а все прочие свернули направо.
— Вытащи из холодильника салат и водку, а я пока хлеб порежу, — распорядилась она.
Вечерняя Москва-2
— Тут два салата, — ответил я, обследовав содержимое холодильника, — и половинка торта.
— Да вынимай все, пусть на столе стоит.
— И ещё виски есть, Джонни Уокер, — посмотрел я в другую сторону.
— И это тоже можно… ты виски-то наверно ни разу в жизни не пил?
— Что это, — обиделся я, — один раз пробовал — самогонка самогонкой, стоит только бешеных денег.
На это она совсем ничего отвечать не стала, а просто прихватила корзинку с хлебом и одно блюдо с греческим, кажется, салатом, и мы перебазировались в гостиную. Где супружеская чета Мироновых уже расставила то, что мы из ресторана прихватили, а Нина скромно сидела в углу возле огромного телевизора Панасоник и ни во что не вмешивалась.
— Присаживайтесь, гости дорогие, — Галина бухнула на стол принесенное, я тоже пристроил на свободное место две бутылки и присел на краешек стула.
— Сначала тост, потом дело, — провозгласила она, — чтобы все были счастливы, — и немедленно выпила.
— Ну а теперь пошли, — обратилась она ко мне, — Джуна Петровна. А вы тут не скучайте без нас.
И я вышел в соседнюю комнату вслед за ней — это, видимо, спальня была, если судить по кровати в углу.
— Что болит, где болит? — приступил я к процедуре дознания, — рассказываем, не стесняемся.
— Общее состояние хреновое, — честно призналась она, — вот так встанешь с утра и волком выть хочется.
— Это бывает, — философски заметил я, — значит посмотрим в общем и целом…
— Раздеваться надо? — спросила она.
— Пока нет… встань вот сюда, к окну, — начал распоряжаться я, — голову закинь назад… хорошо… руки чуть в стороны… так достаточно… правое плечо чуть вперед… теперь назад… левую ногу подними и согни в колене… опускай… повернулась спиной и нагнулась… нет, так много, чуть меньше… ложись на кровать лицом вниз и не двигайся… все, сеанс закончен.
— И чего у меня там, доктор? — внезапно взволновалась она, — нашел что-то серьезное?
— Успокойтесь, больная, — позволил я себе слабенькую шутку, — абсолютно ничего страшного у тебя нет. Аппендицит когда вырезали?
— Три… нет, четыре года назад, — ответила она, по-прежнему взволнованно дыша.
— Там рубец слегка воспаленный, но мне сдается, что это совсем не страшно — заживет само собой.
— А еще что? — спросила она.
— Геморрой второй степени… переходная фаза к третьей — тоже смертельного в этом ничего нет. Если ты насчет опухолей, то можешь расслабиться — даже и в проекте у тебя ничего не значится. Сосуды, конечно, так себе, но уж извини, скажу прямо — для твоего возраста они вполне даже удовлетворительные, так что и тромбоз тебе не грозит в ближайшие годы.
— Ну ты меня успокоил, — явно повеселела она, — пойдем водку теперь пить.
— А Андрюша? — напомнил я, — мы же ему тоже что-то обещали.
— Решим вопрос и с Андрюшей, — усмехнулась она, и мы вернулись за стол.
— Ну как? — почти одновременно спросили Миронов с Голубкиной, а Нина благоразумно промолчала.
— Жить буду, — весело ответила Галина, — причем долго и счастливо.
— За это тоже надо выпить, — мудро рассудил Андрей, поднимая рюмку, — чтобы все жили не только счастливо, но и долго.
И мы не долго думая, опрокинули емкости в себя, я потом закусил еще греческим салатом.
— Теперь твоя очередь, Андрюша, — просто сказала ему Галина, — если не передумал, конечно.
Тот тряхнул головой, улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой Геши Козодоева, и мы с ним опять проследовали в спальню.
* * *
Этот случай был гораздо тяжелее и отнял у меня битых полчаса времени…
— Значит так, Андрей Александрович (можно просто Андрей), хорошо, значит так, Андрей… — так начал я заключительную речь, — ты мужественный человек?
— Ээээ… — поперхнулся он, — я как-то не задумывался над этим.
— Ну тогда слушай, а решать все сам будешь… то, что у тебя фурункулез, ты наверно и сам хорошо знаешь…
— Да, уже лет 20 как, — кивнул головой он, — простудился в начале 60-х.
— Но это полбеды — больно, но жизни не угрожает.
— А целая беда в чем? — нашел он в себе силы спросить.
— Аневризмы у тебя, большие и протяженные, минимум три штуки. Знаешь, что это?
