В ювелиры шли люди разные. Ювелиров можно было обмануть, запугать, прибить. А вот с купцами, перевозящими драгоценности, шутки были плохи. Маскируясь ли под обычных купцов, везя для виду какие-то тряпки и специи в двух повозках, путешествуя ли в одиночку — люди эти были чрезвычайно опасны.
Драгоценные камни несут в себе безумие, заражают безумием всех, на них глядящих, или даже просто думающих о них. Глаза людей, подходящих слишком близко к камням, загораются адским светом, и свет этот ювелирные купцы умеют распознавать с первого взгляда, и с человеком, подумывающим о присвоении чужого товара не церемонятся. И труп этого человека скорее всего никогда не найдут.
Саул, самый известный ювелирный купец Константинополя, свято уважал все, что связано было с его сделками. Это в ювелирном купечестве само собой разумеется. Обманывают и обсчитывают дешевые дураки, менялы безголовые. Торговля драгоценностями приносит достаточно высокие доходы, чтобы не опускаться до мошенничества. Да и поверит ли покупатель, готовый заплатить несколько тысяч дукатов за камень, человеку с репутацией мошенника? А репутация ювелирных купцов, каждого по отдельности, всем известна, ибо их мало.
Харальд, отважный рыжий норвежец, два года сокрушавший противников, ничего плохого ему лично не сделавших, скопил значительную сумму — в основном за счет продажи пленных в рабство, но и золота взяв немало. Придя в дом Саула, он без обиняков сказал ему, сколько готов заплатить за подарок любимой девушке. Саул посмотрел в записи.
— Если бы к названной сумме ты прибавил еще тысячу дукатов, Харальд, то, возможно, я смог бы тебе посодействовать. Ты слышал такое название — «Литоралис»?
— Знакомое название.
— Всего два их и есть, во всем свете. Один считается пропавшим. Другой, голубой бриллиант, вправлен в золото — прелестная диадема — и находится в Багдаде. Покупателей в данный момент нет.
— Почему?
— Потому, Харальд, что не каждый отважится выложить столько денег за диадему. В прошлом году был покупатель, но ему отказали.
— Правда?
— Да. Он был богатый человек, но жена его, которой диадема предназначалась, не вышла происхождением. Нынешний владелец желает, чтобы камень видели в волосах особы только царственного происхождения.
— О, тогда, можешь быть спокоен, Саул. Я намерен осчастливить именно царственную особу.
— Кого же, если не секрет? Это важно, Харальд.
— Элисабет Киевскую.
Обычный купец улыбнулся бы, услышав эту весть. Рыжий дикий Харальд — и дочь Ярослава. Но Саул никогда не улыбался.
— Очень хорошо, — сказал он. — Диадема будет в Киеве в должный день и час.
— Почему ж не здесь? — спросил Харальд. — Я бы сам ее отвез в Киев.
— Потому что ты, Харальд, до Киева ее не довезешь.
— Не понимаю.
— Тебя убьют в пути, и диадема навсегда исчезнет.
— Кто это меня убьет? Кто посмеет!
— Твои друзья или соратники, содержатель постоялого двора, лодочник, смерд, нищий, просящий у тебя милостыню. Кто угодно.
— С чего это?
— В руках человека несведущего в этих делах, когда они находятся в пути, Литоралис — магнит для убийц.
— А ты, значит, сведущий.
— А я сведущий.
— В чем же заключается твоя осведомленность?
— Я знаю пути, которых не знаешь ты.
— Я изъездил весь мир, а уж Киевскую Русь изучил — каждый камень, каждый бугор.
— И тем не менее, я знаю пути, которых не знаешь ты. Я знаю, как говорить с разбойниками и людьми, искренне предлагающими помощь при транспортировке такой грунки, как Литоралис. И я знаю, когда следует убить человека, которому близость Литоралиса вскружила голову. Через мои руки, Харальд, прошло столько драгоценностей, что в совокупности на них можно было бы купить весь мир. И ни один камень, и ни одна золотая пылинка, не пропали.
— Но если диадема таит в себе такую опасность, как же дарить ее девушке, Саул?
— Это совсем другое дело. Царственные особы всегда на виду, всегда под охраной. А если Элисабет Киевской захочется посетить Константинополь или Рим, уверен, что диадему она с собой в путешествие не возьмет.
— А если я на ней женюсь и увезу ее в Норвегию?
— В этом случае ты снова прибегнешь к моим услугам.
— За плату?
— Разумеется.
— Но преподнести ей диадему все равно должен я сам!
— Это правда. И ты ее преподнесешь. А я буду стоять рядом с тобою в почтительной позе.
— А как мы…
— Встретимся в Киеве. Я обычно останавливаюсь у знакомого ювелира на Улице Радения. Ты придешь к нему, и мы вместе пойдем в детинец.
