И этот, болезный, туда же! Правильно говорится, «сколько волка не корми, он всё в лес глядит», демократы хреновы.
— Нет больше никакой Правды, ни Смоленской, ни Киевской, ни Новгородской, а есть одна эН — эР — Пэ — «Новая Русская Правда». По НРП народ новгородский должен присягать мне, а не я ему! Положения НРП обязаны соблюдать все новгородские люди и «меншие» и «вятшие». Кто попытается воскрешать старые порядки — будет мною сокрушён! Понял ли ты это, боярин?
— Да — да, государь, — залебезил Михаил, — я просто уточнил …
— Довольно! Ещё вопросы?
— Правильно ли мы услышали государь, — с глубоким поклоном спросил богато разодетый землевладелец, но не входящий в круг новгородского боярства, таких здесь называли «житьими людьми», — что «житьих людей» с купцами ты уравниваешь в правах с новгородскими боярами?
Здесь следует пояснить, что в новгородском обществе были ещё две прослойки власть имущих — купцов и «житьих людей», ранее принижаемых боярами — именно на них я и решил сделать ставку. «Житьи люди» — тоже, как и бояре, были крупными землевладельцами, но не входили в строго очерченный круг избранных, родовитых бояр, из — за своего низкого, небоярского происхождения. И купцы и «житьи люди» были прямыми конкурентами новгородских бояр, но не допускались к верховной светской, религиозной (архиепископ, архимандрит) власти и к институту посадничества. Из — за ущемления своих прав они были закономерно обижены на высокородное новгородское боярство. Поэтому, своим указом, приравнивающим «житьих людей» и купцов к «думным боярам» я приобретал массу новых сторонников.
Выслушав коленопреклонённые благодарности со стороны этой новгородской категории населения, я вновь потребовал задавать мне вопросы.
— Налоги с Новгородских земель, что прописаны, государь, в твоей НРП, будут, как и ранее было заведено, собирать бояре? — спросил грустный, пожилой боярин.
Надо отметить, что новгородский диалект славянского (русского) языка заметно отличался от уже привычного мне кривического. В речи новгородцев было много шипящих звуков и постоянно слышалось «цоканье», а такие буквы и звуки соответственно как «щ» и «ч» вообще отсутствовали. Звучала такая речь на мой слух весьма забавно, то тут, то там только и слышалось: «ишшо» (ещё), «пишша» (пища), «цто?» (что?), «зацем?» (зачем?). Этот непорядок надо будет со временем устранять, унифицируя язык, разные «мовы» в одном, едином государстве, до добра не доведут.
— Если бояре перейдут на государственную службу, займут там соответствующую должность, то тогда смогут собирать налоги. Однако если они рассчитывают на такой денежной должности обкрадывать своего государя, то лучше им самим повеситься … — от такого словесного оборота боярин испуганно перекрестился, — в НРП на такой случай есть особые статьи за мздоимство, взяточничество и воровство.
— Государь, верно ли на кончевых вечах нам твои глашатаи говорили, что ты своим отдельным указом прощаешь долги новгородских мизинных людей пред боярством? — спросил, тщательно сжимая в руках шапку, какой — то народный представитель.
— Верно! — согласился я. — Все старые долги и недоимки прощаю, боярские должники и иные холопья вольны покидать их усадьбы и заводить собственное хозяйство или ремесло. Если бояре вздумают чинить таким «отходникам» препятствия — смело обращайтесь к губернатору Перемоги Услядовичу, с ним останутся войска, которые быстро вразумят бестолковых бояр. Такой указ я принял в наказание боярам, за то, что ослушались моей воли, если подобное повторится, то они так просто не отделаются, вдобавок расстанутся со своими дурными головами, раз они им жить спокойно мешают. Этот указ касается и боярских ремесленников, они выселяются из боярских усадеб и по указанию губернатора бесплатно займут пустующие новгородские дворы. Само собой и «своеземцам» (свободные крестьяне — землевладельцы, живущие не по общинному, а по соседскому укладу) прощаются все долги и недоимки.
Этими действиями я разрушал экономическую базу своевольного новгородского боярства.
