с тобой говорить не буду!
Ошеломлённый нововведениями в поведении Славы, не выключая свет, Павел Анатольевич вышел из изолятора. В кабинете он открыл несколько справочников и, сопоставив «изменение отношения к воспоминаниям, изменения восприятия времени, изменение концентрации внимания, примитивные эмоции/ их отсутствие, чувство обновления», получил, что большинство черт подходит под описание характеристик изменённой системы сознания.
Решив повременить с привлечением вышестоящих кадров и провести первые обследования самостоятельно, с утра на следующий день Павел Анатольевич захватил с собой в изолятор слесаря.
– Доброе утро. – обратился врач к лежащему на кровати Славе.
– Снова ты его напугал. Можешь постучаться, перед тем как в следующий раз зайдёшь. – грубо отозвался Слава, вставая с кровати. – А вы кто? Очень рад познакомиться. Надолго ко мне?
– Ты вчера попросил часы…
– Ну да, и что, уже? – подпрыгнув, посмотрев на стену чуть ниже потолка бесстрастно спросил физик.
– Вот, Николай Александрович, покажи ему, где повесить часы.
– Николай Александрович… а ведь ты не ответил, надолго?
– Он только с часами.
– Ну и хорошо.
Слава повёл молчаливого слесаря к стене, на которую только что смотрел.
– Прям на него, да, повыше.
Николай Александрович взобрался на стремянку и под руководством Славы вкрутил в стену шуруп и зацепил за него часы.
– Николай Александрович, точная работа, даже окно закрыл – блестел глазами Слава, провожая слесаря.
Мужчина вышел, и Павел Анатольевич, несколько минут сидевший на стуле, после небольшого затишья предложил:
– Пойдёшь сегодня завтракать в столовую?
– Дак и я о том же. Как теперь за птичками наблюдать? – с серьёзным лицом возмутился Слава, показывая на часы.
– Ты видел птиц?
– Последнюю радость забрал. Делать мне тут больше нечего.
Твёрдо подступив к двери, Слава дернул за ручку, на себя, и незапертая дверь осталась на месте. Отпереть, как и закрыть, замок можно было снаружи, а мужчина, не обращавший внимания на её механизм, не знал или забыл…
«А, может быть, делал вид.»
… в какую сторону она открывается.
– Ты помнишь, что пытался уже от сюда уйти. – насмешливо произнёс Павел Анатольевич, сидя раскинувшись на стуле.
– Который раз уже спрашиваешь, помню я. – нервничал Слава и, дёрнув дверь с силой, отозвавшейся хрустом в плече, отложил занятие.
– И помнишь, что, когда вернулся, обещал пройти обследование.
– Ага. Этот вон меня кинул, а подопытным должен стать я. – Слава ткнул в сторону стоматологического кресла.
– Ты сам согласился.
– Так-с, ну и чего делать? – с взволнованной радостью переключился Слава и прыгнул на кровать.
– Сначала я заполню несколько бланков, а ты ответишь на мои вопросы.
– А ты ответишь на мои вопросы?
– Нет.
– Ладно, мы решили ответить только на твои. – посмотрев в другой конец зала, согласился Слава. – Только недолго, а то скоро утренняя еда.
– Завтрак.
– Вот вечно ты меня поправляешь. Я сказал то же самое, а ты хочешь, чтобы всё было, как у тебя.
Павел Анатольевич, интерпретировав этот порыв, как признак вычитанного вчера диагноза, опираясь на выписанные из той же книги варианты поведения, ещё не замеченные у Славы, спросил:
– Кого я напугал, когда вошёл.
– Его. – Слава кивнул на то же кресло.
– А кто там?
– А ты сам не видишь? Ещё имя-отчество назвать?
– Если ты их знаешь.
– Интерн Интернович. – Слава дико засмеялся.
– Ты говорил, что сбегал не один. С ним?
– Ага. – отдышавшись от смеха, не останавливая скатывающиеся по щекам слёзы, подтвердил Слава.
– Какие у вас отношения? Часто ссоритесь? – Павел Анатольевич придвинулся к изолированному насколько позволял стол.
– Какая тебе разница? Это наше с ним личное дело, какие у нас отношения.
– Я твой врач, а так же друг и должен знать о твоей социализации.
– Вот именно. Друг ты мне на втором месте.
– Не скажешь.
– Нет.
– Зачем ты вернулся в университет? – Павел Анатольевич окончательно убедился в достоверности поставленного диагноза и решил воспользоваться «изменением системы значений и ценностей» Славы.
– Дак к Лерке бегал.
– Зачем?
– Она сама мне записку передала.
– Сама пришла или кто-то из сотрудников госпиталя принёс? – насторожился Павел Анатольевич.
– Интерн принёс вместе с книжкой.
«А он ещё обещал! Я, конечно, там больше не работаю, и Павел Анатольевич думает о фантазии, но лично мне неприятно.»
– У тебя верные друзья.
– Снова о друзьях.
Слава вздохнул и лёг на спину, задеревенев.
– Это я хвалю.
– Не надо, он зазнается.
– Зачем Лера тебя позвала в университет? Для свидания она могла сама приехать, тебе тогда разрешено было.
– Фу, свидание. Я с ней не встречаюсь.
– Я не о том свидании…
– О том которое… тогда не презираю.
– И о чём вы говорили в университете.
– Ни о чём. Она как пришла, закричала и из баллончика на меня чем-то пшикнула.
– Как ты относишься к своей бывшей работе? – перескочил Павел Анатольевич.
– На то она и бывшая чтобы к ней никак не относиться.
– Вернуться не хочешь?
– Мне и тут хорошо.
– Но ты несколько минут назад хотел отсюда уйти.
– Хотел. Мне здесь не нравится.
– Но тебе тут хорошо.
– Ты меня запутал. Мне ту-у-ут хорошо. А именно здесь нет. Интерна, как друга, я ни на кого не поменяю. Но вдвоём скучно. Нам бы третьего. А подселите сюда Николая Александровича! – загорелся Слава.
– Пройдёшь обследование, и переведу тебя в «Небуйную», помнишь старых сожителей?
– Подленький ты человечишка, толстячок.
– Прекрати, Слава. Разыгрался и хватит. – строго пресёк его Павел Анатольевич.
– А ты меня не затыкай. Я свободен говорить, что думаю, и это не оскорбление. Ты толстячок, а люди всегда обижаются на правду. Вот назови меня толстяком, я промолчу.
– Нет. Тебя обзывать я не буду…
– Твоё право. – вставил Слава.
– … Но прошу называть меня по имени-отчеству. Я заведующий госпиталем и по положению выше тебя.
– Вообще-то я на пару сантиметров выше.
– Закончим после, я приду перед началом завтрака.
Терпя бесстрастные препирания, удерживаясь от ответа, Павел Анатольевич выскочил из изолятора.
– Подозрительный он сегодня. Не замечешь? – обратился Слава к стоматологическому креслу.
На нём и правда никто не сидел, и окна, закрывающегося часами тоже было, но как это комната без окна и Слава без Интерна? И мужчина их видел.
«Перестань смотреть через призму зрения здорового человека! Мне, конечно, льстит, что кто-то запомнил меня настолько хорошо, что сам ещё и говорит за меня.»
– Это он пока. Проведёт свои опытики и отстанет, поняв, что ты совершенно обычный. – отвечал удобно растянувшийся на кресле Интерн.
– Я не обычный!
– Да, но и особенный не в его интересах.
– Ну и пусть не в его.
Забыв об Интерне и даже слегка обидевшись на него за то, что тот назвал его «обычным», Слава заперся в душевой
