Только теперь я смог рассмотреть этого человека.
Он протянул мне ладонь.
— Верховный Правитель России, которой более нет.
— Алексей Максимович, — назвался я Верховному Правителю, — Более известный, как Максим Горький. Я вас разыскивал. Куда же мы попали?
— Мы в каменном мешке, в пещере, откуда нет выхода. Чан Кай Ши — предатель, — ответил на мой вопрос Верховный. Голос его звучал глухо. — Мужайтесь. Боюсь, нас приговорили к смерти. И вина за вашу гибель ляжет на меня.
Я посмотрел на Верховного Правителя.
— Сколько же вы тут сидите? — спросил я.
— Признаюсь, потерял счёт времени. Иногда оттуда сверху на верёвке спускается корзина с едой и вином, — показал на отверстие высоко в стене Колчак.
— Эйвазов! — закричал я. — Вот она, тайна корзины!
— Тайна корзины? — Колчак был в недоумении.
— А вы, значит, пошли на задание, и местные бандиты в шапках вас поймали? — не дал я опомниться Правителю.
— Вам и это известно? — растерялся Колчак, но быстро пришёл в себя.
Но даже в тюрьме адмирал умел сохранять сдержанность и спокойствие.
— Мне про вас многое известно, — произнёс я ехидно. — К тому же от вас я и сам пострадал.
— На провокатора вы не похожи, — приблизил вплотную своё ястребиное лицо Верховный Правитель.
Я моргал, но не отстранялся.
— Какой из меня провокатор? Напротив, я и мой друг Попов явились сюда с тем, чтобы освободить вас!
— Опять Попов, — скривился адмирал, будто откусил лимон, — Лезет, куда не следует.
— Александр Степанович — наша последняя надежда, — проговорил я с достоинством.
И рассказал Колчаку всё с самого начала. Как ко мне в дом за помощью пришёл Май-Маевский, как мы отправились в дом к Попову, как Александр Степанович с моей помощью решил уничтожить организацию. И, наконец, про костры и Махмуда Эйвазова с корзиной. Потом про допрос Чингисхана. И про то, что я успел предупредить его. Про смену дислокации и про то, как меня, спящего, схватили люди. Колчак не проронил ни звука.
— Значит, еду нам спускает на верёвке старик. Зачем только? — задумался адмирал. — Чингисхан предатель, это он вас отравил.
— Отравил? — воскликнул я.
— Усыпил сонным порошком. Благородство вас и вашего друга достойно наивысшей почести, — произнёс Верховный Правитель. — К сожалению, мы в жалком положении. Боюсь, мне не скоро удастся наградить вас за службу.
— Вы не знаете Александра Степановича Попова, — сказал я. — Вот увидите, он что-нибудь придумает. Он уже начал вести наблюдение за шайкой на горе. А из пещеры никак не выбраться?
— Нет, — покачал головой Колчак. Я облазил её вдоль и поперёк. Она огромна. Большая часть недоступна и там страшный холод. Мы в самом тёплом месте. Слышите?
— Гудит, — ответил я.
— Это гудит ветер. Туда, дальше самый настоящий ледник.
— Как же вы смогли её исследовать?
— У нас имеются свечи. Старик позаботился и об этом. При случае я покажу вам пещеру.
— Авось, найдём выход, — произнёс я с надеждой.
— Боюсь, мы здесь надолго, — возразил Колчак. — Если Попов вытащит нас отсюда, не знаю, чем смогу его отблагодарить, хотя и поклялся себе не принимать от Попова никаких одолжений. А отчаиваться глупо в любой ситуации.
Мне пришлось провести в обществе Колчака не так уж мало времени. Счёт времени я не вёл. Я закусил сыром и запил сыр вином. Со свечой в руке добрых два часа ползал вслед за Колчаком по пещере. Это была его инициатива. Я и так сразу понял, что из каменного мешка нам самостоятельно не выбраться.
Чем больше я общался с Верховным Правителем, тем больше он мне нравился. Сразу бросалось в глаза, что человек он был незаурядный, и не нам, простым людям, чета. А на таких людей у меня глаз намётанный.
Наконец, мы решили улечься на тюфяки и поспать. Я не мог сомкнуть глаз и невольно стал свидетелем странного разговора. Колчак говорил сам с собой.
Слова я еле разбирал: «В Румынии было полно войск. Если бы мы решительнее действовали, ничего не случилось бы. А если в Румынии и сейчас верные люди? Только дать сигнал. Сколько времени упущено. Попробовать расшевелить старика Маннергейма? Виноват во всём… один.»
На следующий день произошло то, что и должно было случиться. Вдруг откуда-то сбоку раздался скрип, а через секунду вдали показался свет. И исчез. Потом к нам в темноту видимо втолкнули ещё одного узника. И с грохотом железная дверь снова захлопнулась.
