поговорим? — выждал я минутку, — потом поругаешься.
— Вы напали на офицеров армии США, — выпалил очухавшийся Алекс, ладно, что ругаться сразу не начал, — вас будут судить и дадут лет двадцать.
— Согласен, — не стал спорить я, — когда поймают, пусть дают, а пока расскажи-ка, дружок, кто ты такой на самом деле?
Они переглянулись и засунули языки в задницы.
— Не хотите говорить? — продолжил я, — имеете право… как уж там у вас принято выражаться… вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на адвоката, все, что вы скажете, может быть обращено против вас.
— Использовано против вас в суде, — поправил меня Джон.
— Это не так уж и важно, — ответил я, — но пусть будет в суде. Значит так, гайз, щас мы вас запрем в этой вот каморке, есть-пить давать не будем — если кто надумает раскрыть свою пасть и сообщить полезные сведения, стучите в дверь. Серёга, будешь их охранять.
И мы вдвоем подняли их с пола пинками… ну и запашок от них, конечно, шел после шампанского-то. Я быстро осмотрел головы обоих, а ничего страшного там и не нашлось, только по здоровой шишке у каждого. Потом мы их затолкали в каморку, от которой у нас имелись ключи, и заперли их на три оборота.
— Если что, сигнализируй, — сказал я Сергею, — а я помогу ребятам с управлением.
4 управление Минздрава, октябрь 82 года
Опухоль у Алевтины имела место именно в том месте, которое описал её супруг — не прямо вот гигантская со щупальцами метастаз, но приличных размеров и… да, и растущая. Через месяц-другой она вполне могла перекрыть вот эту вот артерию и вон ту вон железу…
Все это я увидел своим внутренним телевизором через десять секунд после начала осмотра. Попросил повернуться её на бок, рассмотрел проблему в другой проекции, лучше не стало. Ну а теперь давай шевели мозгами, приказал я сам себе, и придумывай, что тут можно сделать.
Ничего не придумал, тогда просто включил внутреннего дурака, взял и скомандовал опухоли — на месте стой, раз-два. И она взяла и ответила, эта скотина — чего раскомандовался, я тебе не подчиняюсь. А далее у нас произошел такой занимательный мысленный диалог:
— А кому ты подчиняешься? — спросил я.
— А никому, — ответила она с ехидной усмешкой, — я боевая единица сама в себе.
— Тогда чего тебе надо, боевая единица, — перешел я к более практическому вопросу, — чтобы ты оставила в покое Алевтину?
Последовало достаточно долгое молчание (Алевтина при этом испуганно косилась на меня, из чего я сделал вывод, что часть слов я все же вслух говорил).
— Мне нужно другое тело, — наконец озвучила свои хотелки опухоль. — Иначе я умру. А ты тоже ведь умирать не хочешь, признайся?
— Конечно, — сказал я, — никто не хочет. Я подыщу тебе это другое тело. Встречаемся послезавтра на этом же месте. А пока начинай сворачиваться, чтобы я понял серьёзность твоих намерений. На полсантиметра чтоб меньше было снизу… и метастазам скомандуй, чтоб отдыхали.
— Договорились, — глухо ответила опухоль, а я успокоил, наконец, Алевтину:
— На первый раз достаточно. Послезавтра продолжим.
А тут и Сергеич подтянулся с кухни, услышав наш разговор.
— Ну чего тут, Петя? — даже Камаком меня не назвал.
— Процесс пошел, необходима еще пара посещений, — ответил я.
— Знаешь, Саша, — подала голос супруга, — мне даже как-то легче стало. А с кем это ты разговаривал, Петя?
— Не обращайте внимания, — отговорился я, — сам с собой говорил, мне так легче работать.
И на этом мы расстались, а я ещё успел забежать в сороковую больницу. Памятуя о предупреждениях Зиночки, я надел куртку с большим капюшоном, набросил этот капюшон на голову, а ещё зашел совсем не со стороны приемного покоя, а с черного хода — знал я этот метод проникновения еще со времен моей первой жизни. Обычно-то там закрыто бывало, но два раза в день через него носили нужные в работе вещи.
Добрался до третьего этажа, в палату не полез, а попросил одного паренька в больничном халате (умный мальчик, сидел и читал книжку про электромагнитные поля) позвать маму сюда.
— А сам-то чего не пройдешь к ней? — спросил он.
— С соседками поругался, — придумал я на ходу гладкую версию, — неохота опять с ними общаться.
— Тогда это будет стоить денег, — ответил умный мальчик.
Я вытащил из кармана полтинник и сунул ему, а он через пару минут привел мать.
