– Циновки свежие, из зеленого камыша. От этого могут заболеть кости. Перед употреблением циновки следует высушивать на солнце. – Откровенно разглядывая Соу-Най, она сказала: – Не знаю, как по здешним канонам, но в Париже Соу-Най считалась бы красивой.
Услышав свое имя, Соу-Най вопросительно посмотрела на Поля. Он перевел:
– Она говорит, что ты красива, – упустив при этом упоминание о Париже.
Тав-Чев уселся вплотную к маме. Вероятно, он подумал, что она теперь будет у них жить, и был несколько разочарован, когда она поднялась и направилась к выходу. Все уже спустились на берег. Солнце заметно снизилось. Мама шла рядом с Полем, держа его под руку, рядом шли Соу-Най и Тав-Чев. Мама тихо сказала:
– Поль, может быть ты передумаешь? – Поль напрягся, решив, что мама заговорит о возвращении в Париж. Но мама сказала: – Может быть, можно вручить им мои подарки?
– Они в лодке? – с облегчением спросил Поль.
– В большой лодке.
Поль понимал, что цивилизация серьезно коснулась Хатуту. Члены экспедиции успели кое-что подарить дикарям кроме бус. У старейшин на шеях висели бинокли, такие же как у короля.
– Ладно, – сказал нехотя Поль. И тут мама неожиданно легко побежала к воде. Поль побежал за ней, а за ним Тав-Чев и Соу-Най. Матрос с большой лодки подал Полю два маминых чемодана. На песчаном берегу началось прощание экспедиции с дикарями.
– Мама, я отнесу в дом чемоданы и вернусь на берег.
Поль понес чемоданы к дому. Тав-Чев забегал то с одной стороны, то с другой, вертелся под ногами, трогал замки чемоданов, спрашивал:
– А что там?
Когда Поль больно стукнулся голенью об угол чемодана, он остановился, поставил чемоданы на землю, шлепнул Тав-Чева по затылку, снова взял чемоданы и пошел дальше.
– Они уезжают, – сказала Соу-Най. – Оставь это пока здесь, – и она указала на чемоданы.
Тут Поль сообразил, что на Хатуту еще нет цивилизации, и чемоданы никто не украдет. Предупрежденные старейшинами дикари при прощании с белыми людьми вели себя гораздо сдержаннее, чем в прошлый приезд белых. Поль помог маме сесть в лодку, а потом помог матросам стащить лодку с песка в море. Тент со столом и стульями экспедиция оставила на берегу, как подарок королевству Хатуту от королевств Франции и ООН. Один экземпляр идентификации и декларации остался у короля Намикио, остальные экземпляры отправились в Париж и в нью-йоркскую резиденцию ООН. Когда мамина лодка закачалась на волнах, а Поль, Соу-Най и Тав-Чев стояли рядом по пояс в воде, мама вынула из нагрудных карманов два маленьких целлофановых пакетика.
– Поль, через два дня твой день рождения, – сказала она. – Это подарки от меня и Марго. Не разворачивай теперь. Разверни в день рождения.
Поль понимал: мама до последней минуты сомневалась в том, что он здесь останется, поэтому придерживала при себе подарки, надеясь вручить их ему в день его рождения. Теперь подарки были в его руках, а Тав-Чев крепко держал его за локоть, поскольку тоже сомневался, что Поль в последний момент не прыгнет в лодку, как это было в прошлый приезд белых.
– Спасибо, – сказал Поль.
Мама перегнулась через борт лодки, они поцеловались, и мама его перекрестила. Он приподнял Тав-Чева. Мама тоже поцеловала его и перекрестила. А потом она поцеловала Соу-Най и тоже перекрестила.
Обе лодки ушли к теплоходу, стоящему на рейде. Жители Хатуту продолжали толпиться на берегу. Их привлекал оставленный белыми людьми тент со столом и стульями. Каждому хотелось посидеть на стуле за столом, за которым на глазах у всех происходило важное собрание белых людей с уважаемыми людьми Хатуту. Но Канига заявил, что тент будет теперь стоять перед домом короля, и несколько воинов унесли тент и мебель к дому короля. Все стали снимать свои наряды и бросаться в воду. Поля, а теперь уже опять Пал-Пола, продолжали осаждать не только старые знакомые, но и люди из других деревень, которых он знал только в лицо, но не знал их имен. Ему задавали вопросы, требовали рассказов о других королевствах, трогали его голову, поражаясь модной парижской стрижке, спрашивали, какими камнями можно так ровно подстричься. А теплоход, удаляясь, растаял в лучах клонящегося к горизонту солнца. Когда они вернулись к своим чемоданам, здесь уже стояла небольшая толпа любопытных. Соу-Най хотела взять один чемодан, но Пал-Пол не разрешил. Она устала, лицо ее приобрело холодный серый оттенок, – сказывалась беременность. Когда Пал-Пол нес чемоданы к дому, сопровождавшие их дикари не переставали спрашивать, что внутри, и пытались потрогать чемоданы, но Тав-Чев никого к ним не допускал. У входа в дом их встретила Ниуфат. Когда Поль представлял ее маме, он сказал: – Ниуфат – гувернантка Соу-Най. – И теперь Ниуфат гордилась этим новым титулом, хотя была не в состоянии его произнести. Когда Пал-Пол, Соу-Най и Тав-Чев вошли во двор, Ниуфат не впустила никого из любопытных, сказав что Соу-Най устала, и ей надо отдохнуть.