— Кто вы? — вскрикнул я непроизвольно.
— Ох, собачья самка! — послышался знакомый голос из дальнего угла.
Мы зажгли фитиль и двинулись на голос. Владимир Зенонович Май-Маевский, собственной персоной оказался перед нами. Выглядел он несколько странно. Верхняя часть формы, китель и фуражка имелись в наличии, зато нижняя часть представлена была одними кальсонами и ботинками на босу ногу. Генерал стоял посреди комнатки, смахивая огромным платком с фуражки паутину и голубиный помёт. Из его рта пахло коньяком, смешанным с плохо переваренной пищей.
— Вы-таки напали на красноармейца? — закричал я.
— На красноармейца? — захлопал он глазами.
— В метро.
— В метро? Разумеется. Подождите вы с красноармейцами. О-о, кого я вижу, да тут все наши, и сам Главный!
Мы обнялись.
— Когда вы успели набраться? — спросил с осуждением Верховный, но не строго.
— Когда успел — маленький секрет, — ответила, жеманясь, «самка».
— В таком случае рассказывайте, как вы здесь оказались.
— А-а, — отмахивался Май-Маевский, стараясь дышать в сторону. — Сейчас, дух переведу. Рассказывать нечего. Заехал в Петровский парк в «Яръ», посидел немного отдохнул. Времени до операции полно. Выхожу на улицу, ловлю извозчика, ору: «Давай к Киевскому».
— Погодите, разве на «Киевской» было назначено? — спросил я неосторожно и тут же прикусил язык.
Май-Маевский посмотрел на меня из темноты так, что я сразу прочёл во взгляде: «Не выдавай!» Как мог я отплатить неблагодарностью человеку, выгораживавшему меня перед Чингисханом?
— Да, кажется, на «Киевской», — выдавил я из себя. — Вылетело из головы.
— На «Киевской» в полпервого ночи, где ж ещё. Спускаюсь в подземелье метро, ежесекундно боясь оступиться в кромешном мраке. Лестница предательски уходит из-под ног, буквально едет. Захожу на станции в лакейскую, бросаю епанчу вестовому…
— Лакейская зовется вестибюлем, — попытался я спасти Май-Маевского, — а вестовой — дежурным по станции.
Владимир Зенонович кивнул с облегчением.
— Вестибюли — жуткое место. Этот ваш вестовой — …
И он назвал слово, которое советский писатель не может заменить, не уронив своего достоинства перед Отечеством.
— Да, в метро тесно, — поддерживал я беседу.
— Толчея, как на Хитровке. Останавливаю подземную пролётку на электрическом ходу. И сразу вижу: он! С марки «Будь героем». «Братец, — говорю ему, — где ж твоя трёхлинейка, где котелок и скатка?»
Врал он самозабвенно, но Колчак слушал серьёзно. Видимо, после возвращения из ссылки в альбоме ещё плохо ориентировался и совершенно не знал марки московского метрополитена.
— Вы с ним заговорили?
Красноречие Владимира Зеноновича разом иссякло. Он засопел и съёжился.
«Теперь ему конец, — пронеслось в моём мозгу, — его вранье в следующую минуту несомненно откроется». Однако не тут-то было.
— Разумеется! — радостно выкрикнул новоиспеченный барон Май-Мюнхгаузен и ударил для наглядности себя в грудь, — Достаю припасённый коньяк, угощаю им «героя» и себя. До этого момента всё складывается хорошо.
Дальше Май-Маевский строчил, как пулемёт.
— «Братец, говорю, почему у тебя хомут рассупонен, в грязи, подбрюшник рваный, шлея болтается?» Потом по русскому обычаю бутылкой бью извозчика по затылку, отнимаю винтовку и сбрасываю его с облучка вслед за котелком и скаткой.
— Ну? — поторопил адмирал.
— Гоню в потёмках вдоль по Киевской, по Тверской-Ямской. Фонари. Электричество. Мимо встречные пролётки. Ветер свистит в ушах. «Эй, залетные!»
— Дальше! Дальше!
— Дальше больше, — перевёл дух Владимир Зенонович, вытирая пот. — Слышу крики со всех сторон: «Стой, стой!» Загрохотали выстрелы. Над головой фонарь — вдребезги, стеклом всего обсыпало. С облучка пытаюсь стрелять…
— Эх, пулемёт бы! — тоскливо тянул адмирал.
— Только на станцию вылетел, сразу окружили. Вижу, со всех углов лезут с красными повязками.
— Красные в метро, — не скрывал Верховный раздражения. — Много их?
— Полная зала. Не русские, а какие-то узкоглазые уличные девки.
— Дружинники! — снова встрял я.
— Разношёрстная такая дружина, — кивнул Май-Маевский. — «Ваши документы, пройдёмте в отделение». Решаю открыть беглый огонь из винтовки. В винтовке, как назло, ни единого патрона!
