Я попал в точку. Велетень перенес меня обратно и поставил на пол.
— Ладно, пойдем, — произнес он. — По дороге придумаем что-нибудь. И отдай мне бумаги.
Он вытащил у меня пакет.
Мы вышли из донжона в мрачном расположении духа. Господин Марагур оказался в неловкой ситуации. Он не знал, как предстать перед Василием Яковлевичем и объяснить, что в его присутствии Иванова скормили голодному чудовищу. Несложно предугадать, что скажет Василий Яковлевич — «Мне не нравится, когда моих людей пожирают громовые ящеры». Очевидно, это происшествие не лучшим образом повлияет на репутацию велетеня и отразится на его финансовом положении. С другой стороны, преподнести Василию Яковлевичу какую-нибудь выдуманную версию исчезновения Иванова означало для господина Марагура попасться мне на крючок, а в планы велетеня, видимо, не входило подыгрывать мне.
Мое настроение также было пасмурным. Месть душегубцу за Любку не прибавила мне радости, и даже удовлетворения особого я не испытывал. Меня передергивало каждый раз, как я вспоминал разорванную шею Иванова, булькавшую кровавыми пузырями. Смерть негодяя нисколько не улучшила моего положения. Я пребывал в зависимости от Василия Яковлевича и его компании. Велетень отобрал у меня письма для англичанина, кроме того, он знал, что Аннет следует искать в Амстердаме. Справиться с Марагуром так же ловко, как я проделал это с Ивановым, мне было не по силам. Так что volens nolens[36] приходилось быть паинькой и продолжать затеянную кампанию в неприятной компании с велетенем, Василием Яковлевичем и еще двумя их товарищами, пока живыми.
И только лакей Гришка выглядел невозмутимо, словно в их доме было в порядке вещей скармливать часть гостей громовому ящеру. А что? Очень удобно. Можно в гости ходить с пустыми руками. Главное — наносить визиты не по одному, а мелкими группками — по двое, по трое. А, уходя, одного кого-нибудь скинул в кормушку ящеру — вот и этикет соблюден. Нехорошо, конечно, получилось, что дали чудищу сожрать Иванова накануне турнира. А так — все ничего.
Лакей попрощался с нами возле фонтана с грациями. Привратник открыл ворота, и мы покинули пределы крепости капитана-поручика Косынкина.
Извозчик поджидал нас. Только сейчас я подумал о том, что втроем с Ивановым мы бы не уместились в коляске.
— Вот что, — господин Марагур повернулся ко мне. — Я расскажу Василию Яковлевичу все как есть. А тебе сейчас оторву ногу. Это будет заслуженным наказанием за смерть нашего друга. Думаю, Василий Яковлевич…
Однако ни велетень не успел сообщить, что он думает по поводу того, что подумает Василий Яковлевич, ни я не успел подумать о том, что думать о предложении Марагура оторвать мне ногу и на этом посчитать конфликт исчерпанным. Послышался топот копыт. По дороге мимо нас мчался шарабан, правил которым бородатый мужик, а двое пассажиров на ходу целились в нас пистолетами.
— Ложись! — крикнул я и всем корпусом толкнул велетеня в живот.
В то же мгновение раздались выстрелы. Господин Марагур свалился в ров перед крепостью, я упал на него сверху. Мне представилась возможность в очередной раз поразиться быстроте реакции велетеня. Он отбросил меня в сторону и выпрыгнул наверх. Выбравшись, я увидел, как господин Марагур догоняет шарабан. Пара гнедых проигрывала ему в скорости. Да уж, этих велетеней заставить бы извозчиками служить, так и лошади бы не понадобились! И на улицах бы почище стало! А то навоз, конский запах!
Наблюдая за погоней, я задумался о своем поступке. Этот велетень пытал меня, только что хотел оторвать мне ногу, а я спас его от смерти! Нет чтобы самому спрыгнуть в ров, глядишь, его бы и подстрелили. Правда, оставалась угроза, что они и меня бы убили. Но я спас велетеня потому… потому что относился к нему с уважением! Вот так декантацiя[37] со мной приключилась! Надо же так привязаться к собственному палачу!
Впрочем, у меня еще оставался шанс отделаться от этой противоестественной приязни. Двое господ в шарабане держали наготове еще два пистолета. Они выстрелили в упор в догонявшего их велетеня. Я нисколько не сомневался в том, что обе пули попали в грудь господину Марагуру. Но с таким же успехом можно было выстрелить в проплывавшее над головою облачко. В два прыжка велетень догнал шарабан и свернул головы обоим стрелявшим. Бородатый кучер предпочел не останавливаться. То ли его не волновали радикальные превращения, произошедшие с его нанимателями, то ли он не хотел разделить их участь. Велетень дал ему спокойно уехать с двумя трупами. Он направился обратно. Я сел в коляску и велел нашему кучеру ехать навстречу господину Марагуру.
