Из лагеря мы с Семёновым выходили последними, колонну вёл старший лейтенант Смелов.
— Людей много, трудно будет уходить, – негромко сказал Семёнов, когда второй разведчик, красноармеец Мироедов, однополчанин Белова, подвёл к нам лошадей.
Видимо, на душе капитана лежала вся та тяжесть, что упала на нас с момента освобождения лагеря. Я‑то это ярмо сбросил, зная, как распорядиться этими людскими резервами, но Семёнов о моих планах не знал, накручивая себя. Поэтому я поспешил развеять все его тревоги.
— Согласен трудно, – сплюнул я, наклонившись в седле. – Но мы этого делать не будем.
— В смысле? – я не видел в темноте лица Семёнова, только его силуэт, но по голосу было ясно, что он удивлён.
— Бессмысленно, нас загонят, разобьют на небольшие группы и уничтожат. Исход предрешён… Но это если мы будем действовать по логике, которую от нас ожидают немцы, только вот мы этого делать не будем.
— А что?
— Жесть. Тебе, капитан, знакомо это слово?
— Тонкий металл? Кровельное железо?
— У этого понятия есть и другой смысл. Вынужденная военная жестокость, сформулированная в одно слово – жесть. Мы не будем уходить от преследований, сбрасывая подразделения–шавки, что будут висеть у нас на ногах. Нет, мы сами будем их бить, пока они не сорганизуются в большие силы с тяжёлым вооружением. Только вот боюсь, к тому времени будет поздно… для немцев.
— Значит, ты уже всё спланировал?
— Да. Колонна пленных оставляет такой след в весенней земле, что нас без собак найдут. Вон, хоть самолёты поднимут… если их тыловикам дадут, конечно. Так что будем бить всегда и везде. Уходить отсюда сразу не будем. Немцы не успели вызвать помощь, проводной связи у них не было, а рацию разбило пулей в начале боя, так что завтра утром ждём одну–две машины, что направит командование этой области для проверки ситуации, почему лагерь штатно не выходит на связь. Этих мы постараемся принять чисто, нам нужна техника. Форма и мотоцикл есть, сыграем дорожный патруль. Надеюсь, среди пленных найдётся умеющий говорить по–немецки.
— Потом уйдём?
— Ха, – хмыкнул я. – Нет, не уйдём. После пропажи проверочной группы немцы отправят усиленную колонну. Скорее всего, полнокровную охранную роту со всеми средствами пехотного усиления, что у них имеется по штату. Вот после уничтожения этой группы из засады и довооружения бывших пленных мы и уйдём отсюда. Не раньше. А в промежутке между этими группами мы будем заниматься формированием нашего мехподразделения.
— Но они же поднимут для этого все части.
— Это так. Но не забывай, что мы глубоко в тылу и у немцев боеспособных подразделений тут мало, ближайшее мы собираемся уничтожить из засады. А пока они соберутся, пока будут кидать под нас полицаев, чтобы задержать, а те вояки ещё те, начнут подтягивать подразделения с дальних гарнизонов… В принципе этот план меня также устраивает. Трофейное вооружение немецких подразделений усилит наши мангруппы, а полицаи дадут тот необходимый опыт для взаимодействия в бою разных подразделений, чтобы немецкие охранные или маршевые роты, которые перенаправят на наше уничтожение, получили от всей широты русской души. Это всё, конечно, предварительные планы, но мне нужны бои, чтобы сделать из этого пока аморфного, но желающего драться стада нормальные
боевые подразделения.
— Думаешь, всё получится?
— Уверен. Жесть и наглость наше всё, нужно делать то, что противник от нас никак не ожидает, и наносить ему максимальное поражение. Кстати, я снял тебя с батареи, вооружения у нас будет много, да ещё разного, так что вступай в должность начальника артиллерии мехгруппы. Поверь, это будет адская работёнка, чтобы взаимодействовать разные стволы для общей работы.
— Ничего, справлюсь, – уверенно ответил Семёнов. Я почувствовал, что тревожные нотки уже пропали из его голоса. В нём больше преобладала жажда заняться любимым делом. Сумел‑таки завести его на работу.
— Вот, товарищ старший лейтенант, обед, – подошёл ко мне помощник повара в белом переднике, завязанном на поясе.
— Давайте, как раз вовремя, – принял я солдатский котелок и, достав из‑за голенища свою ложку, принялся за обед вприкуску со свежим душистым хлебом. Как оказалось, немецкая кухня имела функции пекарни, что мне нравилось. На всех выпечки не хватало, но хотя бы одна рота получила свежего хлеба. Остальные довольствовались сухарями и галетами.
Остальные уже успели пообедать, только я отсутствовал с парой бойцов. Но они уже ушли на кухни получать свой паёк. Уничтожая ложку за ложкой гороховый суп с мясом, я размышлял о превратностях судьбы. Хотел людей, так получи. Правда, количество слегка выбивалось из того, на которое я рассчитывал, раза так в три.
Вчера ночью, когда мы вернулись в наш лагерь, в ельнике уже были готовы лежанки из нарубленного лапника и дымились кухни, вкусно пахло свежеприготовленной едой. Ельник был не особо большой, но нарубить веток, чтобы не спать на голой сырой земле, хватило, правда, утром выяснилось, что теперь и ельник начал просматриваться насквозь. Но это не страшно, мы тут простоим максимум ещё сутки, потом уйдём, а с воздуха ельник нас скрывал вполне нормально, разве что только все три кухни постоянно дымили под присмотром старшего повара мехгруппы сержанта Лапина, демаскируя нас, но пришлось примириться с этим.
Утром настала страдная пора по формированию мехгруппы. С предоставленным списком мы первым делом сформировали… нет, не боевую группу, а взвод снабжения и хозвзвод, только после того, как все пожилые бойцы и командиры были пристроены, мы принялись за формирование боевых подразделений. Но тоже не полностью. Для первой засады нам было нужно не так много людей, поэтому были сформированы и пополнены людьми и вооружением пулемётный взвод, мотоциклетный, куда входили пока две машины, и мотострелковый. Последний был создан мной не по штатам Красной Армии. Взвод состоял из двадцати шести человек. В него входили четыре боевые пятёрки. Каждая из командира, пулемётчика, двух автоматчиков и снайпера. Правда, автоматов и снайперок не хватало, вооружили из трофеев, добытых в лагере, пока две пятёрки, остальные довольствовались карабинами до лучших времён, пока ещё трофеев не добудем. Да с пулемётами тоже были проблемы, едва–едва хватило вооружить взвод четырьмя МГ-34. Как позже выяснилось, на вышках лагеря военнопленных стояли не привычные пехотные МГ-34, а их предшественники с гражданской войны МГ-08–15. Это было достаточно устаревшее оружие, но все пять единиц нам пригодятся. В роте охраны лагеря было всего три МГ, по одному на взвод, остальные – вот такие устаревшие машинки. Один МГ, снятый с разбитого мотоцикла, у нас был, пятый с мотоцикла мы не стали снимать, пулемётов хватало, как раз четыре.