— Спасибо тебе государь от всего «мизинного» новгородского люда! Вечно будем за тебя Бога молить! — на колени дружно упало больше половины присутствующего здесь собрания.
— Заседание объявляю закрытым! Все прежние налоги и тягла исполнять, как и прежде. Ещё раз всем вам говорю, сохранение старых тягл — это временная мера. Уже с осени следующего года начнёт постепенно внедряться новая система налогообложения, прописанная в НРП, и сами налоги будут взиматься в первую очередь смоленскими деньгами, но и некоторые натуральные повинности сохранятся в отдельных местностях богатых железной рудой. Я сказал — вы слышали, долго балакать языком — нет времени, мне сейчас надо как можно быстрее разобраться с остальными Новгородскими городами. Сбежавшие бояре будут кучковаться в крупных окраинных городах княжества, скорее всего, обратятся за помощью к немцам, а также во Владимир. Поэтому передышки врагам давать не следует, будем преследовать их по пятам, не дадим им опомниться. Вы можете мне помочь, если отпишите грамотки своим родичам или знакомцам в другие города, чтобы горожане не привечали моих врагов и смело открывали ворота смоленским войскам. Я не хочу зазря чинить разор на своих Новгородских землях.
— Отпишем грамотки государь! Прям сейчас отпишем! — послышалось со всех сторон.
А я размышлял о том, что надежда и опора новгородского княжества — боярско — ополченское войско рухнуло, а его жалкие остатки бежали. Вся жизнь новгородцев перевернулась с ног на голову, все, казалось бы, незыблемые правила разрушены, люди себя ощущали новорождёнными, глупыми, испуганными и беззащитными младенцами. Но также в их сердцах присутствовали надежда и радость на изменения в лучшую сторону, но был также быстро проходящий страх перед всем новым, неизвестным. Так, как мне искренне хотелось верить, рождалась новая, по — настоящему свободная нация, где каждый сам творец своей судьбы, где твою жизнь определяет не только прошлое твоих предков, а во многом твоё настоящее, и где будущее заранее не предопределено, ты можешь построить его сам, по своему усмотрению, по крайней мере, попытаться это сделать и иметь все шансы на успех.
После встречи с новгородскими выборными людьми, старостами и чиновниками я поехал в бывший наш военный лагерь у Юрьева монастыря, где содержались пленные. Для разъяснительной работы среди военнопленных прихватил с собой политруков.
Бойцы, охранявшие лагерь с новгородцами, сразу признали меня в большей конной кавалькаде подъехавшей к ним. Пехотинец с нашивками комбата, вытянулся в постойке смирно и бодро доложил каким — то восторженным голосом:
— Командир 48–го батальона 16–й Ельненского полка, Кирьян Званов.
— Спасибо за службу комбат!
— Служу государю и Смоленску!
— Сейчас давай выводи и строй пленных.
Поднятый командиром один из взводов 136–й роты, быстро ворвавшись, засуетился в лагере военнопленных. Послышались окрики, призывающие новгородцев поживее выходить из палаток для всеобщего построения. Из наших армейских тёплых войлочных палаток, отданных во временное пользование, стали понуро выползать новгородцы.
Через полчаса пленные, в одних поддоспешниках, хмуро стояли под караулом, сбившись в одну большую толпу. Они молчали, зябко поёживались на морозе, время от времени бросая по сторонам затравленные взгляды. Отдельно, чуть на особицу, замерли около трёх сотен дружинников, во главе с самим Александром.
— Князя, бояр и других наибольших людей отделите и разместите отдельно в палатках, — я говорил громко, чтобы мои слова слышали пленники. — У меня с ними будет отдельный разговор. А с остальными просто — они либо присягнут мне на верность, либо я их обращу в рабов, третьего не дано!
— А с княжескими дружинниками, что прикажешь делать, государь? — спросил присутствующий здесь же глава УВД Дмитр.
— То же, что и с остальными новгородскими воями — крестоцеловальная клятва или рабство.
Александр стал громко возмущаться, но я молча развернул коня и отправился обратно в город.