— В общих чертах. Лучше, если ты расскажешь.
— Изменение толщины стенок сосудов, чаще всего в сторону утолщения. В предельном случае может перекрыть ток крови, а это уже сам понимаешь, что повлечет.
— И что делать? — глухо спросил он.
— Я немного скорректировал самую большую из них, — ответил я.
— Как скорректировал? Без инструментов?
— Да, без них, — не стал углубляться я в этот вопрос, — но остальные две нуждаются в серьезном и длительном лечении.
— И что это за лечение?
— Да хотя бы санаторий в Пицунде — на месяц, а лучше на два, а потом я бы с тобой еще поработал.
— А почему сразу нельзя?
— Опасно потому что, — отрезал я, помог ему подняться и мы вернулись в гостиную.
— А мы тут почти все выпили, — сообщила нам Галина, — вам по рюмке Джонни Уокера оставили.
Андрей не глядя ни на кого махнул эту рюмку, а потом заполировал почти целым стаканом Столичной.
— Ого, — удивилась Галина, — видно у тебя диагноз оказался похуже моего.
— Ерунда, — вклинился в разговор я, — жить Андрей будет, долго и счастливо… если принять кое-какие предупредительные меры.
— А у нас еще и Ларочка осталась недообследованной, — вспомнила вдруг Брежнева.
— Нет уж, — резко возразила та, — много знаний — много печалей, как говорили древние греки. У меня ничего нигде не болит, так что воздержусь я.
— Ну и ладушки, — повеселел я, — мое дело предложить, ваше — отказаться. Расскажи лучше, над чем вы сейчас работаете с Андреем.
На эту тему они оба беседовали гораздо охотнее — Андрей заканчивал сниматься в «Сказке странствий» и рассматривал предложение по «Блондинке за углом», а у Ларисы был некий творческий застой, кроме театральных работ ничего другого даже на горизонте видно не было.
— Сказка странствий это же Митта? — уточнил я, — совместная с кем-то там работа?
— Точно, — откликнулся он, — Митта, совместная постановка с чехами и румынами. Премьера в декабре в «России» — приходите, кстати, все, приглашения я обеспечу.
— Охотно, — легко согласился я, — это будет очень любопытно, правда, Нина?
Нина наконец-то ожила и довольно мило описала, как ей понравился последний фильм Андрея, а именно «Будьте моим мужем». Миронов долго слушал ее, морщился и наконец высказался:
— Неудачное кино получилось, Проклова там все одеяло на себя перетянула… да и вообще давайте лучше светские сплетни обсудим.
Эта тема вызвала живой интерес всех без исключения. Наибольший резонанс на тот момент имели целых три эпизода — с Машиной времени (знаменитая статья в Комсомолке под названием «Рагу из синей птицы»), интервью с Пугачевой в той же газете и скандальное выступление Хазанова, где он упомянул о романе Пугачевой и Паулса и подаренный в знак любви и дружбы белый рояль.
— Бред же, — возмущалась Галина, — у Пугачевой молодых поклонников хватает, зачем ей этот старик?
— Но белый рояль, — заметила Лариса, — есть же у нее такой, сама видела.
— Могла сама купить, — резонно возразила Брежнева, — денег у нее достаточно. А Хазанов мразь и больше никто.
— Да ладно, — заступился я за Гену, — классный же комик, а что про Пугачеву сболтнул — с кем не бывает. Странно, что это на экран пропустили…
— Да-да, — подтвердил Миронов, — у нас в театре тоже многие удивлялись — видимо в Главлите тоже есть тайные недоброжелатели Пугачевой. А насчет Макаревича и Синей птицы мне совсем непонятно…
— Да чего там непонятного, — взвилась Галина, — Андрюша слишком много возомнил о себе, новый Леннон, понимаешь, объявился. Деньги, опять же, слишком сильно любит…
— А ты не любишь? — с ехидцей спросил Миронов.
— Эх, Андрюша, — вздохнула она, — на моем уровне деньги уже имеют чисто философский смысл. А вот на уровне Макаревича пока еще значат очень много и во всех остальных смыслах. Не надо было хапать выше определенной черты за левые концерты и тексты поскромнее сочинять — и все у них было бы в шоколаде.
— Меня немного напряг один момент в этой статье, — призналась Лариса, — про пение фальцетом…
— Да, интересный поворот, насчет этого у нас, кажется, никого еще не упрекали, — тут же подхватил тему Миронов, — тоненьким голоском, а если точно, то фальцетом, у них только Макаревич поет… если честно, то голос у него совсем не концертный. Уж на что я не певец, но и то лучше
