком на шикарной груди соответствующего размера. – Сходи, милая, в первый «А», передай Валентине Афанасьевне, что Караваев у меня, пусть не волнуется, я скоро зайду…
«Почему «я» зайду? Почему не «мы» вернемся?» – подумал я.
Становилось интересно. Меня что, уже куда-то пристроили?
Вот и кабинет директора. Я почему-то так и думал.
– Можно, Вера Семеновна? – Лариса Викторовна без стука открыла дверь.
Значит, ждали.
– Проходи, Витя, не бо… – осеклась. – Проходи.
– Проходи, Караваев, проходи, – подхватила директор.
Мантру, что ли, они наговаривают? Это еще посмотрим, кто здесь кого боится.
Лариса Викторовна заходить не стала, осторожно закрыла дверь за моей спиной.
В кабинете директора был посетитель. Кроме меня, разумеется. Пухленький дядечка средних лет в серых штанах, бирюзовой рубашке без галстука и в летних полотняных туфлях легкомысленного голубого цвета. Он сидел справа от директора, на одном из поставленных в ряд у стены мягких стульев. Внимательно разглядывал меня, лучась доброжелательностью и счастьем. До приторности.
Вера Семеновна, вопреки своей комплекции, мотыльком выпорхнула из своего директорского кресла и отодвинула один из стульев у совещательного стола.
– Садись, Витя. Нет, подожди, давай сначала снимем ранец. Садись, не стесняйся.
«Чего они все дергаются?» – мелькнуло в голове.
Хотя… Чего тут неясного?
Я сел. Руки, как положено, по-школьному сложил на столе. Спину выпрямил, подбородок приподнял – хоть картину пиши. «Образцовый первоклассник» называется.
Дядечка полюбовался на меня с чуть заметной улыбкой, удовлетворенно кивнул и потянулся за папкой, которая лежала на стульях рядом. Покопавшись, достал какую-то газету и, ловко соскочив со стула, расправил ее на столе передо мной, не забыв перевернуть текстом в нужную сторону.
Так, вчерашняя «Правда». Старая добрая «Правда», два ордена Ленина слева, «Пролетарии всех стран соединяйтесь», «Газета основана…», «Орган Центрального Комитета…», номер, дата, «Цена 3 коп.». Недорого.
Я хрюкнул.
– Что, Витя? – Дядечка оживился.
Я показал пальцем на муравья, присохшего в левом верхнем углу газеты. Дядечка поморщился.
– Вот здесь, прочитай, пожалуйста. – Он ткнул пальцем-сарделькой в заголовок передовицы.
Я с шумом втянул воздух и начал представление:
– За-я-вле-ни-е, – шумный вдох, – Со-вет-ско-го…
Дядечка недоуменно посмотрел на директора. У Веры Семеновны кровь медленно отливала от застывшего лица. Глаза начинали превращаться в две зловещие щелочки – известная примета! Всей школе, между прочим, известная.
– Караваев!
– …Пра-ви…
– Вы ничего не напутали, Вера Семеновна?
Шлепок ладони по директорскому столу. Звякнула ни в чем не повинная чернильница.
– Караваев! Хватит валять дурака!
– …тель-ства! – бодро закончил я. – Фу-у!
Разве что пот рукой со лба не вытер.
Поднял глаза на пухлое создание в голубой рубашке.
Ну вот – лживого доброжелательства как не бывало. Растерянность, задумчивость, досада, какие-то догадки, предположения, оцепенение, опять растерянность – как в калейдоскопе. Что угодно, только не слащавое благодушие.
Теперь можно и пообщаться.
– Я готов говорить с вами, – медленно, с расстановкой произношу и с удовольствием наблюдаю, как лживый мужичок слегка вздрагивает. – Только один на один. Без посторонних.
В его глазах мелькает страх. Будто присохший к газете муравей заговорил человеческим голосом. Да, с выдержкой у вас, товарищ, не все в порядке.
Мы синхронно переводим взгляд на Веру Семеновну.
Соляной столб!
Красивая все-таки женщина. Величавая русская красота. Даже в оцепенении прекрасна. Она вдруг с шумом отодвигает кресло, встает и решительно выходит из кабинета. Без особого приглашения.
Вот так. Я поворачиваюсь к мужику:
– Вы не представились.
Он судорожно сглатывает.
– Мои данные вам известны. Мне ваши – нет. Я слушаю.
– Стар… Кх… Кх!.. – Ну откашляйся, откашляйся, прочисть горлышко. – Старший оперуполномоченный Комитета государственной безопасности СССР капитан Гришко Степан Андреевич.
Ни фига себе, «старший», какая честь!
– Степан Андреевич, присядьте.
Да что он на меня вылупился, как на говорящую мартышку? Хотя понять его можно. Глазами видит малявку-первоклассника. А ушами слышит что-то невообразимое. Наверное, мало кто из ныне живущих организмов так с ним разговаривает.
– Вам удобнее общаться стоя?
Плюхнулся на стул напротив. Жалобно скрипнули пружины.
– Так вот, товарищ капитан государственной безопасности, – специально называю его старинным званием времен Великой Отечественной, – я готов сообщить о каналах связи, по которым мне стала доступна информация о событиях в Чили. Вас ведь это интересует? – Я похлопываю рукой по газетной передовице. – Вот только прежде мне необходимо встретиться с вашим руководством. Негласно. Предлагаю продолжить беседу на улице Ленина. Непосредственно в вашей конторе.
Откидываюсь на стуле, складываю руки на груди и пристально смотрю ему в глаза.
– Только пешком я туда не пойду. Ребенок, знаете ли…
Несмотря на относительно солидный чин, Степан Андреевич прибыли-с в школу на троллейбусе.
Фи, какой моветон!
На тралике я могу и без него покататься. Вот хочу на машине с ветерком – так вынь да положь! Капитан даже быкануть попробовал. Типа «сопляк, с кем разговариваешь…». Шоу под названием «Гэбня показывает окровавлённые клыки свои».
Сопляк, говоришь? Ты даже не представляешь, насколько ты прав!
Прервав его гневную чекистскую тираду, я вдруг оглушительно, во весь голос заревел. Со вкусом, натурально, со слезами и соплями. Легко так получилось. Видимо, детскому организму тоже несладко приходится. Каково это – носить в себе взрослое изуверское сознание?
А когда услышал топот ног за дверью, свалился на пол и, указывая рукой на оторопевшего «злодея», стал отползать в дальний угол комнаты по директорской ковровой дорожке. При этом вставляя между плаксивыми руладами что-то вроде: «Не надо… Дяденька, не бей… Больше не буду…».
Вот такую картину и зафиксировал ворвавшийся в кабинет высший педагогический состав школы. Отвратительную, скажем прямо, картину. Скандал заминали долго. Успели и машину вызвать, которую я вожделел, и школьного медика, задолбавшую меня своей ваткой с нашатырем.
Ознакомительная версия.
