— Он зашел слишком далеко, — вздохнул принц Хаким, пятидесятилетний, тучный мужчина, отрывая от огромной кисти продолговатую виноградинку. Закинув ее в рот, он сощурился от удовольствия и, лишь переждав, пока вкус винограда утратит свою остроту, продолжил свою мысль: — За последние два месяца мы терпели только убытки. Содержание моей семьи обходится в кругленькую сумму. Если так пойдет дело, то вскоре нам придется вспомнить забытое ремесло наших предков и начать пасти овец.
Оба его собеседника соизволили улыбнуться. У Хакима было шесть жен, десять сыновей и четыре дочери. Принц Дауд, полная противоположность своего собеседника, худощавый и поджарый, подкинул на ладони душистый персик и изрек:
— Тебе хорошо, с десятью сыновьями ты управишься с любым стадом, а у меня всего два сына. Что мне остается делать?
Разговор в том же стиле поддержал принц Азиз, самый молодой среди них, но в свои сорок уже командующий национальной гвардией:
— А ты будешь нападать на его стада и отбивать скот. А потом продавать его мне.
Азиз засмеялся, довольный своей шуткой. Оба его спутника так же не замедлили улыбнуться. После очередной виноградинки Хаким продолжил прерванную мысль:
— Мухаммед не собирается отменять эмбарго, хотя все страны ОПЕК уже ропщут. Но без его согласия они боятся что-либо предпринимать. Ясно, что идея с эмбарго не удалась, но его уже не остановить.
— Он все чаще приходит в ярость, — сдвинул брови Азиз. — Порой мне кажется, что он сошел с ума. Позавчера казнили еще трех полковников из национальной гвардии по подозрению в заговоре против короля.
— Клянусь аллахом, там ничего такого не было! Просто этот иорданский выскочка нашпиговал микрофонами весь Эр-Риад. Один из этих полковников приходится двоюродным братом моей жены.
Дауд от злости невольно так сжал персик, что тот лопнул в его руках. Отбросив в сторону ароматную мякоть, принц вытер ладонь полотенцем и сказал самое главное, ради чего они здесь собрались:
— Пора убирать Мухаммеда с престола.
— Как ты себе это представляешь? Сам он не отречется.
— Да, это верно. К тому же он по-прежнему популярен среди простого народа, бедуинов и особенно среди палестинцев.
— Еще бы! Получилось так, что ради них мы ввязались в эту войну.
— Есть другие методы, — поглаживая свою небольшую бороду, сказал Хаким. — Например, кончина в семьдесят пятом короля Фейсала.
Все переглянулись. Тридцать с лишним лет назад король Саудовской Аравии Фейсал был убит одним из своих многочисленных племянников, принцем Мусоедом.
— Это было бы неплохо, — признался Дауд.
— Да, только где нам взять второго Мусоеда?
— У меня есть такой человек, — открыл карты Хаким.
— И кто он?
— Ибрагим. Самый младший из сыновей казненного Али аль-Сабаха. Он тяжело переживает смерть отца и готов кровью смыть позор, лежащий на его семействе.
— Сколько ему лет?
— Семнадцать. Хотите на него взглянуть?
— Да, надо оценить, способен ли он на такое.
Хаким хлопнул в ладоши, и в шатер заглянул часовой.
— Позови Ибрагима.
Вскоре в шатер вошел молодой человек в белой галабии, но без головного платка. Это был типичный представитель своей нации: жгучий, смуглый брюнет с красивыми черными глазами и ястребиным носом. Поклонившись, он вежливо спросил:
— Звали, Хаким-ага?
— Да, сынок. Возьми этот персик. Взглянув на него, я почему-то захотел подарить его тебе.
И Хаким протянул ему громадный, во всю ладонь, краснобокий бархатный персик. С поклоном взяв плод, Ибрагим вопросительно глянул на приемного отца, но тот кивком головы отпустил юношу. Полог шатра остался открытым, и все трое видели, как молодой парень на ходу начал есть подаренный персик, жадно вгрызаясь в сочную плоть.
— Красивый парень, — сказал Дауд, невольно продолжая следить за уходящим юношей. — Жалко его.
Остальные двое принцев поняли его. Если покушение удастся и Мухаммед умрет, они вынуждены будут казнить Ибрагима, таковы неизбежные правила игры. Проливший королевскую кровь достоин только смерти.
— Да, но он настоящий воин, — сказал Хаким и, поднявшись, лично закрыл полог. Потом он обернулся и завел речь о том, что было вечнам камнем преткновения.
— Осталось решить, кто будем королем после того, как Мухаммед отправится в Джаханнам.
Оба его гостя сразу сбросили сонное оцепенение полуденной сиесты, сели и приготовились выдержать длительный словесный бой.
Через три недели в Эр-Риаде, в тронном зале королевского дворца, проходила обычная аудиенция для подданных аравийского короля. По вековой традиции, в один из дней недели, обычно во вторник, любой житель страны имел возможность прийти к своему властителю и без больших церемоний обратиться с какой-нибудь просьбой. Последний, самый нищий бедуин мог подойти к королю, назвать его братом и попросить помощь или содействие. В этот вторник желающих обратиться к Мухаммеду было больше, чем обычно. Вообще, с началом войны и введением эмбарго поток просьб и пожеланий подданных к своему монарху увеличился в несколько раз. Высокий, широкоскулый и бородатый бедуин в черно-белой клетчатой шмахе низким, рокочущим голосом высказывал свои претензии:
— …их держат как собак, не выпускают из этого лагеря, кормят свининой…
Фатах аль-Дамани не вслушивался в разговор, как и положено телохранителю, он наблюдал за поведением собеседника короля. Но и он понял, что сын бедуина учился где-то в Европе и после начала войны был помещен в лагерь для интернированных лиц. Судьба этого парня мало волновала Фатаха, гораздо больше его тревожило состояние Мухаммеда. Ко всем болезням короля прибавилась еще одна, язва желудка. В последнее время Мухаммед питался только верблюжьим молоком и рисом. Причину болезни Фатах видел во внезапной смерти духовного наставника короля, Вали Омара. Ходили слухи, что святого улема отравили, но аль-Дамани не верил, что кто-то во дворце мог поднять руку на святого человека, разве что самые фанатичные исмаилиты сумели обманом прокрасться в покои саудовского короля.
После бедуина в очереди стоял красивый молодой человек в белой галабии, черном бурнусе и таком же безупречно белом платке. Узнав его, Мухаммед нахмурился. Он не жаловал никого из родственников своих врагов, и, вопреки обычаю, король не наклонился, чтобы подставить для поцелуя племянника свою щеку. В отличие от всех остальных просителей Ибрагим назвал Мухаммеда не так, как тот просил: братом либо просто Мухаммедом, а по титулу:
— Ваше королевское величество, я пришел к вам с одной большой просьбой.
