Он занес ногу, собираясь сойти на берег, но Джозефина поймала его за руку. ― Я иду с тобой, ― сказала она. ― Посмотри на площадь ― не очень-то похоже, чтобы здесь успели пролить много крови. У них нет глаза. Ее собственный стеклянный глаз уставился в небо, однако целый напряженно смотрел на Кроуфорда.
― Пока нет, ― ответил ей Кроуфорд, ― но они могут сделать это в любую секунду. И если… ― Он прав, ― прервал Байрон. ― Отправляйся обратно в Лидо и жди нас там.
― Нет, ― спокойно ответила Джозефина. ― Вам без сомнения потребуется помощь, без помощи вы точно не справитесь. ― Я не собираюсь в Лидо, чтобы дожидаться того, кто не вернется.
Она вскинула руку. ― Послушай меня и будь уверен ― если ты не позволишь мне пойти, клянусь, я… наполню это платье камнями и брошусь в воду посреди лагуны. Этого веса и пары фатомов[436] соленой воды должно хватить, чтобы предотвратить повторное появление любого из нас: этих двух младенцев, сердца, глаза или меня.
Кроуфорд тряс головой и стонал. ― А что если они отрубят чью-нибудь голову, или еще что-нибудь случится, когда ты будешь на берегу?
― Если ты достигнешь успеха, это не будет иметь значения. А если потерпишь неудачу, я в любом случае утоплюсь.
Кроуфорд знал, она сделает это. Он покачал головой, но взял ее руку. ― И если сделать это суждено, тогда пускай все совершится быстро [437], ― сказал он. ― Снова Макбет[438], ― промолвил Байрон, когда они ступили на причал.
Джозефина предложила гондольеру еще денег, но он замахал руками, отгоняя ее прочь, и снова перекрестился.
― Прекрасно, ― ответила она. ― Спасибо. Она взяла предложенную Кроуфордом руку, и они направились вдоль причала к мостовой и неспешным прогулочным шагом побрели в сторону Пьяцца. ― Итак, ― сказала она, мимоходом, словно они были туристами, решающими, где пообедать, ― ты планируешь вырезать из него эту статую?
― Именно так, ― сказал Кроуфорд. Он с отчаянной веселостью покачивал тростью Байрона.
― А что, если наш человеческий ребенок уже заражен этой нефелимской заразой? Как был заражен Шелли? Она проницательно на него взглянула. ― Не будет ли он или она представлять новый симбиоз?
Кроуфорд остановился. Он не подумал об этом. ― Боже.
Он потер изувеченной рукой свою лысую голову. ― Как давно ты уже… ешь землю? ― спросил он.
Она пожала плечами. ― Может неделю? Или меньше.
― Тогда, возможно, все не так плохо. Не думаю, чтобы у этого нечеловеческого плода нашлось время вторгнуться в своего сотоварища до тех пор, пока он сам как следует не сформируется, а судя по услышанному, это вряд ли уже произошло.
Он попытался придать своему голосу убежденности, которой сам не чувствовал, и мысленно проклинал любого Бога, который мог его слышать, за то, что тот сделал предстоящее испытание не только чрезвычайно сложным и опасным, но, возможно, также и бессмысленным. ― Принимай управление, Байрон, ― хрипло сказал он.
Байрон без комментариев подчинился, и Кроуфорд расслабился в кровати в Лериче, наблюдая как колонны обращенной к площади стороны Дворца Дожей проносятся справа мимо его зрения. Белые колонны дворца были так близко, что он отчетливо различал ржавые подтеки на нижних завитках Коринфских капителей[439], и сообразил, что Байрон насколько возможно старался держаться подальше от колонн Грай.
Кроуфорд восстановил ощущения своего тела ровно настолько, чтобы чувствовать руку Джозефины, лежащую в его руке. «Еще один хрупкий симбиоз, ― подумал он, ― но возможно именно ему суждено сегодня восторжествовать».
В сотне ярдов впереди свет фонарей яркими сухими оранжевыми мазками кисти на усеянном звездами холсте ночного неба выхватывал византийские арки и шпили Базилики святого Марка, и Кроуфорд всеми силами пытался не видеть в арке главного входа разверстую каменную пасть. По широкой мозаичной мостовой[440] прогуливалось множество людей, и некоторые из них носили австрийскую военную форму, но, по крайней мере, никто из этих солдат не конвоировал заключенного, прихватив с собой на прогулку топор.
Лица проходивших мимо людей были немного расплывчатыми, и, казалось, переливались разнообразными, часто противоречащими друг другу выражениями, так что было трудно понять, в каком направлении они смотрят.
«Явь, устремившаяся к своим непроявленным корням, ― подумал Кроуфорд; ― было бы интересно пожить в этом поле неопределенности. Представляю, во что могла бы вылиться, скажем, задача вовремя сварить яйцо всмятку».
