Тут же рапорт о происшествии ляжет на стол командира учебной части. Вопросы есть?
Он сделал паузу, как полагалось и не услышав вопросов, скомандовал:
— Разойтись!
Всю эту картину наблюдали все три отделения. Наши ребята довольно улыбались, глядя на то, как я ухожу, в отличии от молодых матросов из двух других отделений. По мнению наших ребят счет — один:ноль.
В мою пользу. Зокоев и Жанбаев просчитались.
Это они затеяли разборки, им не удалось меня запугать или сломить мою волю, они выбили из рук еду, но сами остались без завтрака.
А я прекрасно понимал, что все только начинается. Конечно же нам предстоит еще серьезно схлестнуться.
Мы выходили из здания столовой, когда Зокоев тихо, сквозь зубу процедил мне на ухо так, чтобы не услышал провожающий нас взглядом прапорщик.
— Я тебя еще заставлю пожалеть об этом, будешь у меня на коленях просить, чтобы я тебе разрешил воротник свой подшивать.
Я ему ничего не ответил. Снова улыбнулся, так чтобы это было ему видно. Во весь рот от души.
Прапор вышедший на крыльцо столовой, которую мы называли по-морскому «камбузом» зорко следил за нами.
Мы разошлись в разные стороны. Я отошел к брусьям и, взобравшись на них, уселся.
Зокоев и Жанбаев стояли по ту сторону плаца. Когда прапорщик развернулся, чтобы зайти в «камбуз». Жанбаев поспешил продемонстрировать угрожающий жест.
Сначал он с громким шлепком вдарил сжатым правым кулаком себе в левую раскрытую ладонь, грозно глядя в мою сторону.
А потом попытался продемонстрировать жест, означающий отрезание головы. Это когда большим пальцем ведут от одного уха по горлу к другому уху.
Но ровно на половине пути большой палец застрял.
Прапорщик был не прост. Он остановился, и, будто имея глаза на затылке, резко обернулся, чтобы посмотреть, что происходит в данный момент между нами.
Жанбаев остановил палец и стал делать вид, что у него зачесалась шея. Он выглядел настолько нелепо, что я не смог удержаться и рассмеялся в голос.
Это не осталось незамеченным. Прапор строго взглянул в мою сторону, мотнул головой и выдал короткое восклицание:
— Кхех!
Затем он скрылся в тени прохода. Жанбаев смотрел на меня волком, но не рисковал повторить угрозу.
К этому часу, время приема пищи подошло к концу и из прохода повалили молодые матросы.
Они по очереди подходили ко мне, улыбались и дружески хлопали по плечу. Кто-то принес хлеба намазанного маслом. Правда чая мне попить не удалось. Перекусив всухомятку на ходу, я вместе с остальными ребятами быстрым шагом направился на построение.
В тот день нас ждало первое занятие по тактической подготовке.
Чтобы разогреть интерес к занятиям командир отделения младший сержант Цеплаков во время пробежки загадочно пообещал, что мол, сегодня, возможно начнем осваивать боевую технику.
Кто-то из новобранцев спросил, а будем ли мы ложиться под технику на ходу между гусеницами? Командир отделения неопределенно ответил, что обязательно будем.
После завтрака нас вывели легкой трусцой в поле. Перед строем командир учебной части, показывая на неясные очертания оборонительных укреплений пояснял, что все это сделано руками таких же призывников, как и мы.
В очертаниях угадывается сложная восьмигранная бетонная конструкция кругового ДОТа. С какими-то срезанными верхними гранями, больше напоминающий половину футбольного мяча из шести и треугольных элементов. Только полностью серого цвета.
Полковник с серьезным видом сообщил, что нам еще рано заниматься такими сложными задачами, поэтому обучение имеет усложняющиеся этапы. Но со временем мы научимся строить такое «диво дивное».
Командиры отделений, видя наши кислые рожи, с трудом сдерживали смех. Стало ясно, что домашней заготовке — байке про «боевую» технику не один год, и каждый новый поток новобранцев с легкостью покупается на эту ерунду.
Огласив задачу — освоить рытье окопов и траншей при помощи саперных лопат, командир учебной части удалился в сторону штабного УАЗика без тента.
«Нормальное» занятие. Матрасы разочарованы. Командиры отделения вручили каждому «технику» — саперную лопату и отправили роту на заготовку дерна и последующую подготовку места для рытья окопов.
Других отправили в лес за бревнами.
Я попал в группу «копателей». Часть солдат лопатами копали дерн, другая складывала из него «бруствер». Копать нужно лежа, а носить пригнувшись имитируя скрытность.
Постепенно моя новая «хэбэшка» становилась черной от земли и пыли. Утром приходится одевать её же. Под хэбэшкой есть нижнее бельё — оно меняется после помывки в бане, но не каждую неделю.
Минут через тридцать пот смешанный с пылью создал дискомфорт. На коже по всему телу липкая пленка, которая раздражает и чешется.
Лицо и руки грязные: вытирай — не вытирай, все копающие матрасы выглядят, как черти из табакерки. Черные лица, как у негров и белые зрачки глаз.
Под слоем чернозема начался пласт глины. Липкий и упругий настолько, что для того, чтобы загнать в него лопату наполовину длины нам требовалось потратить огромные усилия. Из глины нужно было вырубить относительно правильные по форме кирпичи.
Практически ни у кого это не получалось, но инструктора закрывали на это глаза.
Через час нам дали пятиминутный отдых на оправку и перекур.
До сих пор не понимаю, каким образом все мы, новобранцы школы молодого матроса синхронизировались и умудрялись все вместе строем ходить по малой нужде.
Сейчас даже смешно вспоминать, как девяносто матросов-новобранцев одновременно по команде освобождали мочевые пузыри на траву у обочины грунтовой дороги.
После перекура мы поменялись местами.
Теперь работа лопатой в липкой и тяжелой глине мне показалась волшебным подарком судьбы по сравнению с перетаскиванием дерна и глиняных кирпичей.
Через десять минут спину начало саднить так, что мне казалось, что никогда в жизни я больше не смогу ее разогнуть.
Благо те, кто теперь копал из-за усталости выдавали кирпичи медленнее, чем часом раньше
Я понял в чем была наша ошибка. Мы слишком рьяно взялись за работу. Взяв высокий темп, мы скоро выдохлись.
Я полузнаками, полунамеками показал, чтобы те, кто копает не спешили.
Командиры отделений болтали, лежа на травке в сторонке и лишь изредка поглядывали в нашу сторону.
Но наша совместная работа оказалась цветочками по сравнению с «лесорубами». К концу второго часа они, взмыленные, с вздувшимися волдырями на руках, почти ползком выволокли из леса бревно средних размеров.
Мы прекратили работу. Вид наших сослуживцев был настолько жалок, что мы бросились им помогать.
За ними присвистывая шел командир их отделения. Он явно ни разу не притронулся к бревну и не собирался им помогать.
— Ребята, бляха-муха! Я русский бы выучил только за то, что им материться
