Генрих с зеленоглазкой, побродив немного между лотками, вышли к помосту, на котором подмороженный миннезингер в стилизованном средневековом наряде воспевал Прекрасную Даму и терзался из-за того, что та никогда ему не ответит. При этом клятвенно обещал не сдаваться и петь, пока не помрет, аминь.
Дослушав, зашли погреться в павильончик, где предлагался горячий шоколад и глинтвейн. Устроились за крошечным деревянным столом, и Генрих спросил:
- Ну, и как вам эта... гм... вдохновенная песнь?
- Чувствую в ваших словах иронию, - она погрозила пальцем. - Но не пугайтесь, я и сама не люблю, когда вот так заунывно. Просто голос у него уж больно красивый.
- Как это правильно называется? Ода?
- Плач любви - потому что чувство у него безответное. Заслуженный старинный жанр, между прочим. Еще у миннезингеров бывает рассветная песня - альба, лейх, пастурель, воспевание времен года...
- Погодите, пастурель - это...
- Это когда пастушка и рыцарь. А само слово - из окситанского языка.
- Вы, оказывается, тоже мастер-эксперт.
- Представьте себе. Даже в университете все это изучала.
- Какой у вас, кстати, был факультет?
- История искусств.
- Серьезно? А такой существует?
- Несколько лет уже. Правда, он пока самый маленький.
- Надо же. Как-то мимо меня прошло. Старею, наверно.
Генрих вздохнул и сделал добрый глоток глинтвейна. Спутница взглянула лукаво:
- Ну-ну, герр фон Рау, не надо кокетничать. Вы вовсе не старый.
- Тогда, знаете, у меня предложение. Называйте меня Генрихом. Если честно, я это 'фон' терпеть не могу. А по именам - это, по-моему, вполне современно. Тем более, мы с вами со вчерашнего дня - партнеры в расследовании.
- Тогда и вы меня называйте Анной. А почему не любите 'фон'? Или вы так образцово скромны, что стесняетесь указания на дворянство?
- Дело не в скромности, просто обстоятельства так сложились. Дворянство мое - не наследное, а пожалованное. Отец был из бюргеров. Сам же я до двадцати трех лет был Генрих Рау, без всяких 'фон'. А ту историю, после которой мне прилепили благородную приставку к фамилии, не хочется лишний раз вспоминать.
- Это связано с экспериментом, из-за которого?.. - она не договорила.
- Да, с ним. Когда программу прикрыли, мне дали пинка под зад, а в утешение сунули дворянскую грамоту. Ну, и денег еще - довольно приличную сумму, надо признать. Но это было совсем не то, к чему я тогда стремился.
Он махнул рукой, допил свою порцию:
- Впрочем, что теперь говорить. Пойдемте лучше еще послушаем, - Генрих кивнул на помост, который был виден в окно. - Там уже, вроде, повеселее.
Новый артист выступал в комическом жанре. Персонаж, которого он представлял, был порождением железного века и звался Ганс-шестеренка. Поставив шляпу с зубцами на край помоста, чтобы зрители могли бросать медяки, он приплясывал, тренькал на лютне и пел куплеты. Генрих и Анна пропустили начало, но поняли, что комик обличает некую ретроградку:
Как завидит паровоз -
аж шипит от злости.
От машин воротит нос,
мрачна, как на погосте,
нелюдима, зла, глупа
и с лиловой мордой.
Вся в колючках и шипах -
зато смотрит гордо.
Вот, народ, мораль тебе -
сразу жди подвоха,
коль увидишь на гербе
куст чертополоха!
Услышав последнюю фразу, они переглянулись. Анна предложила:
- А давайте его расспросим? Пусть расскажет, чем этот шедевр навеян.
- Давайте, раз уж мы здесь.
Генрих взял ее за руку и стал пробираться через толпу. Комик как раз закончил свой сольный номер, раскланялся и спрыгнул с помоста. Беззаботно зашагал прочь, свернул в боковой проход.
Они догнали его в закоулке с тыльной стороны очередного деревянного павильона. Генрих достал из кармана серебряную монету в полмарки и окликнул:
- Любезный, можно вас на минуту?
- Да, благородные господа?
Куплетист сгреб деньги и изобразил шутливый поклон. Он него отдавало шнапсом, а на скуле красовалась свежая ссадина.
- Что за песенку вы сейчас исполняли? Про чертополох на гербе? Может, есть еще что-нибудь подобное?
- О, сударь, что за вопрос? У меня их столько, что хватит на целый сборник. Были бы только истинные ценители, - он выразительно потер пальцами друг о друга.
- Считайте, что они у вас есть. Мы пропустили начало - можете повторить?
- С искренним удовольствием.
Комик ударил по струнам, открыл рот, но будто бы подавился. Захрипел, мучительно пытаясь вздохнуть. Глаза у него вылезли из орбит, ноги подкосились. Он сполз по стене, завалился набок, словно бурдюк. Кожа на горле лопнула, и окровавленные шипы полезли наружу.
Анна тихонько вскрикнула, побледнела. Опасаясь, что она лишится чувств от испуга, Генрих подхватил ее и усадил на перевернутый ящик, валявшийся у стены. Сам присел перед ней на корточки:
- Тихо, тихо, не бойтесь. Просто не смотрите туда.
Она послушно кивнула. Он хотел сказать еще что-нибудь успокаивающее, но тут за его спиной раздался смешок, и женский голос произнес:
- Не волнуйтесь, Генрих, девочка не будет смотреть. Она заснет на пару минут, пока мы побеседуем с вами.
И действительно - глаза у Анны закрылись, лицо разгладилось, а дыхание стало ровным. На губах даже появилась улыбка. Библиотекарша мирно дремала, привалившись спиной к стене.
Генрих медленно распрямился и обернулся.
Впервые он видел 'фаворитку' вот так - напрямую, а не в отражении на стекле. И мог рассмотреть детали.
На первый взгляд, она ни капли не постарела по сравнению с тем снимком двадцатипятилетней давности. Черты, как у античной богини, гладкая чистейшая кожа, густые темные волосы с медным отливом. Да, она и сегодня дала бы фору соперницам на королевском балу - по любым, сколь угодно строгим, критериям.
За исключением одного-единственного штриха, который смазывал все картину.
Красота ее выглядела безжизненной, будто погасла искра, освещавшая лицо изнутри. И Генрих знал, в чем причина.
Светопись позволяет (за астрономическую сумму, естественно) сохранить молодое тело. Вот только очарование юности заморозке не поддается. И когда сквозь мордашку цветущей барышни проступает оскал пресыщенной стервы, наука помочь не в силах.
Наверняка 'фаворитка' все это понимала, но сдаваться не собиралась. Куда там! Наряд у нее был смелым, если не сказать - вызывающим, и опережал движение моды, как минимум, на пару сезонов. Юбка заметно выше колен, сапожки с тонкими высокими каблуками, короткая, но роскошная снежно-белая шуба. Длинные волосы с тщательной небрежностью рассыпаны по плечам.
