выслушиванию. Много мата, а цивилизованных слов мало. Зато, как мне кажется, Ребров был в глубине души нами доволен. Все были сегодня как один.
В этом году лето выдалось очень жарким. Температуры за 30° по Цельсию, дождей нет, как и ветра. Правда, это не мешает нам с Женей нежится под лучами яркого солнца и лишь изредка заходили в тёплое море.
— Ты такой задумчивый, Серёжа сегодня. Что не так? — спросила Женя, положа мокрую голову мне на грудь. — Расскажи.
В увольнение ходил у нас только Рыжов. Отпускали его на выходные, с возвратом вечером в воскресенье, но иногда получалось и с утра в понедельник ему приходить. Главное чтобы комэска не увидел.
Всем остальным выход за забор был воспрещён. Но если очень хочется, как мне сейчас, то старый добрый метод самохода никто ещё не отменял. Правда, теперь приходится уговаривать ответственного, который назначается к нам из числа инструкторов.
Сегодня как раз был Швабрин, а значит можно весь день провести со своей девушкой на теплом берегу моря.
— О месте службы задумался. Мне светит золотая медаль, а значит, могу выбирать. А что выбрать не знаю.
— Есть же ещё время у тебя подумать. Может, с кем-то посоветоваться?
— Мне Рыжов советует в Белогорске остаться с ним. Он, как я понял, уже знает своё распределение, — ответил я, поглаживая спину Жени.
— Не самое плохое место, правильно? — сказала она с некой надеждой в голосе.
Конечно, Женя не хотела отсюда уезжать, да и место в Белогорске неплохое. Да вот не лежит душа у меня здесь служить. Понятно, что если будет приказ оставить меняв Белогорске, деваться некуда. Но ведь есть возможность поехать, куда ты хочешь. А я не знаю, чего хочу!
— Ой! — воскликнула Женя, резко поднявшись с моего тела.
В меня откуда-то прилетела чёрная фуражка. Ветер не такой сильный подул, чтобы сорвать головной убор, но он прилетел именно ко мне.
— Молодые люди, прошу прощения. Подбрасывал в воздух, а прилетело к вам, — сказал нам, судя по всему, хозяин фуражки.
К нашему месту отдыха медленно подошёл мужчина, возрастом около 60 лет. Добрый взгляд, старческие морщины и добрая улыбка — располагал к себе этот старичок.
— Не волнуйтесь, всё хорошо, — встал я с покрывала и протянул ему фуражку.
— Спасибо. Курсант? — спросил он меня.
— Да.
— Эх, когда-то и я был курсантом. Едва окончил училище и война началась. Как зовут сынок? — спросил он, протягивая мне руку.
— Сергей. Я вот четвёртый курс заканчиваю.
— Молодец. Ну, мешать не буду. Меня моя супруга ждёт. Удачи тебе! И в любви тоже.
— А вас-то как зовут? Расскажите о себе? — попытался я остановить этого старого лётчика.
Мне хотелось послушать рассказы о войне, но отчего-то на лице этого человека выступила грусть. Возможно, зря я решил начать расспросы.
— Герасимов, Филипп Филиппович я. Ничего в моей истории нет хорошего, кроме моей жены и победы над фашистами. Береги себя, Сергей! Если и тебе выпадет судьба оказаться на войне, не теряйся. Возвращайся живым.
Так он и ушёл, улыбнувшись мне в конце. Кто бы мог подумать, что человек с такой сложной судьбой встретится мне сегодня.
Филипп Филиппович Герасимов, советский лётчик. Ветеран Великой Отечественной войны про которого можно книги писать.
Когда его самолёт подбили при выполнении задания, он был вынужден посадить его, взорвать и примкнуть к партизанам. С ними Герасимов продолжал борьбу с фашистами до возвращения в полк. Затем сбили его ещё раз. Он попал в ледяную воду Черного моря, но его спасли.
В 1942 году был удостоен звания Герой Советского союза. К этому времени у него уже было около 300 боевых вылетов. А после всё завертелось — пьяный дебош, штрафбат, две десантные операции на Малой Земле и Новороссийске. Вернулся в полк и продолжил летать.
После войны, за очередной проступок был снова разжалован и лишен звания Героя. Получил тюремный срок, но вышел раньше. А вскоре восстановился и продолжил службу на наземной должности. И звание Героя ему вернули.
— Ты чего засмотрелся? — отвлекла меня Женя. — Узнал этого человека?
— Да, про него в музее училища сказано, что он Герой Советского Союза.
— Здорово. Ну что ты думаешь, по поводу Белогорска?
— Честно скажу, я не горю желанием здесь оставаться. Может это тяга к чему-то новому…
— Или романтика войны? — стала серьёзной Женя.
Может и так. И ведь знаю, что в войне нет ничего хорошего. Видел и прочувствовал всё на себе. И всё равно тянет.
— Не всех отправляют в Афганистан. Тем более сразу…
— Но ты собираешься служить там, где это возможно с большей степенью вероятности? — перебила она меня, подойдя ближе.
— Я не могу тебе ответить на этот вопрос.
Женя отвернулась в сторону, вытирая выступившую слезу, и пошла к морю.
— Жень…
— Я люблю тебя, Серёжа, — сказала она, повернувшись резко ко мне. — И как любая любящая девушка, жена или невеста… в каком я сейчас для тебя статусе?
— Девушка и…
— Вот именно. Непонятный у меня статус, — подошла она вплотную, схватив меня за нос. — Так вот, я не хочу тебя потерять в стране, где кроме гор, полей мака и войны нет ничего. Твоя жизнь здесь, а не там.
— И не потеряешь. Я ж заговорённый! — крепко обнял её и прижал к груди.
Мы стояли так несколько минут, прежде чем Женя успокоилась и готова была снова говорить.
— Короче, Родин. Я буду с тобой, где бы ты ни был. Восток, Запад, пустыня или Сибирь — мне не важно. Куда скажешь, туда я и поеду. Всё перенесу, будь ты рядом, — сказала она. — Но обещай мне, что ты никогда не попросишься на войну сам.
— Да мой генерал! — выпрямился я в стойку.
— Ну, и было бы неплохо, если такие… «райские» места для службы не на постоянку, договорились?
Конечно, я был согласен с такой постановкой вопроса. Осталось только мне принять важное решение — хочу ли я связать себя с Женей узами брака?
Предложение сделать Жене я действительно хочу. Да только момент надо подобрать, а тут ещё этот казарменный арест для всего взвода. В увольнение не пускают, кроме одного Рыжова. Ну не будет же он за меня делать предложение?
—
