— Я пришёл, к коменданту заглянул. Нету. Ну, и на радостях купил себе. Часы и нож, — подмигнул Эркину. — Гулять, так гулять.
Эркин неопределённо повёл плечом, а Женя сказала:
— Андрюша, ну… ну, может, он занят.
— Знаю я, чем он занят, — хохотнул Андрей. — Я ж сказал. Нет и не будет. Не нужен я ему.
— Ну, Андрюша, — неуверенно настаивала Женя.
— Ладно, Женя, — спорить с ней при Эркине Андрей не рискнул. — Давай так. Ждём до… ну, ещё месяц. А… а давай на спор!
— Это как? Пари? — невольно рассмеялась Женя. — И что с проигравшего?
— Я проиграю, ну, придёт письмо, покупаю торт, большой и красивый. А не придёт письмо, так ты пирог печёшь, тоже большой. Идёт?
— Ну, ты и хитрый! — восхитилась Женя и протянула над столом руку к Андрею. — Идёт! Эркин, разбей.
С русскими правилами спора Эркин был уже знаком и, легонько стукнув ребром ладони по сцепленным пальцам Жени и Андрея, подтвердил условия пари.
— И до того дня молчок, лады? — Андрей отхлебнул чая и сам себе ответил: — Лады.
Эркин и Женя кивнули. Залихватское веселье Андрея обмануло бы любого, но не Эркина. И не Женю. Из-за чего психует Андрей, Эркин понимал смутно, но ощущал его… недовольство, обиду, ну, и просто сочувствовал. Да, конечно, хорошо, что письма нет, что Андрей остаётся с ними, но… но и обидно.
Допили чай, разговаривая о всяких мелочах, и Андрей встал.
— Ну, пора и честь знать. Кто куда, а я на боковую. Спокойной всем ночи.
— Спокойной ночи, Андрюша, — улыбнулась ему Женя и тоже встала, собирая посуду.
— Спокойной ночи, — кивнул Эркин. — Про школу не забудешь?
— Не держи за фраера, — камерным шёпотом ответил Андрей по-английски и выскочил из кухни. Но Эркин успел дать ему лёгкого тычка в спину.
Если Женя что и услышала за шумом воды, то неподала виду.
— Эркин, ты иди, ложись, я сейчас.
— Да, Женя.
Эркин тяжело встал из-за стола. О письме, обиде и прочем он уже не думал. Всё же решено: ждём месяц, а там… там видно будет, но лучше бы пирогом закончилось.
У себя в комнате Андрей быстро разделся и лёг. Часы положил на письменный стол. У Эркина, конечно, часы куда лучше, но они же офицерские, были в магазине похожие, но уж слишком дорого. Эркин сказал, что ему подарили. Шикарный подарок, что и говорить. Нет, те часы ему, в принципе, по деньгам, ссуда же, но и чересчур выпендриваться нельзя. И так… а нож ничего, не совсем то, но на совсем то разрешение в милиции надо выправлять. А вот этого совсем не надо.
Андрей потянулся и, уже окончательно засыпая, привычно завернулся в одеяло.
Майские тёплые, то солнечные, то дождливые дни, школа, работа, магазины, домашние хлопоты, отвести Алису на занятия, сделать уроки… дела и заботы наплывали на него, и Эркин, не сопротивляясь, плыл в этом потоке. И у него действительно всё хорошо, по-настоящему. И ему не нужно другого. Пусть ничего не меняется. И хоть видел он Андрея теперь только утром и поздно вечером, но… но ведь это неважно. И в бригаде у него всё наладилось.
Эркин шёл быстро, улыбаясь своим мыслям. Сегодня пятница, он с утра отучился, а Андрею после работы в школу, а вот завтра на шауни они уже вместе пойдут.
Впереди разлеглась поперёк тротуара лужа, и Эркин по-мальчишески перепрыгнул через неё. И в школе у него всё хорошо. Что русский, что математика, что история с природоведением. Ну… ну никак не думал, что учиться — это удовольствие. Удивительно даже. Удовольствие — это сытость, безопасность, хорошая работа, надёжное жильё, ну… ну, ещё можно набрать. Но учёба… он раньше даже не слышал о таком.
Как всегда, в дни, когда у него школа, он до или после уроков — смотря по смене — заходил пообедать к «Соловьям». Его здесь уже хорошо знали: а как же, вторник и пятница, в одно и то же, ну, примерно, время, и так уже почти три месяца. Половой сразу провёл его к столу, за которым он обычно сидел, обмахнул столешницу салфеткой.
— Как всегда?
— Как всегда, — кивнул Эркин.
Как всегда — это полный обед. И так тоже повелось с первого раза. Когда его спросила: «Чего тебе?», — и он ответил: «Пообедать».
Здесь не курили, еда была вкусной и сытной, и в развешенных по стенам клетках пели птицы. Как-то, заметив, что он вслушивается в птичье пение, сидевший за соседним столом немолодой, судя по обильной проседи в ухоженной бороде, но крепкий кряжистый мужчина с гордостью показал ему на клетку с самым голосистым.