Байрон в теле Кроуфорда быстро прошагал мимо Дворца, затем миновал высокие арки западного фасада базилики, поторапливая Джозефину, когда она отставала, и под широким фасадом башенных часов свернул налево, к сужающейся северной оконечности Пьяцетта.
Лицо Кроуфорда на мгновение оказалось обращенным к декоративной архитектуре над циферблатом часов, и он гадал, был ли Байрон столь же обеспокоен видом крылатого каменного льва, взирающего на них с высоты, и еще выше двух бронзовых исполинов, застывших с молотами возле большого колокола.
Едва удостоив взглядом маленькую, утопающую в темноте площадь, Байрон потащил два изнуренных тела к виднеющемуся на севере узкому входу в переулок.
Сам переулок, как заметил Кроуфорд, когда они оказались посреди него, был освещен более ярко, чем оставшаяся позади площадь; льющийся из магазинов свет скрывался в проемах арок на другой стороне, отбрасывая на обветшалые кирпичные стены тени подвешенных колбас и сыров, а огни, зажженные за открытыми окнами верхних этажей, освещали цветочные горшки и балконы, и тонкие занавески, покачивающиеся от дуновений ночного ветерка.
― Дай мне монету, ― проскрежетал Байрон голосом Кроуфорда.
Джозефина выудила из сумки монету и вложила ее в руку Кроуфорда, которая поднялась и бросила монету о стену, ловко поймала ее, когда она отскочила обратно, и бросила снова.
Переулок был полон шумных разговоров и смеха, и раздающегося где-то поблизости разогретого вином дружного хора мужских голосов, но звонкое дзынь… дзынь… дзынь монеты, казалось, заглушало все остальные звуки и царило над ними. Прежде чем его тело прошло еще шесть шагов, Кроуфорду начало казаться, что остальные звуки доносились теперь в созвучии с их шагом, задаваемым ритмичным позвякиванием монеты.
Затем каждое соударение монеты со стеной обрело второе позвякивание. Рука Кроуфорда поймала монету, и лицо его обратилось вверх.
На балконе над ним стоял толстый мужчина и бросал монеты о стену. Монеты со звоном ударялись о кирпич, но ни одна из них не падала в переулок, словно они исчезали после удара о стену.
Мужчина посмотрел вниз, очевидно его узнавая. ― Вот теперь они пробудились, ― по-итальянски сказал он, и страх заставлял дрожать его намеренно беспечный голос. ― И слепы.
― Нам нужна твоя помощь, Карло, ― сказал Байрон. ― Я Байрон, это…
― Я знаю, ― прервал его мужчина. ― Я вижу Лицо Байрона за лицом, которое ты носишь, словно одну узорчатую вуаль наброшенную поверх другой. Это недобрая ночь. Он подбросил еще одну монету, канувшую в звонком небытии, а затем крепко стиснул перила балкона обеими руками, словно пытаясь унять их дрожь. ― Какая помощь?
― Мы думаем, что где-то поблизости должно быть место, где все по-прежнему ― в этом месте ты бы сказал, что они все еще могут видеть. Нам нужна твоя помощь, чтобы найти его.
― Зачем вам это?
― Если удастся, мы убьем колонны и вампиров ― всю эту противоестественную каменную жизнь ― или, по крайней мере, снова погрузим их в сон, которому они неподвластны вот уже восемь сотен лет.
― У меня есть жена, ― задумчиво сказал Карло. ― И дети.
― Ты об арендной плате? Я куплю тебе имение где-нибудь в Италии.
После затянувшегося молчания ― во время которого Кроуфорд в комнате Лериче стонал от нетерпения, представляя, как солдаты выводят на площадь заключенного, и один из них выхватывает нож ― Карло кивнул. ― Но только не заговаривай со мной, вообще никак не показывай, что меня знаешь.
― По рукам.
Толстяк повернулся и исчез внутри.
Они обменяли оставшиеся у Джозефины лиры на сумку монет и вручили ее Карло, который взял ее и направился по переулку в сторону Пьяцетта; Кроуфорд и Джозефина последовали за ним на расстоянии дюжины футов.
На полпути через площадь в сторону базилики Карло остановился и подбросил монету в воздух. На мгновение она блеснула в свете уличного фонаря, а затем Кроуфорд потерял ее из вида; спустя несколько секунд он услышал металлический дзынь, за которым последовал звук монеты покатившейся направо, в сторону высокой кирпичной башни кампаниллы.
Карло отошел на несколько шагов в том направлении, затем снова выбросил большой палец вверх. В этот раз Кроуфорд так и не увидел монету, и не услышал ничего, кроме голосов и смеха, несущихся из оставшегося за спиной переулка.
