— А как же иначе? Мне бы ещё настоящее дело.
— Успеете, — пообещал апостол. — Раз уж вы такой патриот Отдела, то работу для вас обязательно найдут. Но с ангелами больше не деритесь.
— Не буду, апостол.
— Они ведь тоже при исполнении.
— Я понял, апостол.
— Хорошо. Идите. Я позвоню Старшине и отзову свою телеграмму насчёт вас.
— Спасибо, апостол.
С этими словами я, пятясь задом, выскользнул из кабинета.
— Ну что? — шёпотом спросил Красный.
Я дал знак следовать за мной.
Аферист и Упырь как раз закончили запугивать секретаршу; та в ужасе от обещанных кар дрожащим голосом клялась не говорить кому бы то ни было о появлении чёрта в приёмной апостола Петра. Мы выбежали в коридор, где ходило обезглавленное тело чёрта, слепо натыкаясь на стены, а голова грязно ругалась в самом дальнем углу; помчались дальше, выскочили на порог. Меня распирали эмоции. Это было что-то… Нет, словами такого не скажешь. Как будто идёшь на экзамен, заранее зная о том, что тебе никогда в жизни его не сдать — и сдаёшь. Но и этот пример мало подходил для того, чтобы выразить мои чувства.
Группа догнала меня только у стоянки транспортных ангелов.
— Да скажешь ты, как твои дела?! — злобно прошипел Красный.
— Пора-пора-порадуемся на своём веку! — немузыкально заорал я в ответ.
— Понятно, — сказал Красный. — А что, герои, не покататься ли нам на радостях?
Не дожидаясь нашей реакции на его предложение, он побежал на стоянку. Ну а мы, разумеется, за ним.
На готовых двинуться в путь ангелов наш командир внимания не обратил. Он промчался в дальний угол стоянки и распахнул ворота загона, в котором помещались отборные херувимы.
— Эй, эти только для святых и праведников, — предупредил Красного начальник охраны стоянки.
Полностью его проигнорировав, командир вскочил на самого ухоженного херувима и, выхватив шашку, скомандовал:
— Группа, по коням!
— Слышишь, ты, не лягайся! — возмутился осёдланный им херувим.
Но Красный был настроен именно лягаться. Он так влепил своему скакуну пятками, что они на секунду полностью скрылись в боках херувима. Тот взвыл бесовским голосом и вылетел за пределы стоянки.
— А ну прекратите безобразие! — потребовал начальник охраны.
За его спиной вырос один из подчинённых, готовый к бою. Оба они тоже были херувимами и, в принципе, мало чем отличались от транспортников, поэтому я вскочил на первого, а второго пригнул к полу, чтобы Учитель оседлал его со всеми удобствами. Охранники принялись брыкаться в надежде сбросить нас со своих спин, но тут вернулся Красный и так хлопнул начальника охраны плашмя шашкой пониже спины, что у обоих сразу пропала охота показывать характер. Викинг, Аферист и Упырь уже оседлали более смирных транспортников.
— Вперёд! — распорядился Красный.
И мы помчались за командиром, размахивая оружием и отчаянно матерясь.
— Вы не имеете права ездить на нас! — пыхтел мой рысак.
— Мы будем жаловаться! — вторил ему скакун Красного.
Но даже это не могло испортить нам удовольствия. Мы неслись между редкими облаками в солнечный полдень, где-то в километре от земной поверхности, но живые нас не видели, лишь русалки и лешие долго смотрели нам вслед, да упыри ёжились в своих могилах.
И каждый в нашей группе был за всех, и все были за одного.
* * *
— Красный, — сказал Старшина. — Из транспортного отдела на твою группу поступила жалоба.
— С чего бы это? — удивился я.
— Молодой, до тебя мы ещё дойдём. Красный, что это за скачки на херувимах?
— А разве нельзя?
— Да, нельзя. Херувимы предназначены только для святых и праведников. Неужели они вас об этом не предупреждали?
— Что-то такое говорили, — признался Красный.
— Ага! Всё-таки говорили! И вы, конечно, их послушали.
Красный кивнул мне, и я отбарабанил первый пункт Инструкции по действиям сотрудника Отдела в особых случаях:
— В особых случаях сотрудник Отдела приравнивается к праведнику, а по дополнительному распоряжентю апостолов Петра или Павла — к святому.
Старшина поморщился.
— Да, молодой, с тобой ещё придётся повозиться. А что, Красный, у вас был особый случай?
— Наиособеннейший.
— Ладно, я вам это ещё припомню. А теперь вот что: не будешь ли ты столь добр, молодой, сейчас же заступить в наряд? Или у тебя на этот счёт тоже имеются какие-нибудь цитаты из инструкций?
— Я буду счастлив принести пользу Отделу.
— Отлично. Можете идти. Меня уже тошнит от ваших рож.
* * *
С поста дежурного я позвонил тётке.
— Зайка, да что ж это такое? — запричитала она вместо «здравствуй». — Ну как ты мог драться с ангелами?
— Так получилось, тётя.
— Что значит — получилось?
— Тётя, я вам всё объясню. Мы встречались с одной девушкой у врат чистилища.
— С какой девушкой?
— С хорошей, тётя. Она на четыреста лет старше меня.
— Господи!
— Она бы вам обязательно понравилась, тётя. А уж как мне нравится! Стоим мы с ней, разговариваем. А тут ангел. И говорит: давайте, расходитесь. Девочка его просит, чтобы он ещё хоть немного подождал, а тот поднял крик, что мы и так долго болтаем, и не положено. А потом — хвать её за руку и потащил. Ну я, конечно, влепил ему по роже…
— Зайка, что ты такое говоришь?! — с негодованием перебила меня тётка. — Какая ещё рожа?! У ангелов прекрасные, благородные лица!
— Ой, простите, тётя! Я влепил ему по прекрасному, благородному лицу. Он, понятное дело, скопытился…
— Что сделал?
— Вышел из строя. Тут ещё двое прибежали, с мечами. Представляете, тётя, какие шакалы, я ведь был безоружен!
— Зайка…
— Нет, вы уж меня дослушайте! Первого я свалил ударом на опережение, забрал у него меч и уложил второго. Тогда она навалились на меня вдесятером — вдесятером, тётя! — однако одолеть меня им удалось далеко не сразу.
— А что девочка?
— Она пошла за нами в комендатуру, но внутрь её не пустили. Кстати, надо будет ей позвонить.
— И что теперь, зайка? Я слышала, апостол Пётр очень рассердился.
— Нет, уже всё нормально. Я только что от него. Объяснил ему, как и почему.
— А он?
— А он сказал, что так этим ублюдкам и надо.
— Зайка, ну почему ты в беседе со мной всё время употребляешь грубые слова? Апостол Пётр так сказать не мог, это очень интеллигентный человек.
— Значит, он выразился приблизительно. И вообще, какая разница, тётя? Главное, что всё уже закончилось.
— И то правда.
— А вы как себя чувствуете?
— У меня всё по-старому.
