За источником был небольшой уютный скверик, а чуть дальше – здание областного драматического театра имени Максима Горького. Театр закрыли с введением в Карабахе чрезвычайного положения. Помню, что у меня, возле «Трех кранов», появлялось чувство особой торжественности, такое редкое в это время. И я подольше старался сохранить его в себе… Со временем я стал назначать здесь встречи со знакомыми жителями города. У пришедших испить воды из горного источника как-то само-собой завязывались разговоры, а иной раз и услышать мнения карабахцев о событиях, которые были, скажем, следствием мероприятий, осуществленных незадолго до того нашей группой. Об одном из них напоминает моя очередная дневниковая запись.
В начале ноября 1990 года мы освоились в карабахской ситуации и организовали нормальный режим следственно-оперативной работы. В руководстве и в целом в группе сложилось деловое взаимопонимание, а главное – появилось
[стр. 68] Виктор Кривопусков
общее требовательное отношение к обязательному соблюдению законности не только при расследовании преступлений и других противоправных действий, совершенных на межнациональной почве, но и при проведении войсками любых действий на территории Района чрезвычайного положения. Материалы о нарушениях прав жителей НКАО отдельными командирами внутренних войск, комендантскими патрулями, превышения к ним полномочий, о фактах поборов и краж солдатами денег, ценностей, другого имущества у местного населения при проверке паспортного режима были направлены коменданту РЧП генералу Сафонову, председателю Республиканского оргкомитета по НКАО Поляничко, прокурору НКАО Василенко и военному прокурору Степанакертского гарнизона.
Когда я вместе с нашим сотрудником, инспектором Главного управления охраны общественного порядка МВД СССР капитаном милиции Иваном Васильевичем Нечаевым проанализировал дела на лиц, содержащихся под административным арестом в изоляторах временного содержания по итогам войсковых паспортных проверок, то оказалось, что многие из них арестованы необоснованно. Только среди тех, кто в данный момент находился в Степанакертском изоляторе, таких набралось более десяти человек, то есть, практически каждый четвертый. Они не были социально опасными, не являлись организаторами разжигания межнациональной розни, не вели никакой подрывной работы. Рапорты войсковиков с большой натяжкой квалифицировались как нарушение Закона о чрезвычайном положении. Просто так патрули выполняли свой «план».Один наш арестант, например, был задержан в районе городского рынка в дневное время, он нес в руках картонную ячейку с куриными яйцами. На требование патруля предъявить паспорт, он попросил подержать яйца кого-то из патрульной группы. Лейтенант – старший патрульного наряда – эту просьбу расценил, как унижение его офицерского достоинства, причем, на межнациональной почве. В рапорте молодого офицера указывалось, что он «…отказался держать в своих руках армянские яйца».
В другом случае в ИВС одновременно оказались два родных брата. Административные дела, заведенные на них,
[стр. 69] Мятежный Карабах
свидетельствовали, что младший брат жил со старой больной матерью. В субботний вечер, как всегда, старший брат пришел к родным, чтобы помочь младшему ухаживать за старушкой. Приближался комендантский час, а у больной разыгрался астматический приступ. Оказалось, что лекарство закончилось. Старший сын кинулся в аптеку, документы впопыхах взять забыл. В ближней аптеке нужных таблеток не оказалось, пришлось бежать в другую. На обратном пути его задержал патруль. Как ни доказывал, ни просил, ни умолял – не отпустили, не разрешили забежать домой за документом, хотя дом был рядом.
Младший, не дождавшись ни брата, ни лекарства для матери, отправился на поиски. Его уже другой патруль задерживает как нарушителя комендантского часа. И ему, понятно, тоже не помогли никакие просьбы. При этом младший брат оказался менее выдержанным человеком и высказал все, что он думал о патруле, Законе о чрезвычайном положении, комендантском часе, матерях офицера и этих солдат и т.д. Рапорт командира патруля содержал длинный переченьего высказываний и выражений. Их действительно хватило бы на два административных срока. Но представьте себе состояние бедной больной матери, когда в одночасье пропали оба сына!
Третий пример мог бы показаться забавным, если бы речь не шла о старом и больном человеке. В камере ИВС оказался участник Великой Отечественной войны, бывший фронтовой разведчик. Его многочисленные орденские колодки показывали, что в боях он был смелым и удачливым. Беженец из Гянджи, он с многочисленной семьей ютился в одном из номеров гостиницы «Карабах». Возраст, лихолетье, безработица сделали его любителем тутового напитка. Нет, он не набирался до беспамятства. Но держал себя постоянно на взводе. Несправедливости не терпел. А здесь за ней далеко ходить не надо, стоит только порог гостиничного номера переступить. В вечернее время бывший фронтовик любил посидеть на ступеньках гостиницы, поговорить по душам с кем-нибудь из военных постояльцев. Равнодушие к его персоне делало его задиристым и неразборчивым в выражениях. Однажды он нарвался на новенького
[стр. 70] Виктор Кривопусков
коменданта нашей гостиницы, решившего навести во вверенном ему хозяйстве свой порядок. Старожил дал соответствующий отпор. Был вызван патруль. Не помогли ни уговоры офицеров, знающих деда, ни плачь родни.
Вместе с капитаном Нечаевым мы пришли к полковнику Гудкову с предложением пересмотреть меры административного наказания более чем десяти человек и немедленно освободить их из ИВС. Он без колебаний одобрил нашу инициативу и подписал соответствующие решения. Надо было видеть радость этих безвинных, тем более что их освобождение пришлось в канун празднования Великой Октябрьской социалистической революции. И вот вечером того же дня, когда мы с Виктором Семеновичем возвращались в гостиницу, с балконов комнат, где проживали беженцы, раздались громкие аплодисменты и звонкое голосистое «Гудкову спасибо!», «Гудкову ура!», «Да здравствует Великая Октябрьская революция!». Громче всех кричал наш подопечный ветеран. Его дружно поддерживала вся семья.
Весть о праздничной «амнистии» быстро облетела Карабах. После этого местные жители стали первыми здороваться с нашими сотрудниками, а у «Трех кранов» старались уступить нам место у воды. Чтобы обсудить с кем-то из нас актуальные для себя вопросы, они заранее приходили к зданию УВД НКАО и терпеливо ждали, когда нужный им офицер направится вниз по улице. Буквально по пятам они шли до «Трех кранов», а уж там, что называется, затевался разговор.