— Сволочи, кафтан мне попортили, — пожаловался велетень, усаживаясь рядом со мной.
Он даже не запыхался.
— В следующий раз спасайся сам, — сказал он и сквозь дыры в одежде показал мне железные латы. — Впрочем, ты заслужил ногу.
— Ага, значит, оторвешь и оставишь на память…
Господин Марагур расхохотался.
— Слушай, тебе не кажутся эти шарабаны подозрительными?! — спросил я.
— Да что ты, граф? — с сарказмом заявил господин Марагур. — Шарабаны, из которых в меня стреляют, кажутся мне обычным делом!
— Кстати, раз уж мы на «ты», меня зовут Сергеем, — сказал я.
— Клавдий, — представился велетень.
Мы протянули друг другу руки, моя по локоть утонула в его ладони.
— Я вот думаю. Тот шарабан — с мумией — как-то связан с этим шарабаном или нет?
— С какой еще мумией? — спросил Клавдий.
— Когда мы стояли тут у ворот с Василием Яковлевичем, нам навстречу проехал шарабан. В нем сидели какой-то господин и египетская мумия, — рассказал я, вспомнив о том, что Марагур не видел их, потому что сидел, отвернувшись от дороги.
— А Брахмапудра какая-нибудь тут не проезжала?! — воскликнул Марагур. — Что ты мелешь?! Мумия египетская!
— Не настоящая, конечно, мумия, а кто-то, завернутый в золотистую ткань, — пояснил я.
О том, что господин, сопровождавший «египетскую мумию», показался мне знакомым, я умолчал.
Велетень пожал плечами и сказал:
— Возможно, все возможно. Наверно, это была очередная шутка мадемуазель де Шоней. Но! — Он вдруг сделал ударение на этом «но». — Может быть, это и не ее рук дело…
Тогда я не придал значения его словам.
— Кстати, граф… Сергей, я хотел тебя спросить. Ведь ты не помнишь ничего толком?
— Не помню, — подтвердил я.
— Так зачем ты полез в эту авантюру? Чего тебе в Москве-то не сиделось?!
Да, умел господин Марагур не только ответы получать, но и вопросы задавать.
— Как тебе сказать… — произнес я.
— Неужели из-за Аннет? — спросил Клавдий.
— Да, я это делаю ради нее, — признался я.
— Зачем?! — воскликнул велетень.
— Любовь, — ответил я.
А что еще мог я сказать?!
— Любовь! Любовь! — закричал Марагур. — Ну и чудной же вы, люди, народец! Неужели вы и впрямь полагаете, что любовь стоит жертв?!
— Любовь — это счастье, — возразил я.
— Счастье! — взревел Клавдий. — Если тебе оторвать ногу, выбить глаз, а потом отправить в рукопашную схватку, ты будешь счастлив?!
— При чем здесь это? — удивился я.
— Да при том, — заявил Марагур, — что любовь — это война, это бойня, а влюбленный человек — это слепой калека, который лезет в самую гущу и думает, что попадет в райские кущи! А когда опомнится, уже поздно, уже угодил в самое пекло! Шансы вырваться минимальны! И несчастный, знай, крутит головой: где же горнист, когда же он сыграет отбой?! Не понимаю я вас, не понимаю!
— Но как же жить-то без любви? — спросил я.
— Да вот мы же живем! И детей заводим. Только не отравляем друг другу жизнь! Вот тебя взять! Ты же даже не знаешь, доберешься ли живым до этой мамзели! И это — счастье?
Я не знал, что велетеню ответить. Мы доехали до Василия Яковлевича и двоих его товарищей.
— Только что мимо нас промчалась коляска с трупами, — сообщил Мирович. — Никогда не видел, чтобы люди после смерти так драпали! А где Иванов?
— Они застрелили его, — соврал Марагур.
— Черт! — заорал Василий Яковлевич. — Мне не нравится! Не нравится, когда стреляют в моих людей!!!
Совсем как Шварц. И чего он не пошел в полицеймейстеры?!
Его товарищи, особенно единственный оставшийся в живых из числа покусанных и опухших господ, приуныли. Им тоже не нравилось, что убивают людей Василия Яковлевича, а регулярность, с которой это происходило, удручала. У опухшего лицо пошло багровыми пятнами, которые вкупе с побелевшими следами от осиных укусов превратили его рожу в красочную мозаику. Второй господин, напротив, побледнел. Окажись я на их месте, я б давно плюнул на завещание императрицы и вышел бы из партии Василия Яковлевича, причем в уведомительном порядке.
— Выходит, кто-то следует по пятам за нами и ждет удобного случая, чтоб отбить у нас графа, — высказался покусанный и опухший господин.
