Почти двое суток после этой роковой китовой атаки они старательно перегружали с борта обречённого «Короля» на другие суда эскадры всё мало-мальски ценное, снимали с креплений и сбрасывали в тёмно-синие воды пролива артиллерию брига.
– Нельзя оставлять умирающий корабль – с неснятыми пушками! Не полагается так! – объяснил, едва сдерживая рыданья Лаудруп. – Это как у людей – покойника хоронить не обмытым…. Эх, «Король», что же ты так-то, брат? Не ко времени…. Сколько вместе пройдено, сколько – пережито…
Лаудрупы и Фрол Иванов перешли на «Кристину», а семейство Меньшиковых – на «Александр», привычный и родной.
Капитан Емельян Тихий широко улыбнулся и торжественно произнёс:
– Вот, Александр Данилович, за тем мысом и начинается знаменитый на весь мир Тихий океан!
Неожиданно окружающее пространство заполнилось громким гулом, всё вокруг, включая морскую гладь, ощутимо задрожало…
Грозный гул не затихал ни на секунду, наоборот, он постоянно ширился и набирал обороты, изредка звонко постреливая и глумливо балуясь изощрёнными переливами. Зимнее жёлтое солнце – как-то совсем незаметно – надёжно спряталось в белоснежных кучевых облаках, приплывших со стороны Огненной Земли. Вокруг похолодало, хрустально-чистый воздух наполнился ощущением плохо скрытой тревоги и ярко-выраженной опасности.
Когда на морские просторы вернулась тишина, Санька с беспокойством посмотрела на Егора и спросила:
– Саша, что это было такое? Может, в этих странных краях такой необычный гром? Так ведь молнии не сверкали…
– Я думаю, что где-то в далёких Андах произошло сильное землетрясение, вот до нас и долетели его отголоски. А, может, землетрясение произошло где-то на дне Тихого океана, на глубине нескольких миль, а земля дрожит и колышется просто за компанию…
– Александр Данилович! – уважительно тронул его за локоть шкипер Емельян Тихий. – На мачте «Кристины», где сейчас располагается адмирал Людвиг Лаудруп, подняли сигнал: «Всем немедленно уходить в открытое море. Следовать строго на запад». Ничего не понимаю! Ведь на последней стоянке договаривались – идти на север и сделать первую остановку только в бухте Талькауано…[18]
– Отставить – сомнения! – повысил голос Егор. – На море экспедицией руководит адмирал Лаудруп! Изволь, капитан, беспрекословно выполнять его приказы!
Когда Тихий добросовестно занялся выполнением своих прямых обязанностей, Егор пояснил Саньке:
– Людвиг просто опасается, что со стороны океана могут прийти гигантские волны, которые называются – «цунами». Такое иногда случается – при сильных землетрясениях…
– Как ты у меня много знаешь! – с уважением покачала платиновой головой Сашенция. – Иногда мне даже кажется, что…
– Если – кажется, то надо креститься! – перебил жену Егор и незамедлительно приник свои обветренными губами к Санькиным карминным и горячим губам…
Через два с половиной часа, когда южноамериканский берег окончательно растаял в призрачной туманной дымке, корабли эскадры действительно повстречались – с трёхминутным интервалом – с двумя высокими волнами.
– Ну, и что здесь страшного? – искренне удивилась Санька. – Они, в смысле эти две волны, конечно же, во много раз выше остальных, «Александр» даже тряхнуло слегка. Подумаешь…. Но это же совсем даже и не смертельно! Явно, наш славный адмирал Лаудруп слегка перестраховался…
– С флагмана получен очередной сигнал: – «Следовать первоначальным курсом, строго на север!», – сообщил Емельян Тихий.
Через двенадцать суток корабли эскадры вошли в бухту Талькауано, воды которой были покрыты самым разнообразным мусором: большими ветками деревьев, обломками толстых досок и мебели, разноцветными камышами и различными кустами, вырванными с корнями…
– Ой, смотрите, там маленькая собачка уснула! – заявила Лиза Бровкина, сидящая на плечах у Саньки. – А рядом с собачкой – тётенька старенькая…. Ой, как тут воняет, прямо как в свинарнике – в папенькиной деревне…
– Саня, – зашипел краешком рта Егор. – Уведи срочно детей вниз, в кают-компанию.
Среди низких волн и скоплений мусора чуть заметно покачивались на воде разбухшие трупы животных и людей, а на берегу – в доброй сотне метров от уреза воды – виднелись остовы нескольких крупных морских кораблей.
– Ух, ты! Даже испанский трёхпалубный галеон выбросило на берег! – то ли ужаснулся, то ли восхитился Емельян Тихий. – А это такая махина, доложу я вам, господа! Там одних пушек – больше сотни….
– Шкипер! – обратился Егор к Тихому. – Подними на мачте сигнал, мол, мы предлагаем поискать другое место для стоянки. Да, именно так – предлагаем….
Корабли встали на якоря в маленькой безымянной бухте, где было относительно чисто, по крайней мере, трупный запах отсутствовал. Со всех судов спустили шлюпки, на берегу матросы старательно оборудовали временный лагерь: расчистили от мусора широкую береговую полосу, установили с десяток армейских светло-бежевых палаток, разожгли несколько больших костров, в которых и сожгли весь собранный мусор.
– Александр Данилович, я нашёл подходящую конную повозку с опытным туземным кучером! – через пятнадцать минут браво доложил Ванька Ухов, отправленный на предварительную разведку. – Может, съездим в город, осмотримся, узнаем – как да что? Кстати, у этого городка очень труднопроизносимое название – Консепсьон.[19]
Пожилого кучера просторной повозки, в которую была запряжена сонная гнедая лошадка, звали гордым туземным именем – Тибальт. У него были широченные плечи, седые волосы до плеч, перехваченные красным матерчатым ремешком, и огромный горбатый нос. Одет же кучер был в полном соответствии со строгими чилийскими традициями: на мощных плечах Тибальта красовался широкий плащ до колен, сшитый из отлично выделанных шкур молодых гуанако, из-под плаща виднелась нижняя одежда, отороченная мехом агуара – красного койота.
В ознакомительную поездку они отправились втроём, не считая горбоносого возницы: Егор, неуёмно любопытный Ванька Ухов-Безухов и Фрол Иванов – в качестве переводчика с испанского языка.
Первые четыре мили дорога старательно огибала бухту Талькауано, весь берег которой был густо усеян досками, брёвнами и сломанной мебелью. Повсюду были видны следы недавнего жуткого природного катаклизма. Песчано-каменистая почва во многих местах была покрыта паутиной длинных и извилистых трещин. Из ветвей каким-то чудом уцелевшей дубовой рощи, удалённой от берега метров на шестьдесят-семьдесят, торчала широкая корма неизвестного фрегата.
Тибальт, попеременно показывая рукой то на море, то на корму фрегата, начал что-то возбуждённо рассказывать на ломаном испанском языке.
