стихия, решил рассказать женщинам правду. Ту часть, о которой сам имел смутное представление. Дескать, все так сложилось, что едва-едва не ушел в революционную деятельность, но мудрые люди вовремя остановили. Подробностей, вы уж меня простите, рассказывать не могу, но сам, если в чем и виноват, так только в дружбе не с теми людьми, с которыми полагается водиться сыну вице-губернатора. Но друзей, пусть они и плохие, предавать все равно нельзя.
Кажется, прониклись обе и больше вопросов не задавали.
И с Натальей Никифоровной не все гладко. Нет, пока позволяет пожелать ей спокойной ночи, но заявила, что в ноябре или в декабре — от погоды будет зависеть, как подмерзнет земля — намерена съездить к родственникам в Устюжну и объявить, что собирается выходить замуж. Потом, мол, напишет Литтенбранту письмо и даст согласие на замужество.
Наверное, так оно и лучше. Спать с одной женщиной и любить другую можно, но до добра это не доведет. А с квартирой как-нибудь разберусь. Пока хозяйка отыщет покупателя, то да се, что-нибудь подвернется. Или тут останусь. Посмотрю, кто станет моим новым хозяином.
Зато порадовал казначей, отваливший мне, помимо жалованья в пятьдесят рублей, плюс десять квартирных и пять разъездных, целых триста рублей. Оказывается, за хорошую работу следователю положены наградные! Сто рублей за дело кузнеца Шадрунова и двести — за раскрытие убийства Двойнишникова.
Еще одна хорошая новость. Председатель Окружного суда Его Превосходительство сообщил мне в приватной беседе, что он отправил в Петербургскую судебную палату представление о моем повышении. Должность «следователя по особо важным делам» в штате нашего суда вакантна. Правда, здесь имеется проблема: для «важняка» (это мой термин, не Лентовского) требуется стаж работы не менее трех лет, а у меня и полгода нет. Правда, Николай Викентьевич считал, что моих заслуг достаточно, чтобы чиновники из Судебной палаты принесли его ходатайство на подпись министру.
Новость хорошая, но преждевременно губу раскатывать не стоит, а радоваться тому, что имеется в наличии. Например, что сумею прокормить семью даже без помощи родителей.
Триста рублей, и от прежних двух жалований кое-что осталось, да маменькины лобанчики лежат нетронутыми. Расходов-то у меня мало. Я-то хотел себе новый мундир пошить, башлык заказать, а тут приходит посылка из Новгорода. Матушка, как чувствовала, что требуется сыночку. Прибыл не только башлык, но еще один мундир и даже теплый шарф с тремя парами шерстяных носок. Впрочем, здесь и чувствовать не нужно, знает и так. Не всю жизнь она была вице-губернаторшей и действительной статской советницей. Когда-то и коллежской регистраторшей была. Нет, вру. Родители поженились, когда батюшка титулярного советника получил.
Зато теперь у меня имеется «подменка». На те мероприятия, что требуют выезда, осмотров трупов и прочего, стану задействовать старый мундир, а для свиданий с девушкой имеется новый. Спасибо матушке!
Забавно. Теперь даже мысленно называю родителей Ивана Чернавского матушка и батюшка. Видимо, врастаю в новую реальность. И о той жизни стараюсь не думать. Начнешь думать — только хуже будет.
Недавно все-таки решился — написал письмо родителям, обрисовал ситуацию. Мол, встретил девушку, гимназистка седьмого класса, родители, как заказывали — не богатые, но и не бедные, из потомственных дворян, отец занимает важный пост, в перспективе — статский советник. Хорошо бы в конверт фотографическую карточку вложить, но ее нет. Я-то свою уже Леночке подарил, а она тянет. Не исключено, что у нее попросту нет двух рублей, что берет господин Новиков в своем ателье. Денег девчонке предложить, что ли? А еще лучше — уговорить Леночку сфотографироваться вместе. Но это можно лишь тогда, когда она официально станет моей невестой.
Сходить что ли в полицейский участок, проверить — нет ли чего интересного? Сказано — сделано.
В полицейском участке, помимо пристава и двух городовых наличествует девушка, скромно сидевшая в уголке и мужчина купеческого обличья, вальяжно развалившийся на стуле для посетителей.
Девушка одета бедновато, но чистенько, а из всех украшений — здоровенный фингал под глазом. И что здесь такое? На родственников граждане не похожи. Хозяин и прислуга?
Чтобы не мешать, кивнул и тихонечко прошел за невысокий барьер, за которым восседал пристав.
Антон Евлампиевич наблюдал, как Фрол Егорушкин записывает показания купчины.
— Я с этой лахудрой о двух рублях договорился — дороговато, но ничего, а она у меня десятку стащила, — сообщил купец. — Деньги сполна заплатил, проснулся, а эта стерва в моем бумажнике шарит.
— Врет он все, — огрызнулась девица. — Пять рублей обещал, а дал только два. Я взяла свое. А сдачу потом бы отдала, через Анастасию Тихоновну.
Ну ни хрена себе! Я-то, человек наивный и доверчивый, полагал, что в Череповце нет проституток. Не потому, что горожане казались суровыми пуританами, а в силу малочисленности населения. Три тысячи — откуда бы проституткам-то взяться? А вот, поди ж ты. Еще любопытно — собиралась отдать деньги через Анастасию Тихоновну, хозяйку «Англетера». А мне-то гостиница показалась респектабельной. Впрочем, одно другому не мешает. Уж насколько была респектабельная гостиница «Россия» в советское время, но и там хватало своих путан и шлюх, калибром пониже.
Но пять рублей — не дороговато ли?
Проституция, насколько я помню, в Российской империи не запрещена, но должна находиться под контролем городского самоуправления. Городская управа должна озаботится и о медицинском контроле, и о порядке «работы» девушек с «низкой социальной ответственностью».
— Да я тебе, сучка, глаза выдавлю! — вскочил купец со своего стула и кинулся к девушке.
— На место! — рявкнул я, оказавшись между потерпевшим и его обидчицей.
Кажется, немного не рассчитал. От моего рыка не только купец присел, но и полицейские опешили. Надеюсь, девица лужу не напустила?
Чем хороша должность судебного следователя в царской России, так это тем, что он сам решает — брать ему дело или нет. Убийство, разбой или кража — тут не отбрешешься, а с мелочевкой, вроде этого случая, хозяин-барин. В данном случае, я вполне мог бы пожать плечами и сказать — сами, мол, разбирайтесь, полиция записали бы показания купца и проститутки, девушку отвели бы под конвоем городового в мировой суд, а тот бы влепил ей… Да, сколько бы девушке влепили? Сколько бы ей дали за кражу десяти рублей? Наверное, не больше недели. А если бы здесь действовали законы моей России, то пристав сейчас написал бы отказной материал, за незначительностью ущерба[1].
— Сядьте на свое место, — уже более мягко сказал купцу, помогая ему присесть на стул. Посмотрев на девушку, открывшую от изумления рот