— Ты что-то сам на себя не похож, — сказала она, когда я отбросил капюшон с головы. — Хорошо, что ты в палату не полез — там только про тебя и разговоров было в последнее время.
— Я в курсе, — успокоил я её, — тут вот какая тема — завтра-послезавтра меня наверно в Москву пошлют. На сколько, не знаю, может и надолго.
— Поезжай, сынок, — погладила она меня по голове, — надо, значит надо. А меня послезавтра выписывают, и я сразу в санаторий… физрук обещал проводить.
— Вот и славно, — обрадовался я, — я, когда вернусь из столицы, обязательно тебя навещу. Да, как дела-то, что-то болит?
— Всё хорошо, сынок, — успокоила она меня, — уже почти ничего.
— Голова не болит?
— Она у меня с детских лет болит периодически, — поведала она, — так что к этому я уже привыкла.
— А живот?
— Вот живот почти что прошёл. Никакого сравнения с тем, что было до больницы.
— А суставы?
— Побаливают, — с удивлением воззрилась она на меня, — это возрастное, не лечится.
— Когда вернешься из своего санатория, попробую что-то сделать, — пообещал я ей.
И я вернулся все через тот же черный ход в свою пустую квартиру и загрустил. Надо же, с удивлением заметило мое второе я, Нины всего день нет, а ты уже по ней соскучился. Да вот, отвечал я, прикинь — так тоже бывает.
— Давай лучше вот о чем поговорим, — предложило это второе я, — об Алевтине и её болезни.
— Давай, — нехотя согласился я.
— Ты что, на голубом глазу поверил, что опухоли могут разговаривать?
— Нет, конечно, — вздохнул я, — это был плод моего буйного воображения.
— И что дальше делать собираешься? Новое тело для нее искать? Ведь это же бред сивой кобылы… причем сивой кобылы, накурившейся хорошего такого плана прямиком из Чуйской долины.
— Нет, конечно, — отвечал я, — никакого тела я искать не собираюсь, у меня другой вариант в запасе имеется.
— Расскажешь? — с надеждой спросило оно.
— Ну слушай, раз интересно…
И я вкратце поведал сам себе, что я собрался сделать послезавтра… и не надо на меня смотреть такими злыми глазами, это не шиза… пока не шизофрения во всяком случае, а просто обкатка планов работ в режиме жесткой конфронтации с оппонентом.
А утром, когда я сидел в своей обжитой экранной комнате и доводил до ума второй экземпляр Тетрис-пада, дверь вдруг резко распахнулась, и на пороге нарисовались два незнакомых товарища в сопровождении завлаба.
— А вот он сам и есть, — показал на меня пальцем Бессмертнов, — Петр Петрович Балашов, — а потом он добавил мне, — это Антон Палыч и Лев Николаич из Москвы — пообщайтесь тут немного.
Я встал по стойке смирно и выразил горячее желание общаться с заезжими москвичами. Один из них был вылитый Вячеслав Михалыч Молотов, с квадратной физиономией, лысиной в полголовы и даже с очень похожими очками-пенсне. А второй совсем ничем не примечателен оказался, кроме, разве что пронзительного взгляда, от которого хотелось поежиться — ладно, будешь условным Лаврентий-Палычем Берия, хоть ты и без пенсне.
— А что это вы тут делаете, Петр Петрович (можно просто Петя, сразу отозвался я, для Петровича я годами не вышел)? — спросил Молотов
— А, — махнул я рукой, — добиваю одну приспособу для завтрашнего эксперимента, не обращайте внимания.
— Что за эксперимент? — немедленно поинтересовался Берия.
— Ну взаимодействие СВЧ-излучения с плазмой в разрезе флуктуаций амплитуд и фаз электромагнитных волн по трассам радиосигнала, — выдал я предельно заумную фразу, которую и сам с трудом понимал — услышал как-то в разговоре двух бункерных обитателей.
— Да? — тоже затруднился с пониманием сути Берия, — ладно, тогда перейдем к делу. Откуда мы, тебе, наверно, пояснять не надо…
— Нет, не надо, — согласился я, — из 4-го управления вы оба, как я догадываюсь.
— Правильно, — ответил Молотов, — я там заведую отделением лечебно-профилактической помощи, а он мой первый заместитель.
— Большие люди, — заметил я.
— Да, немаленькие, — согласился Молотов, — короче так, Петя… Петрович — мы тебя забираем в свое ведомство. Сегодня ты еще раз обследуешься в заведении Горлумда, а завтра с утра выезжаем в столицу.
— А можно завтра хотя бы в обед выехать? — попросил я.
— А что такое? — поинтересовался Берия.
— Дело одно незавершенное,
