князя.
Я обратил внимание Сильвестру обо всех этих неувязках, но он повелел оставить всё как есть. Я думаю, так приказал Владимир Мономах.
Возвращаясь к судьбе Олега Вещего, стоит упомянуть, что мы с игуменом Сильвестром приписали ему убийство князей Аскольда и Дира, как будто незаконно присвоивших титул князей Киевских. Но присваивать было нечего, так как Киевского стольного града тогда ещё не существовало. На самом деле древлянский князь Аскольд являлся отцом Диру, а Дир, в свою очередь, значился в первоисточнике отцом Олега. Аскольда и Дира пришлось записать в единый период правления и выставить киевскими князьями-самозванцами.
Наша переписка на новый лад «Повести временных лет» успешно продолжалась и занимала большую часть дня. Но я не прерывал еженедельные занятия с детьми Великого князя. Если на уроках географии княжеские сыновья откровенно скучали, то в их глазах загорались огоньки неприкрытого интереса, когда я рассказывал о проходах Ганнибала, Александра Македонского и победах римских легионов. Но и девушки слушали, открыв рот, и чуть ли не хлопали в ладошки, когда я живописно описывал этапы битвы киевского князя Святослава с хазарским войском со счастливым концом.
Однажды вечером, когда я, закончив переписывать начисто очередную страницу нового варианта Свода, шел проведать своих родичей на днепровский причал, у выхода из княжеского детинца меня остановила молодая девушка. Присмотревшись, я узнал в ней служанку княжны Марии Владимировны.
— Здрав будь, купец, — обратилась она ко мне без всяких экивоков.
— Здрав будь, прелестница, — добродушно улыбаясь, ответил я.
— Я Дарина, холопка княжны Марии. Моя госпожа желает тебя видеть, — сохраняя строгое выражение лица, объявила девушка. — Она будет ждать тебя сегодня после захода солнца в княжеском саду. Когда солнце коснётся верхушки вот той башни, жди меня у калитки для холопов, и я сопровожу тебя к госпоже.
Выдав мне всё это на одном дыхании, служанка развернулась и удалилась быстрым шагом, оставив меня в полной прострации. Я не понимал: радоваться мне или печалиться. Встретиться наедине с княжной давно стало моим заветным желанием, но я ясно отдавал себе отчёт о последствиях таких свиданий. Кто я и кто княжна! Владимир Мономах, узнав о наших свиданиях, сдерёт шкуру с меня живого. Но я был молод и горяч. Я был влюблён в княжну Марию и готов был войти в пещеру с дикими зверями, лишь бы встретиться с предметом моих мечтаний.
Поэтому в назначенное время я стоял в указанном месте и с нетерпением ожидал появления служанки княжны. Внезапно я почувствовал, что кто-то коснулся моего плеча. Из тени выступила холопка и, не говоря ни слова, повернулась в сторону калитки и бесшумно шагнула в проход. Я молча последовал за ней.
Я переступил порог девичьей темницы и. Нежные девичьи руки оплели мою шею, а жаркие уста припали к моим губам. И я пропал! Два месяца назад княжна забрала моё сердце, а сейчас поработила моё тело.
Целую седмицу безумных ночей, жарких объятий и страстных поцелуев пролетели как одни день. Мы оба словно пытались утолить жажду близости на много лет вперёд. Мы любили друг друга и поэтому потеряли разум. Мы были молоды и ненасытны.
В ту ночь я, как всегда, пробрался в девичий терем вслед за холопкой. Я был в предвкушении желанной встречи, поэтому не придал значение, что меня в девичьи покои сопровождала другая служанка. Я уже немного ориентировался в тереме и должен был заметить, что мы свернули не туда. Но я ничего не заметил.
Вновь, как и при первой встрече, я шагнул в темноту, и мою шею оплели нежные руки, а в мои губы впились горячие уста. Но это не были руки моей любимой и не её страстные губы целовали меня.
Я отстранился и разжал объятия. Стояла кромешная темнота, и лицо таинственной незнакомки выделялось лишь смутным белым пятном.
— Кто ты? — спросил я, сделав шаг назад.
— Я та, которая полюбила тебя всем сердцем, ненаглядный мой.
— Евфимия? — удивлению моему не было предела.
— Да, наставник, это я! — горячо зашептала девушка, приближаясь ко мне. — Я полюбила тебя в первый день нашего ученья.
— Но ты же княжеская дочь, а я простой купец и списатель книг! — попытался возразить я.
— Но тебе это не мешало как татю каждый вечер пробираться в покои моей сестрицы!
Она вновь пыталась обнять меня, но я увернулся и случайно слегка толкнул её.
— Ты отвергаешь мои объятия? — недоумённо спросила она.
— Я не люблю тебя, княжна. — я попытался воззвать к её разуму, но достиг обратного эффекта.
— Ты отвергаешь мою любовь, смерд?! — в голосе княжны послышались злые нотки, — Ты осмелился оттолкнуть меня, дочь Великого князя всея Руси?! Ты об этом пожалеешь, холоп!
Она резко развернулась и удалилась из покоев. Я тоже, не дожидаясь развязки, поспешил покинуть терем, благо я изучил все лабиринты его коридоров.
Утром в мою келью постучались. Я вскочил с ложа и несколько мгновений соображал, что такое меня разбудило. Вновь послышался стук, но уже погромче и понастойчивее. Я подбежал к двери и распахнул её. В небольшом проходе стояла Дарина. По её взволнованному лицу и широко распахнутым серым глазам я понял, что что-то случилось.
— Беда, купец! — воскликнула она, юркнув под моей рукой внутрь моих покоев.
— Какая беда? — поинтересовался я, плотно прикрывая дверь. — Что стряслось?
Её волнение невольно передалось и мне.
— Евфимия пригрозила моей госпоже, что расскажет отцу о ваших ночных встречах, когда тот вернётся из похода во Владимир-Волынский.
— А когда ожидается прибытие князя? — задал вопрос я, а сам стал лихорадочно соображать, что теперь делать.
— Вчера прискакал гонец от господина, и он сообщил, что Великий князь усмирил волынских бунтарей и возвращается домой. В Киеве он будет через две седмицы.
— Что велела передать княжна Марица? — осведомился я.
— Госпожа передала, что будет ждать тебя в дубовой роще возле бывшего Перунова капища сегодня в полдень.
Сказав это, Дарина приоткрыла входную дверь, прислушалась и бесшумно выскользнула из кельи.
До полудня оставалось ещё долго, поэтому я умылся и сходил в трапезную на завтрак. Вернувшись к себе, я уселся за переписку рукописи, чтобы чем-то занять себя. Но ничего не получалось. Мысли мои витали далеко от письменного стола. То, о чём сообщила мне служанка, являлось очень плохой вестью. Меня ожидала как минимум дыба. Или, скорее всего, меня тихо удушат в княжеском порубе, чтобы не порочить имя княжеской дочери.
Я так и просидел, поглощённый тревожными мыслями, держа перо на весу и ни разу не коснувшись им пергамента. Песочные часы трижды отмерили время, когда я собрался и
