Генриху с Анной повезло - они увели свободного кучера из-под носа у зазевавшегося бюргерского семейства. Сели, не торгуясь. И, уже свернув на соседнюю улицу, услышали, как со стороны парка донесся истошный визг.
- Что это? - испуганно спросила девчонка.
- Не знаю, - ответил он с деланным безразличием. - Драка, наверно. Полиция разберется.
Небо наливалось угольной чернотой, луна пронзительно сверкала над крышами. Мороз обжигал лицо. Анна сидела, спрятав нос в воротник и прижавшись к плечу Генриха. А тот прокручивал в памяти разговор с 'фавориткой'.
Нет, все-таки ее слова про клеймо похожи на сказку. Он должен поверить, что полусумасшедшая одиночка способна вот так, за пару минут, взломать чудовищный блок, над которым трудились лучшие специалисты конторы?
С другой стороны, он ведь своими глазами видел ее нынешние возможности.
Если она не врет, то ему пора действовать. Прийти домой, сконцентрироваться, чтобы никто не мешал, и содрать проклятое клеймо окончательно. Вот только готов ли он, Генрих, к этому?
О, будь он моложе, не сомневался бы ни секунды. Снова ощутить зов чернильного света! Увидеть и прикоснуться к тому, о чем большинство людей не подозревает! Да он бы жизнь за это отдал!
Да, отдал бы. В прежние времена.
А сейчас...
Сейчас ему сразу вспоминаются ощущения, сопровождавшие процедуру наложения блока. И сердце сжимается при мысли о том, что все это повторится. Точнее, будет намного хуже - ведь теперь придется действовать самому. Это как оперировать себя без наркоза.
Генриха передернуло. Память услужливо оживляла картинки, которые он двадцать лет пытался забыть. Тот жгучий, невыносимый страх, когда над ним, прикованным к медицинскому (или правильнее будет - к пыточному?) столу, открылась зияющая воронка, и чернильный отросток потянулся от нее вниз, утончаясь и заостряясь, пока не коснулся кожи над переносицей. Тогда ему показалось, что липкая смола вливается прямо в мозг, отвердевая и отгораживая от привычного мира, и Генрих не выдержал - заорал и задергался, как безумный.
В те дни он думал - жизнь кончена. Лежал целыми днями, отвернувшись лицом к стене, и хотел лишь одного - заснуть и больше не просыпаться. Но его будили, заставляли вставать, кормили почти насильно. Говорили, что он привыкнет, научится жить, как все. Пусть не сразу - не за неделю и не за месяц, но научится обязательно! Спешить ему некуда, он теперь обеспеченный человек, да еще и с дворянским титулом.
Самое смешное - они оказались правы.
Он приспособился. Даже стал находить определенное удовольствие в этой новой, нормальной жизни. Когда читаешь умные книжки, вкусно и неторопливо обедаешь, небрежно киваешь кучеру, который называет тебя профессором, трижды в неделю приезжаешь на кафедру, а вечерами лениво болтаешь в 'беседке' с замечательно образованными, пусть и анонимными, собеседниками. И, глянув однажды на календарь, удивляешься, что еще один год прошел незаметно, проплыл, как облако за окном.
А потом появляется психопатка с чертополохом.
Генрих едва удержал ругательство. Нет, правда, что ей могло от него понадобиться? Зачем писать ему письма, устраивать встречи? Провалилась бы вместе со своими колючками!
Он глубоко вздохнул, приказал себе успокоиться.
Сельма, похоже, от него не отстанет, а значит, нужно искать ответы. И истерика здесь никак не поможет. Хочешь, не хочешь, придется рассуждать, как ученый. Анализировать факты, искать закономерности, строить предположения.
Итак, еще раз - что нужно 'фаворитке' от Генриха? В каком качестве он может быть ей полезен? Подручный, соучастник? Нет, ерунда. Она и так отлично справляется - всю контору, вон, поставила на уши.
И все-таки предположим, что ей потребовались его способности к светописи, которые сейчас заблокированы. Тогда она уже сняла бы с него клеймо - прямо там, в парке. Зачем откладывать? Но она вместо этого ведет с Генрихом долгие задушевные разговоры. Будто не сомневается, что он поймет и поддержит. Как она говорила? 'Тебе даже запах нравится'.
Последний аргумент, несмотря на свою нелепость, почему-то не шел у Генриха из головы. Такое ощущение, что для Сельмы это были не пустые слова. Она вкладывала в них некий конкретный смысл, и если бы Генрих понял намек, картина сразу бы прояснилась. Но пока он лишь терялся в догадках.
- Вон к тому дому, пожалуйста, - сказала Анна вознице. - Да-да, где еще один экипаж у ворот.
Генрих, отвлекшись от своих мыслей, глянул по сторонам. Улица была ему незнакома, но производила более чем достойное впечатление. Особняки в два-три этажа стояли вольготно, не прижимаясь один к другому. Их окружали раскидистые деревья, почти как в парке. Окна светились приветливо и спокойно. Ворота одного из дворов как раз открывались, и чей-то экипаж, запряженный парой гнедых, собирался заехать внутрь.
- Отец вернулся с фабрики, - пояснила Анна для Генриха. - Обычно он там допоздна пропадает, но сегодня пятница. Видите, как удачно!
- У вас красивый дом. Батюшка ваш, полагаю, на фабрике человек не последний?
- Можно и так сказать. Он управляющий.
- Ах, вот оно что. А как он отнесся... гм...
- К тому, что дочь сидит в пыльной библиотеке, как мышь, и выдает балбесам-студиозусам книжки?
- Да, но я бы выбрал другую формулировку.
- Он был, мягко говоря, не в восторге. В его представлении, девица из приличной семьи должна интересоваться несколько иными вещами. Но вы не подумайте, он не какой-нибудь мракобес! Просто немного консервативен. Да вы сейчас и сами увидите, когда будем ужинать.
- Простите, Анна, я не могу остаться. Мне нужно ехать.
- Тогда я на вас обижусь!
Их коляска остановилась. Генрих выбрался, подал спутнице руку. Экипаж, подъехавший раньше, уже вкатился во двор. Анна подбежала к воротам, которые не успели закрыться, и позвала:
- Папа, иди скорее сюда!
Из ворот показался дородный господин в пальто с бобровым воротником - немолодой, под шестьдесят, но крепкий, с энергичной походкой. Лицо добродушное, роскошные усы с сединой.
- Анна?
- Здравствуй! - она чмокнула его в щеку. - Познакомься, это Генрих фон Рау. Он с факультета светописи, а еще - эксперт Третьего департамента.
Генрих предпочел бы не упоминать свою причастность к конторе, но усач не выказал неприязни - вежливо кивнул, приподнял шляпу. Анна сразу наябедничала:
- Я приглашаю Генриха ужинать, а он пытается увильнуть.
Тот факт, что дочь назвала гостя просто по имени, не ускользнул от внимания хозяина дома. Он присмотрелся к Генриху с интересом. Усмехнулся:
- Вы ее не переспорите, герр фон Рау. Анна весьма упрямая барышня. Да и я буду рад, если вы к нам присоединитесь.