— Хорошо… Когда же?
— Мне нужно уладить кое-какие дела. Затем я должен съездить в Багдад, чтобы купить диадему. После этого мне предстоит добраться до Киева. Я буду ждать тебя в Киеве в первых числах ноября.
— А если…
— Если ты не появишься, сделка будет считаться недействительной, и я верну диадему в Багдад.
— Ладно. Когда я должен принести деньги?
— Прямо сейчас.
В последний день октября Саул прибыл в Киев. За неделю до этого в Киев прибыл молодой богатый франкский вельможа с очаровательной темноволосой любовницей. Через день после прибытия Саула, вельможа посетил лавку Ламеха на Улице Радения. С важным видом разглядывал он предлагаемые драгоценности, а любовница стояла рядом и хихикала, и племянник ювелира предлагал ей примерить ожерелье и совершенно потерял голову от ее улыбок. Тем временем вельможа поманил к себе Ламеха и тихо сказал:
— Мне хотелось бы подарить ей что-нибудь совершенно необычное. Сколько это будет стоить — мне все равно. Посодействуй, добрый человек.
Ламех понимающе кивнул.
— Сколько ты пробудешь в Киеве, знатный юноша? — спросил он.
— Недели три. А потом на санях… эх!..
— Через три дня я доставлю тебе то, что нужно.
— Три дня? Как долго! Ну да ладно. А пока что — я вижу, ей понравилось ожерелье… Сколько?
— Восемьсот сапов.
— Ничего если я рассчитаюсь золотыми дукатами?
— Так даже лучше.
В этот момент из смежного помещения вышел Саул. Вельможа барственным жестом бросил золото на прилавок, повернул голову, и рассеянно кивнул Саулу. Ювелир поблагодарил вельможу, а племянник, рассыпаясь в неуклюжих комплиментах по адресу девушки, проводил пару до дверей. Саул взял с прилавка золотой дукат и некоторое время его рассматривал.
Пара степенным шагом прошла по Улице Радения и свернула на спуск. Затем снова повернули в проулок, и к крогу вышли тем же прогулочным шагом, весело о чем-то болтая. Мишель знал теперь все, что ему необходимо было знать. Он видел Саула. Он видел, в какую сторону сразу посмотрел Саул, войдя в помещение, и в какую сторону он не посмотрел ни разу.
— Шера, — сказал он, — ты сегодня была бесподобна. Я даже не ожидал.
— Не нужно комплиментов, Мишель, побереги красноречие для дела. Начинаем завтра?
— Нет, сегодня. Завтра может приехать Харальд. Сейчас мы пошлем полового в Земский Проулок, пусть Укроп идет с запиской к Саулу ближе к закату. Ты действуешь по плану. У племянника в пристройке собственная дверь. Кричи только погромче. И перестань называть меня Мишель, это имя слишком известно в определенных кругах.
— Мое имя тоже известно…
— Не льсти себе. Может в Саксонии тебя и знают, особенно в Магдебурге. Но не здесь. Кстати, сестренка твоя Рива говорила, что Ламех у нее теперь ручной. Хотелось бы верить. В Отто я не сомневаюсь, жена Ламеха сделает все, что он попросит.
* * *
Хелье пропустили к князю в импровизированную занималовку, ничего не спрашивая. За окном стучали молотки, скрежетали пилы, перебрасывались саркастическими замечаниями строители, негодовал зодчий. Вместо князя в занималовке за столом сидела Ингегерд.
— Здравствуй, — сказал ей Хелье. — Где муж твой?
— Ему нездоровится. Он в спальне, дремлет.
— Я поговорю с ним в спальне.
— Лучше поговори со мной.
Ага, подумал Хелье. Князь ждал моего визита. И вместо себя послал Ингегерд.
— Как-то странно, — сказал он.
— Хелье! Неужели ты не рад меня видеть?
— Рад.
— Князь благодарит тебя за выполнение поручения. Лично мне любопытно было бы посмотреть, как ты изображаешь константинопольского священника.
— Я не расположен нынче. Найми скомороха.
— Не сердись. Ты сказал, что гонца твоего, следующего из Полонии, перехватили.
— По всей видимости это так, раз вести князь получил от Гостемила, а не раньше.
— Князь не сердится.
— Я рад, что он щедр и не злопамятен. Ингегерд, что за комедия?
— Ты пришел к князю за разъяснениями, не так ли?
— Положим, что так. Тебе-то какое дело? Князь не желает меня видеть сам?
— Хелье, я все-таки княгиня.
— И что же?
— Будь повежливее.
— Не желаю. Гостемила оскорбили, а князь в спальне запирается, как напроказивший ребенок, за твою поневу прячется! Что происходит!
