один за другим. Начиная с последнего. Девяносто восьмой: ничего. Девяносто седьмой: тоже. Девяносто шестой, девяносто пятый… Пусто, пусто, пусто… Я прошел с полтора десятка, когда заставил себя остановиться. Наверное, мой предшественник однажды всё-таки сорвался, пооткрывал все до единой, а потому и ушёл навсегда в прошлое. В свой тысяча восемьсот пятьдесят первый.
— Ну а зачем ты таскаешь такие непрагматичные товары? Вместо советского ширпотреба ты бы мог отправлять в будущее гораздо более ценные вещи. Предметы искусства или драгоценности.
— Эх, Павел Петрович… Для чего? Чтобы покупать там, у нас, шикарные машины и квартиры? Чтобы обладать кучей красоток? У меня есть гораздо большее. У меня есть то, чего не купить ни за какие деньги. Моя большая, великая и пока непобедимая страна. Денег, которые мне приносил магазин там, в двадцать втором, мне с лихвой хватало, чтобы содержать и себя, и родителей. Советским ширпотребом я занимаюсь потому, что он мне нравится. Потому, что я держу в руках не пластиковую штамповку, не видевшую людей на всей цепочке своего создания, а предмет, в который вложена душа инженера, художника, сборщика… Тут вы были правы, когда приходили ко мне позавчера. А ещё я хочу поделиться этим всем. Когда я вижу у себя в магазине человека, благоговейно держащего в дрожащих руках «Штурманские» часы Кировской фабрики, то готов отдать их ему за бесценок. Но это не всегда так. Когда на пороге моём появляется вальяжная особь, отыскивающая «атмосферную винтажную вещицу для интерьера», то деру с неё три шкуры за пустяшную детскую юлу. Мне очень хочется поделиться в той нашей заблудшей стране хоть малой крупицей того, чем меня одарила судьба.
Гул ресторана катился по залу, взрываясь у столов смехом и хмельными тостами, словно плещется неспокойная морская волна, набегая на большие прибрежные камни, возвышающиеся над водой. И только над небольшим столиком в самом углу, будто в заводи, царила ровная, спокойная тишина.
Двое мужчин сидели молча и просто курили. Из состояния этого их вывел официант, вынырнувший из общего шума и поставивший на стол две дымящиеся тарелки с большими цельными кусками мяса на широких шампурах, закутанными жировую сетку.
— Долой мысли, домыслы и прочие размышления! — к Саше вернулась его обыденная весёлость. — Забудьте о всех невзгодах, тревогах и дилеммах. Нас ждёт величайшее из кулинарных произведений всех времён! Наслаждайтесь…
Через пару часов по ночной зимней Москве, залитой тёплым светом жёлтых фонарей, неспешно шли двое мужчин, разомлевших после ужина и выпитого алкоголя.
— Почему ты мне всё рассказал? — спросил старший. — Почему поверил мне?
— Потому что главной вашей целью было не любопытство, не обогащение, а желание увидеть мать.
— Знаешь, что, Саш, — проговорил старик после небольшого раздумья. — Оставь меня здесь на неделю. Не хочу сейчас возвращаться. Ты не беспокойся — я не пропаду. А коли пропаду, то так тому и быть должно — сам же говорил. Невелика потеря. Ну а первого января можем встретиться. Сходим куда-нибудь. Отметим новый 1953-й. Ты где Новый год собираешься встречать? Здесь или там?
— Там. С родителями. И с девушкой своей.
— Она ничего не знает?
— Нет.
— Никогда не хотел рассказать ей, что бываешь в прошлом?
— Хотел. Хотел рассказать, что бываю в будущем.
Павел Петрович даже остановился от удивления.
— Она живёт здесь?
— Здесь. Я вас познакомлю.
— Ты меня поражаешь, — развёл руками старик.
Молодой человек достал бумажник, раскрыл его, посмотрел внутрь, закрыл и отдал Павлу Петровичу.
— Вот. Возьмите. Встретимся тридцать первого.
— Спасибо, — смущённо убирая кошелёк в карман, ответил тот. — Приду к тебе на конспиративную квартиру утром. Ты сейчас куда? Возвращаешься?
— Нет. Вернусь завтра. Ну, бывайте! Аккуратней и не сойдите с ума, — Саша пожал руку своему спутнику и направился в сторону метро.
31 декабря
Утром тридцать первого декабря 1952 года сутулый пожилой человек остановился у деревянной двери, окрашенной местами облупившейся зелёной краской. Он постоял некоторое время, собираясь с духом, затем снял перчатку с правой руки, быстро и воровато глянул по сторонам, мелко и неумело перекрестился и только тогда негромко постучал.
— Входите, Павел Петрович, открыто! — раздался изнутри приглушённый тяжёлым дверным полотном крик.
Старик вошёл внутрь, закрыл за собой и потоптался на пороге, сбивая с ног снег. Из-за башни из ящиков показалась довольное, улыбающееся лицо.
— А мы вас уже заждались!
— Мы? — спросил Павел Петрович, закидывая шапку и перчатки в ближайший ящик. — Ты со своей девушкой?
— С невестой. Пойдёмте, я вас познакомлю.
Они прошли в кабинет, откуда пахло мандаринами, шоколадом и чаем. Запах сопровождало чуть слышное шуршание фольги — «золотинки», как говорила Лиза, да похожий на глухой скрип мокрого снега, хруст ножниц по разноцветному картону, из которого девушка вырезала гирлянду в виде флажков, для украшения такого несимпатичного логова своего жениха.
Мужчины остановились в дверях.
— Павел Петрович. Лиза, — представил Саша.
— Здравствуйте, Лизонька! — старик с улыбкой поцеловал руку поднявшейся из-за стола девушке. — Сашка мне о вас рассказывал.
— Что он вам наговорил там? — спросила девушка. — Что замучала его и что не знает, как сбежать? Будете чаю?
— Конечно. А если ещё угостите вашей превосходной шоколадкой, то благодарность моя не будет знать границ.
— Садитесь к столу, пожалуйста. Я сейчас налью. Угощайтесь всем, что видите. Правда, шоколад-то у нас самый обыкновенный.
— Дело в том, Лиза, — вступил в диалог Саша, — что Павел Петрович только недавно прибыл из далёкой экспедиции и так соскучился по нормальным продуктам и сладостям, что ему и «Кис-Кис» сейчас величайшим лакомством покажется.
— Надо же! А где вы были? Расскажите, расскажите, расскажите! — затараторила девушка. — Кем вы работаете? Вы геолог?
— Антрополог… — ответил гость, немного смутившись. — А был очень-очень далеко. На далёком северном плато. Вы про такое и не слышали.
— Что вы там интересненького нашли? — не унималась девушка.
— Изучал возможность влияния интеллектуального развития древних людей на формирование центров принятия решения их потомков. В общем, занимался ерундой в своё удовольствие за казённый счёт, — рассмеялся старик.
Саша стоял, облокотившись на шкаф, ухмыляясь и сцепив на груди руки. Он был удивлён. Ему не приходилось ещё слышать смех Павла Петровича. Он подумал, что рядом с весёлой Лизой даже такой одеревеневший сухарь, такой угрюмый дед, как его товарищ, вдруг превращается в жизнерадостного дедушку.
Они попили чай, Лиза принялась мыть посуду и убирать со стола.
— Какие планы на день? — спросил Павел Петрович.
— Мне сейчас нужно съездить в институт и забежать в общагу. А потом мы с Санькой идём кататься на коньках. Я хочу на Чистые пруды, а он на Петровку зовёт. Пойдёте с нами?
— Лиза, у Павла
