- Какой точно адрес?
Математик показал ему какую-то бумажку:
- Пятая линия, девяносто семь, одиннадцать.
И вот мы поехали на "Василеостровскую", долго и путано пробираясь вперёд. Утром Математик снова сверился с бумагами и картами. Он несколько раз всмотрелся в магическую бумажку, на которой по-прежнему значилось "5-я линия (тут была непонятная закорючка), 97 11". Но, скосив глаза, я видел, как недоверчиво он на неё смотрит, будто цифры за ночь могли поменяться местами.
Мы вышли с "Техноложки" и, когда начали торговаться за дрезину на "Сенной", прямо из тоннельной темноты к нам вышел Семецкий. Лицо у него было одухотворенное, и я понял, что он рвётся прочитать нам новое стихотворение. Читать ему не дали, но на дрезину взяли. Дрезина ехала медленно, и я лениво смотрел, как вьются по стенам десятки проводов толстых и тонких, да мелькают путевые знаки. Всю дорогу сюда я двигался сначала по путевым знакам своих снов, а потом по путевым знакам метрополитена, да всё счастья не нашёл. И знаки-то оказывались фальшивыми я вспомнил перечёркнутый круг в тупике перед заложенным тоннелем, говорившим, что это, собственно, тупик. А потом тупик оказался как раз проходом, из-за которого пошла вперёд кировская братва.
Владимир Павлович сидел рядом, нахохлившись, как больная птица. Вдруг он встрепенулся и сказал:
- А знаешь, в чём главное сходство Москвы подземной и подземного Питера? А вот в чём тут воздух один и тот же. На поверхности он разный, там всякие бордюры с поребриками, подъезды с парадными, а внутри так одна атмосфера. Это, Саша, социальная атмосфера осажденного города, где разница между богатством и нищетой заключается в обладании куском конины...
Это были странные слова, ну откуда взяться у нас конине? Наверное, он хотел сказать свинины.
Но, несмотря ни на что, мы передвигались с удобствами и добрались до "Василеостровской" довольно быстро и вот уже стучали в двери внутреннего периметра перрона. С официального разрешения хозяев поднялись на поверхности никого не таясь.
Мы сразу же нашли гигантский заброшенный супермаркет, где разжились двумя тележками на колесиках. Рюкзаки были погружены в тележки, которые по разбитой мостовой ехали плохо, но всё же это было лучше, чем тащить эту тяжесть на себе.
Мы дошли до конца 5-й линии, но обнаружили, что никакого 97 дома на ней нет и быть не может. Нумерация домов обрывалась раньше, и последним было здание какого-то завода, видимо, оборонного, судя по огромным металлическим бочкам, раскатившимся из его ворот. Бочки были из нержавеющей стали, почти не тронутые временем. Они лежали посреди улицы, похожие на секции секретных ракет.
- Стойте, вдруг осенило меня. А не может быть так, что это дом одиннадцать, а квартира девяносто семь. То есть наоборот, понимаете?
Математик понял меня мгновенно.
- Собираемся, - скомандовал он.
И мы, поднявшись, безропотно потрусили обратно. Наконец мы остановились перед искомым домом, огромным, уходящим в глубь квартала, с каким-то внутренним двориком. Дом выглядел удивительно обшарпанным и даже оброс неприятным фиолетовым плющом. Я вообще заметил, что тут довольно много было этого плюща, что рос он непонятно откуда, но опутывал целые кварталы. Но мне-то, обсыпанному пыльцой Царицы ночи, было не привыкать.
Мы поднялись на четвёртый этаж и нашли квартиру. Оказалось, что какие-то гигантские апартаменты тут были нарезаны на крохотные комнаты. Оттого-то в адресе значилась цифра 97. Да только одна фальшстенка обвалилась, и дыра вела в соседнюю квартиру, совсем иную по стилю.
Это было жилище довольно странного человека, украшенное многочисленными пластмассовыми финтифлюшками, лепниной и позолотой такого радикально-химического свойства, что двадцать лет безвременья её не брали. Даже манная на гнутых разлапистых ножках была золотой. Но тут я уж не знаю, что это было за золочение.
Семецкий опять сбежал в дальнюю комнату, как в доме на Австрийской площади. Ситуация повторилась в точности. То есть расстановка сил была та же: мы в засаде, а неизвестные аборигены были потенциальной добычей. И Семецкого точно так же заперли в дальней комнате, чтобы никого не спугнул, только тут он не мог вылезти в окно. В скалолазании он не был ещё замечен. Меня поставили в угол на кухне, чтобы не мешался, а мне только это и было нужно. Я там как школьник, чуть ли не ковырялся в носу - это Математик искал своего родственника, а не я отца. Не мой был это праздник.
Хоть сидение наше в засаде повторилось, но совершенно с другим результатом.
Не навалился ещё вечер, как мы услышали шаги. Те, кто поднимались по лестнице, явно ничего не боялись. Компания молодых людей ввалилась в квартиру, и как только они зашли все, Мирзо тихо прикрыл входную дверь. Перед нами, притаившимися в разных комнатах, бродили довольно странные аборигены. Были они молоды, вовсе не на какие отбросы общества не похожи, а напоминали скорее музыкантов из симфонического ансамбля. Все в чёрном, то есть в длинных черных плащах и широкополых шляпах. Они принесли в эту пустую квартиру какие-то мешки и, судя по всему, собирались тут ночевать. Кто-то зажёг папиросу, и я понял, что это не табак, а какая-то трава. Плохо я знал, как пахнет конопля, а наверное, это всё же была она.
И вот тут Математик вышел из своего укрытия и спокойно, но довольно громко позвал:
- Лена!
Одна из девушек сдавленно вскрикнула, а её спутники замерли на месте. Один из чёрных стал выдирать из-под пальто какое-то оружие, но Мирзо прямо от живота дал короткую очередь, которая снесла молодого человека в сторону. Он упал на колени, из груди его бил прямой фонтанчик крови. Сердце выталкивало жидкость порциями, и оттого казалось, что он плюётся на грязный пол. И вот он завалился, потеряв свою странную шляпу.
Видимо, я засмотрелся на это, потому что один из чёрных оказался неожиданно близко от меня. Ба! Да это была девушка, я сначала этого не понял, потому что она была высока ростом, а длинное пальто скрадывало фигуру. Своей шляпы она тоже лишилась, да только это её не смущало. Она не подбежала, а как-то подпрыгнула ко мне и с размаху треснула мне кулаком в подбородок. "Вот это удар", подумал я, прежде чем она кулаком впечатала меня в стену. Сознания я не потерял по совершенно непонятной мне причине.
Эта сумасшедшая девка напоследок пнула меня ногой, рванула на себя дверь, оказавшуюся рядом, па которую я, признаться, не обратил внимания. Треснули ветхие обои, посыпалась штукатурка, и девушка, дробно стуча ботинками, ринулась вниз по лестнице чёрного хода.
"Ну ни фига себе, сходил за хлебушком..." как обычно говорил начальник станции "Сокол", рассказывая анекдот о том, как из-под мотовоза выкатилась окровавленная голова.