Сперва был открыт чемодан, предназначавшийся Соу-Най. Увидев блестящие украшения и свитки цветастого шелка, она пришла в крайний восторг, забыв о своей беременности и достоинстве дочери короля. Одно за другим она надевала украшения, накидывала на плечи живописные полотнища шелка, и Пал-Пол подумал, что мама не права: в парижской модной одежде Соу-Най не могла выглядеть так эффектно, как в этих блестящих украшениях и дикарских драпировках. Тав-Чев тоже засмотрелся на яркие шелка и сверкающие бусы, даже забыв про свой чемодан. Он сказал:
– Ма, выйди из дома.
Ему очень хотелось, чтобы все увидели какая у него красивая мать. Однако у Соу-Най был усталый вид, и Поль сказал:
– Тебе надо отдохнуть. Завтра покажешься.
И она послушалась. Тав-Чев в нетерпении отщелкивал замки на своем чемодане. Сверху лежал заводной паровозик. Пал-Пол показал, как его заводить ключем. Паровозик поехал, наткнулся на циновку, опрокинулся, Пал-Пол поставил его, паровозик выехал во двор. Тав-Чев прыгал и заливисто смеялся. Он сам стал заводить паровозик, пускал его по дому, отодвигая перед ним циновки. Потом он стал заводить другие игрушки: собачек, прыгающих лягушек, машины, ковыляющих утят. Потом он достал матросский костюм и сразу надел его. Затем была извлечена грифельная доска, но уже стемнело, и рисовать на ней было невозможно. И Пал-Пол стал рассказывать Тав-Чеву про настоящий паровоз, какой он большой и блестящий, как он грозно пыхает паром, таким горячим, что можно обжечься, и какой у него дым, и как он едет, грохоча колесами и оглушающе гудит. Тав-Чев пораженно слушал, и в вечерних сумерках на его коричневом лице светились глаза цвета увядшего салата. Уснул он сидя в матросском костюме и с паровозиком в руке. Соу-Най уложила его на циновку, стала снимать свои шелковые драпировки. Пал-Пол сказал:
– Я сам это сниму.
Он медленно разворачивал складки тонкого шелка, проводя руками по освобождаемым от драпировок частям коричневого женского тела. Когда на Соу-Най осталась только лента тапы, поддерживающая груди, она обхватила руками плечи.
– Это не надо. Пусть останется.
Пал-Пол понимал: они долго не виделись, и теперь Соу-Най стеснялась своих пополневших от беременности грудей. Он сказал:
– Груди стали больше. Мне это нравится.
И она безвольно опустила руки, давая снять ленту тапы, закрепленную на затылке. И груди сразу тяжело опустились. Но они все же не были отвислыми, сохраняли округлость. В перерыве между половыми актами Соу-Най спросила:
– Такие наряды носят все белые женщины?
– Не все.
Пал-Пол хотел сказать, что натуральный шелк бедные женщины себе позволить не могут, но в языке хатуту не было слов «бедный» и «богатый». Соу-Най сказала:
– Твоя мать красивая. У нее есть муж?
– Нет.
– У нее был только один муж?
– Да. В королевстве Франция можно иметь только одного мужа и одну жену.
– Это хорошо, – сказала Соу-Най. – У всех одинаково. А там изменяют женам?
– Иногда.
– За это наказывают?
– Иногда.
– Ты дружил с королем Франции?
– Я только два раза с ним говорил.
– У него есть дочь?
– Не знаю.
Пал-Пол поглаживал выпуклый живот Соу-Най с туго натянутой чувственной кожей. Внутри живота росло новое человеческое существо. Он видел в учебнике Марго изображение стадий развития зародыша: сперва как лягушачий головастик, потом как морское животное с большой головой, потом определяются конечности. Теперь, наверное, уже определились крохотные пальцы рук и ног. Соу-Най в ответ повела рукой по его груди, остановила ладонь на вогнутом животе.
– Ты стал еще худее, – сказала она.
– Тебе это не нравится? – спросил он.
– Нравится.
Он подвел ладонь под ее выпуклый живот. Она тоже повела ладонь вдоль его напрягшегося члена, захватила ладонью яйца. Именно отсюда вышла подвижная живая клетка, давшая начало новой жизни, и эта жизнь неуклонно развивалась. Соу-Най это понимала, а вот что такое богатые и бедные, она не знала, и объяснить это было трудно. Пал-Пол сжал пальцами гладкое колено Соу-Най, отвел его в сторону. Она прижалась лицом к его бицепсу, тяжело задышала.