— Мой это, — и стал объяснять: — Вот, принёс, чтоб молодые учились. Они ж друг у дружки перенимают.
— Так это школа, — радостно удивился Эркин.
— Это ты точно сказал, парень, — кивнул мужчина. — Ну, а мой учителем. Я его к самому Рогожину возил, чтоб от его певунов вот энто колено взять.
Слово за слово, услышав, что Эркин из Алабамы, бородач требовательно сказал:
— Не слышал тамошних. Ну-ка, покажи.
Эркин, как смог, тихонько посвистел, подражая слышанному на выпасе. К его удивлению, все птицы сразу замолчали, словно тоже прислушивались, а от соседних столов стали заинтересованно оборачиваться. И под одобрительные кивки людей Эркин закончил уже практически в полный голос. Конечная трель у него не очень получилась: не хватило дыхания, но бородач кивнул.
— Понятно. Небогато, конечно, наши больше колен дают, но одно там очень ничего было.
— Лешева дудка с каким переливом, заметил? — откликнулись от соседнего стола. — Надо подумать.
— Подумаем, — кивнул бородач.
Эркину уже надо было бежать в школу, и он простился с бородачом, даже не спросив его имени и не представившись. Но теперь, когда они иногда сталкивались в трактире, то кивали друг другу, и Эркин с удивлением заметил, что относиться к нему здесь стали заметно приветливее, видно, бородач занимал здесь не последнее место.
Сегодня его не было. Эркину хотелось спросит нём, но как, не зная имени, объяснить, о ком речь, да и пора уже. Он расплатился и ушёл.
И снова шёл быстро. Не от боязни опоздать, нет, он был уверен в своём чувстве времени, а от ощущения своей силы и ловкости, от радостного чувства владения своим телом. Да, он набрал свою силу, взял всё, что ему было отпущено, и гибкость его, разработанность суставов, то, что уже сам сделал, — всё его. И уже возле завода пошёл в общей толпе.
— Хей! — окликнул его маленький Филин.
И изумлённо уставился на Эркина, услышав вместо русского «Привет» или «Здравствуй» приветствие на шауни.
— Ты ж… ты ж не знаешь… — наконец выдохнул он.
— Не знаю, — кивнул Эркин. — Но я учусь.
Маленький Филин открыл было рот, но они уже у проходной. Пропуска… табельные номера… а дальше уже каждый к своей бытовке, а они у всех бригад не просто разные, а зачастую в разных коридорах.
У себя Эркин быстро переоделся. Совсем тепло, но чего-то небо опять хмурится, и он сунул в карман куртки свою рабскую шапку. Среди замызганных кепок и выцветших пилоток она смотрелась нормально, он потому и принёс её на смену ушанке.
— Мужики, готовы? — Медведев уже стоит в дверях. — Тогда айда.
Пятничная смена особая. Впереди два дня выходных, неделя свалена, так что… так что давай, старшой, полчаса побегаем — глядишь, на минуту раньше уйдём.
— Мороз, давай сюда. Откати их к путям, щас платформу подгонят.
— Ага, понял.
— Миняй, куд-ды ты её, давай левее.
У Медведева из-под кепки выбиваются слипшиеся от пота волосы. Ему пятничная смена — лишняя головная боль: задела оставлять нельзя, всё за смену разгрести надо.
Начали смену при солнце, а уже прожекторы включили.
— А насколько по асфальту катить легче.
— Ага, это ты сообразил, а тормозить? То-то!
— Ряха, мать твою, не мельтеши под ногами!
— Саныч, давай дурынду сюда!
— Мороз, без тебя закатят! Давай на мешки!
— А куда их?
— Геныч там. Увидишь!
И оглушающий звон обеденного сигнала. И хотя многие бросали свою ношу там же, где их застал звонок, Эркин всё-таки дотащил и свалил в штабель свой мешок.
— Упрямый ты, — хмыкнул Геныч, помогая выровнять ряд.
— Ага, — выдохнул Эркин, восстанавливая дыхание. — Айда?
— Айда, — согласился Геныч.
В столовой тоже всё как всегда вечером в пятницу. Выбор поменьше или вообще бери, что осталось, и народу немного.
Эркин, как обычно, сел с Колькой. Потом к ним подсели Петря с Серёней. Они собирались в воскресенье на танцы с дракой и договаривались кто кому втыкать будет. Эркин переглянулся с Колькой, и тот хохотнул:
— Как бы вам не навтыкали.
Петря пренебрежительно сплюнул, а Серёня вдруг согласился:
— Если с Николина конца, то могут. Там Тёмка, ну, он на масленичных всех перестоял.
— Он вам и навтыкает, — понял, о ком говорят, Эркин и встал.
Своё он уже съел, а впустую сидеть за столом не любил. Засмеялся, вставая, и Колька.
