А он ей улыбнулся.
И многие, ох, многие посмотрели тогда на епископа с одобрением. А он великодушно не стал дожимать. Ему хватило пока и этого смущения, и было рано доламывать её, потому что Кошон уже точно знал чем и как её сломает, но надо было, чтобы Жанна пока держалась и отмела как можно больше предъявленных обвинений. А вот потом, когда бы она почти победила… Вот тогда её покаяние сделает её же грех очевидным для любого. Даже для тех, кто в свою Деву верил!
О, да! Кошон теперь ясно представляет что ему нужно сделать, чтобы утереть нос всем этим Уорвикам, Бэдфордам, а самое главное, всему Анжуйскому семейству, включая туда и так называемого короля Шарля Седьмого! Они все позволят ему сделать так, как ОН считает необходимым! Позволят и даже не пикнут!
(апрель 1431 года)Поздним весенним вечером у не парадного входа в отель Сен-Поль – того, что выходил к Сене и был сейчас, после всех разливов и дождей не слишком удобен для подъезда – остановилась тёмная карета без каких бы то ни было украшений и гербов. Привратник, что караулил у двери, несколько воровато приоткрыл её, как только кучер, соскочил со своего места и помог выйти даме, укутанной в шаль до полной бесформенности. Со стороны реки, отзываясь на первые тёплые вечера, поднимались не самые изысканные ароматы, и дама, плотно зажав рукой нижнюю часть лица, устремилась к отелю.
Кучера привратник не впустил, и тот остался за воротами в компании двух мрачноватых скульптур, изображавших Шарля Мудрого и его жену – Жанну Бурбонскую, гостья же уверенно прошла за провожатым в ту часть отеля, которая принадлежала когда-то мадам Жанне – бабке нынешнего короля Шарля.
Молчаливая и сосредоточенная, дама так и не отняла руку от лица, как будто хотела его скрыть от любых случайных глаз. Но предосторожность оказалась лишней. Из этого крыла отеля сегодня вечером нарочно, удалили всех слуг и караульных, а привратник, впустивший даму, интереса к её лицу не проявлял, поскольку был прекрасно осведомлён о том, кого встречает.
Достигнув галереи, которая была расписана так, что казалось будто вокруг не стены, а густой лес, сплошь состоящий из плодоносных деревьев, провожатый почтительно поклонился даме и еле слышно произнёс:
– Вашу светлость просили подождать здесь. Милорд предупредил, что немного задержится… Если вы пожелаете что-нибудь ещё, я принесу.
И распахнул неприметную дверцу в комнату, явно не жилую, куда, судя по всему специально для этой встречи, был принесён небольшой стол со скромным угощением и несколько стульев. В углу стоял огромный канделябр со множеством рожков, но горело в нём всего несколько свечей.
– Мне ничего не нужно, – глухо произнесла дама из-под руки. – Можете идти.
Провожатый тут же удалился.
«Что ж, – подумала мадам Иоланда, – подождём…»
Она не стала заходить в комнатку, а вытащила из держателя на стене факел и медленно пошла по галерее, рассматривая изображения деревьев и кустарников, оплетённых всевозможными цветами. Тяжёлые бутоны роз и остро-готические лилии словно отворачивались друг от друга и щетинились зазубринами листьев, но в глубине под этими листьями сплетались стеблями в узорные жгуты, перекручивались, терялись и снова появлялись, и было уже не разобрать, где и чей стебель.
«Всё в мире соединено между собой, – думала мадам Иоланда. – Нельзя отрубить чужое, не повредив при этом своё. Ведь всё чужое и своё перед лицом Господа так же неразличимо, как эти цветы перед пчелой, ищущей нектар…»
Эту простую мысль последние месяцы она старательно доносила всем и каждому, не гнушаясь никакими средствами. Приказывала и грозила, хитрила, врала, смещала акценты, просила и требовала и унижалась до шантажа и лести. В конце концов, дело с мёртвой точки сдвинулось. Для этого, правда, пришлось пожертвовать душевным спокойствием дочери-королевы, повелеть ей терпеть, не вмешиваться и, в приказном порядке, подсунуть Шарлю нескольких новых, соблазнительных фрейлин.
Уже через неделю, размякший от любовных утех, он смог, наконец, без приступов раздражения выслушать просьбы её светлости о том, чтобы ей было позволено спасти ту, другую девушку, которой грозило взойти на костёр вместо Жанны, а так же доводы в защиту действий по спасению самой Жанны, и даже вяло кивнул в ответ.
