в расположенную в небольшом близлежайшем городе больницу. Выдернув знакомую медсестру из рабочего процесса, Павел Анатольевич договорился об общем и биохимическом анализах крови. Согласившаяся под некоторыми предлогами, девушка через час вынесла врачу результаты, окончательно уверявшие его в поставленном диагнозе – уровень барбитуратов в мельчайшем содержании не доходил до смертельного порога.
Вернувшись в госпиталь, главврач до ужина, под посвистывание вытяжки, просидел в изоляторе, изучая инструкцию к препарату и намечая курс поддержания жизнеспособности Вячеслава Владимировича с последующим выведением его из комотоза.
С неделю улучшений не наблюдалось, и только к концу следующей рефлексы стали возрождаться: зрачки при попадании на них яркого света моментально сужались, нервы реагировали на раздражители – дыхание нормализовалось, и мужчина был отключён от аппарата ИВЛ, а интубационная трубка была извлечена; раз в день приходила врач ЛФК, проводившая пассивные движения для профилактики пролежней. За это время также и вся больница узнала о состоянии «сбежавшего, но пойманного», Матвеевич выпрашивал свидание с Вячеславом Владимировичем, но проводивший всё время в изоляторе, засыпавший на стоматологическом кресле Павел Анатольевич уверял его, что как только к нему будут доступны посещения, студент первым будет уведомлен об этом, а пока откладывал их встречу. Еду врачу носил охранник, а место управляющего госпиталем, временно заняла супруга главврача. Для Павла Анатольевича неясно было одно – мотив. Версий было много, но ни одна не могла быть неопровержимо доказана.
Врач свалил на себя все обязанности…
«Так я кушаю, поэтому пропущу это. Для вас, вкратце, далее описываются физиологические, естественные процессы любого человека, не вызывающие неприязни у людей, привыкших видеть такое каждый день, но для меня отвратительные.»
Отчасти, как признавался себе в тишине изолятора Павел Анатольевич, оставить коматозного в госпитале он решил из-за начинавшейся у врача депрессии, а сильная встряска памяти возбуждала его и потухающие эмоции.
Месяц – и Вячеслав Владимирович начал двигаться – небольшие эмоции на лице и имеющие небольшую амплитуду вращение конечностей. Зажили полученные перед побегом раны, вывихи и пр. В день, когда у учёного первый раз повернулась рука ладонью вверх, чувства Павла Анатольевича разорвали его изнутри так, что на следующий день он чуть снова не впал в депрессию из-за переизбытка радости. Через неделю открылись глаза, врач начал читать вслух книги: сказки, классику, научную литературу – включал классическую музыку. Прождав ещё неделю, убрали капельницу, вернули стол на первоначальное место (зал приобрёл тот вид, который остался в памяти Вячеслава Владимировича), учёный осознанно жестикулировал, кормился с ложки; делал всё, только не говорил, но это не беспокоило Павла Анатольевича – он дал мужчине срок ещё в два месяца. Теперь при нём дежурила медсестра, а врач вернулся к своим управленческим обязанностям, и не находился в изоляторе только в моменты обхода и приёма пищи. Разрешалось посещать Вячеслава Владимировича и давно просившемуся студенту, он и кормил учёного. Иногда заглядывали Лизавета и Пётр Семёнович. Всем находившимся в изоляторе было наказано, что как только учёный произнесёт любой звук – бежать за Павлом Анатольевичем.
Следующим месяцем (вторым с вечера впадения в кому) после обеда, когда главврач собирался навестить больного, в его кабинет вошла, держась за голову, расстроенная медсестра, назначенная в изолятор.
– Я так больше не могу! Павел Анатольевич, какое ребячество, цирк! – упав в кресло, перед столом, воскликнула девушка.
– Настя, кто в изоляторе? – обеспокоенно воскликнул Павел Анатольевич, подходя к ней.
– Вы мне скажите, кто это. Он… он плюётся в меня и вот так языком. – она высунула язык, и он задрожал, издав звонкую трель.
– Это прекрасно! Почему ты раньше не сказала? Давно?
– С утра, и не умолкает.
– Чудесно! Почему ты раньше не сказала? Ну идём, идём! – торжествовал врач, выходя из кабинета. – Быстрее, быстрее. – подгонял он неторопливо проходившую комнату девушку.
– Покажи ещё раз, как он.
Кабинет Павла Анатольевича располагался на последнем, четвёртом этаже, но и тут не в многолюдном, а сейчас кроме них в нём никого не было, коридоре, в который в любое мгновение мог забрести человек, стесняясь, Настя повторила действие, язык дрогнул и звук разнёсся по всему этажу, и девушка тут же стихла. Её комплексы не волновали врача, и он ещё с большим энтузиазмом спустился в изолятор.
Вошёл в зал Павел Анатольевич, по обыкновению, вальяжно и устроился за столом напротив полусидевшего Вячеслава Владимировича.
«С месяц к нему не заходил, а он вон как изменился. Щетину отрастил, видно брили неделю назад, и стригся в конце того месяца, ещё при мне. А на студента как стал похож, кожа да кости, и лицом постарел, глаза впали. Может это из-за комы? Ну да я не врач, не разбираюсь. Вот вы там… хотя неважно.»
Голова его смотрела на ноги и на вошедших внимания не обратила. Начиная с первых дней сознательности его, после первого открытия глаз, что-то изменилось в поведении мужчины. Вячеслав Владимирович, как велось у него раннее в госпитале, был человек социально активный, сейчас же его внимание было рассеянным, так как речевой аппарат его заменяли глаза (если при разговоре он смотрел на собеседника, значит принимал в неё активное участие), которые он отводил от говорящего или отворачивал голову, погружаясь в мысли, что высказывало его безразличие к теме. И то, как он не поздоровался, всё теми же глазами, рассуждая о чём-то сам с собою, являлось нормой для его нового состояния.
– Вячеслав Владимирович… – протянул Павел Анатольевич, привлекая к себе внимание. – Вячеслав Владимирович… – он безответно продолжил, не снижая ласки. – Слава. – погрубев и как бы изумляясь, что мужчина не реагирует, не оставлял попыток привлечения внимания врача, усаживаясь на стул.
Услышав своё имя, Слава удивлённо возвёл глаза.
– Привет (Павел Анатольевич улыбнулся), Настя говорит, что ты её дразнишь, язык показываешь. Правда?
Слава отрицательно мотнул головой.
– То есть она мне соврала?
Невозмутимым лицом Слава кивнул.
– Я не врала! – воскликнула стоявшая между кроватью и столом медсестра.
– Я сейчас вернусь, минут через пять, и мы всё разберём. – заторопился Павел Анатольевич.
Он неуклюже и быстро вышел из кабинета.
– Вы чего, Слава. – расстроилось девушка.
Мужчина высунул язык. Увидев такой ответ, Настя чуть не плача выбежала из изолятора, провожаемая довольной ухмылкой Славы.
Облегчённо возвращаясь в изолятор, Павел Анатольевич в коридоре наткнулся на сидевшую на скамье Настю.
– Он опять, Павел Анатольевич! Как вы можете ему верить? Это он… он. —
перевозбуждённо прикрикивала девушка.
– Успокойся…успокойся. Иди сейчас в изолятор, а я на минутку задержусь и тоже приду.
– Но он…
– Не обращай внимание. Возьми книжку, почитай. – отталкивал её Павел Анатольевич.
Девушка вернулась к работе, а