Правда, потом заставил герцогиню поклясться, что никогда и ни при каких обстоятельствах о девице этой больше не услышит, но эта предосторожность уже не выглядела, как принципиальное требование, а служила, скорей, неким переходом от категоричных когда-то «нет» к милостивому «ну, ладно…».
«Шарль не дурак, – думала мадам Иоланда, удовлетворённо покидая покои французского короля. – По сведениям из Руана, которые ко двору исправно поставлялись, суд над Жанной никак не мог достичь поставленной цели. Девушка вела себя на допросах так разумно, что были случаи отказа некоторых богословов от участия в процессе над ней! Так что нашему королю теперь куда выгоднее будет изобразить из себя всё-таки спасителя своей Девы и, когда суд в Руане окончательно зайдёт в тупик, обратиться, наконец, в Рим с требованием вмешаться. А уж В Риме, благодаря стараниям мадам Иоланды, к подобному обращению отнесутся, как надо! И тут веское слово могут сказать как раз те, кто, по личному ли убеждению, или по причинам более весомым и звонким, чем просто убеждения, от участия в процессе отказался.
Впрочем, таких было не много. Позволить себе категоричность могли только те, кого в качестве консультантов или советников, Кошон как раз из Рима и пригласил. Так что, надеяться на массовый исход судей не следовало. Каждый из оставшихся, в той или иной мере, чувствовал за спиной грозную тень Бэдфорда. И, если уж рыба гниёт с головы, то гноить рыбину этого суда тоже следовало начинать с того, кто был здесь истинным главой. То есть, не с Кошона, а с милорда регента!
Несколько учтивых писем родне пленённого Толбота, несколько приватных, заискивающих посланий членам парламента, и вот, Бэдфорд уже согласен на то, чтобы тайно встретиться с мадам Иоландой, скажем, в Париже, и обсудить вопрос об официальном обмене пленными. Ещё пара писем герцогу Филиппу с увещеваниями хорошо подумать и не оставаться в Истории тем человеком, который, фактически, отдал на погибель невинную Деву и ничего не сделал для её спасения, когда представилась возможность… «Потомки должны помнить Вас, как доброго и миролюбивого правителя Бургундии и христианина, достойного служить примером всем нам в почитании воли Господней! – разливала елей лести герцогиня. – Вся Франция склонится перед Вами в благодарном поклоне за спасение её Жанны и Девы Его!»
Это было, конечно, грубовато и слишком уж «в лоб», но мадам Иоланда не сомневалась – политика то же самое, что флирт дешевой опытной девки, и там, и там чем откровеннее приманка, тем вернее привлечёт внимание.
И результат не замедлил сказаться! Иначе она не ходила бы сейчас по отелю Сен-Поль в ожидании встречи с Бэдфордом и Филиппом!
Мадам Иоланда быстро посмотрела назад. Какой-то шум? Или померещилось? Она и не заметила, что прошла так много по этой длинной, словно улица, галерее. Отсюда приоткрытая дверь в комнатку виделась узкой оранжевой полосой среди мрака, и нужно было поспешить вернуться, потому что шум уже не мерещился – к галерее действительно шли. Но, по договорённости, никто посторонний не должен был герцогиню увидеть!
Подобрав юбки и нисколько не заботясь о том, достойно это, или не достойно, её светлость бегом кинулась к комнатке. Кое как, на ходу, воткнула на место факел и успела скрыться за дверью как раз вовремя. Судя по звуку шагов, через мгновение возле комнатки остановился целый отряд.
– Всем отойти в галерею! – отрывисто произнёс приглушённый стеной голос Бэдфорда. – А вы, Филипп, заходите сюда…
Дверь рывком распахнули, и, под грохот доспехов удаляющейся охраны, внутрь, придерживая рукой высокую шляпу, шагнул герцог Бургундский. Следом, почти сразу, вошёл и Бэдфорд. Не слишком приветливо глянул на мадам Иоланду и пробормотал положенные извинения за то, что заставил её ждать.
– Это не страшно, – ответила герцогиня с той холодностью, которую обычно напускала на себя, когда занималась делами в присутствии людей, не составляющих её ближний круг. – Я готова простить любую задержку в начале, лишь бы не разочароваться в конце.
Она произнесла это так, словно разочаровать её было для обоих мужчин чем-то недопустимым, но ни один, ни другой на замечание не отреагировали никак.
Все расселись вокруг стола и первые несколько мгновений молчали.
– Итак, – проскрипел Бэдфорд, – вы готовы обменять Толбота на Жанну при условии, что мы возьмём на себя её содержание после суда.
Мадам Иоланда утвердительно наклонила голову.
– Да. И никакой казни, герцог! Будем считать это уплатой выкупа. Ведь Жанна, по сути, так и останется в плену.
