Сегодня река течет с юга на север. Такое бывает, но чаще она течет с севера на юг. Эта река течет уже тысячу лет. То в одну сторону, то в другую.
Вражья сила, говорю я воде.
Говорю совсем тихо – просто чтобы не молчать. Река не отвечает, хотя и несет мимо меня тысячи тонн воды. Встаю и повторяю, теперь уже в полный голос:
Вражья сила!
Слово «сила» один раз отдается далеким эхом и умирает. Крик что-то высвобождает у меня в груди, и я распаляюсь.
Одна беда!
Пытаюсь сосчитать, сколько раз откликнется эхо, но на сей раз слышу только «…да».
Я – зверь!
Стою лицом к реке и ору что есть мочи.
На двести лет назад!
С каждым словом у меня изо рта вылетают капли слюны.
Перевести часы! Э-ге-ге! Выкрикиваю, что в голову взбредет.
ААААААХХХХХХХХХХХХХХ!
Грудь вздымается, дышать тяжело. Стою и смотрю, как вода уносит мое беспомощное эхо в океан, но все это пустое. Там, куда я иду, это неважно. Не могу поверить, что дал увести себя в сторону, потерял драгоценное время. Для меня важна только Мэри, все остальное не имеет значения. Наклоняюсь и зачерпываю пригоршню воды, чтобы напиться.
В голове ни одной мысли; единственное место, где можно найти ответ, – это библиотека. Я, конечно, понимаю, что так не делается: нельзя же подойти к стойке и попросить справочник для самоубийц, но сейчас ничего другого придумать не могу. Хватаю такси; за рулем сидит здоровенный мужик с огромной башкой. Ему приходится склонять ее набок, чтобы не упираться в крышу; как только я сажусь к нему в машину, он начинает молоть языком.
На выходные-то все поразъехались, говорит он, вроде как обращаясь к своему автомобилю, будто продолжает историю, начало которой слышал самый первый утренний пассажир, а конец услышит самый последний. Я пропускаю его треп мимо ушей.
Так вам куда – в библиотеку, что ли?
Мое отражение в зеркале заднего вида кивает.
Понял, не дурак, просто уточняю.
Господи, минуты не прошло, а он уже должен уточнять.
К вечеру здесь не протолкнуться будет, бампер к бамперу. Люди с выходных вернутся, продолжает он.
Едем вперед; гигантская башка всю дорогу трендит.
Было дело – поехал я на отдых в Европу, в Амстердам. Где меня только не носило. Но Амстердам никогда не забуду, оттянулся там по полной.
Под фоновый шум его голоса разглядываю мелькающие за окном здания, фонарные столбы, перекрестки. Когда-то это было мне в диковинку. Правда, недолго. А теперь куда ни приеду – кажется, что все уже сто раз видено.
Останавливаемся у библиотеки, а таксист не умолкает, при том что я уже выбираюсь из автомобиля.
Амстердам. Виски, гашиш – считай, даром. Амстердам, Монреаль – гашишные столицы мира.
Хлопаю дверцей и поднимаюсь по каменным ступеням.
Но стояк напрочь убивает!
Это он перегнулся через пассажирское сиденье и кричит мне вслед через полуопущенное окно.
Готов поспорить: если провести прямые линии сквозь время, сквозь бесчисленные поездки на такси, все они сойдутся в этой точке. Я что хочу сказать: какие-то вещи предрешены заранее, и неважно, сколько поездок на такси их разделяет. Просто вещи так устроены. Вот я, к примеру, выхожу из такси, поднимаюсь по этим каменным ступеням, а мысленным взором вижу Гигантскую Башку в углу прокуренного бара: глаза до красноты разъело от дыма, и этот купол возвышается надо всем вокруг, подобно горной вершине, уходящей под облака; а на последней ступеньке я откуда-то вызнаю ответ.
Наркотики – вот и весь сказ. Разворачиваюсь кругом, спускаюсь по тем же ступенькам и перехожу на другую сторону – туда, где аптека. В помещении тихо, у полок никого. Под лампами дневного света плыву между стеллажей, мимо витаминов и минералов, мимо средств от аллергии, глазных капель и всевозможных лосьонов – есть в них что-то притягательное. Так бы и плавал вдоль разноцветных флаконов и пузырьков. И тут я нахожу то, что нужно.
На упаковке сказано: по одной таблетке каждые три часа, не более четырех раз в сутки; выбираю расфасовку по сто таблеток и плачу в кассу. Сам себе удивляюсь – впечатление такое, будто я действую без страха и упрека, хотя еще совсем недавно пребывал в полной растерянности.
На пути к дверям улавливаю какой-то необъяснимо знакомый звук. Нутряной какой-то, глухой удар, какой мне уже доводилось слышать; на тротуаре оглядываюсь по сторонам, и меня настигает память. С ума сойти. Лежит на земле у стены. В полураскрытом клюве – кровь, а на витринном стекле у меня над головой – вроде как жирное пятно.
С ума сойти, шепчу я, сжимаю в руке свой пластиковый пакет и наклоняюсь, чтобы рассмотреть повнимательней.
Не знаю, что меня потянуло обратно в парк; беру очередное такси – и в путь. На самом деле мне без разницы, куда ехать, лишь бы народу поменьше, но чем-то этот парк меня притягивает.
У таксиста голова нормального размера, а зовут его Фрэнк. Фрэнк сильно смахивает на индуса, но мне по барабану, откуда он родом и почему у него такое неподходящее имя, – лишь бы доставил меня до места.
Выхожу у Музея естествознания, дальше иду пешком к северу, в глубь парка. Сейчас бы только миновать озеро, а там народу будет куда меньше. Шагаю под деревьями; всякий раз, когда на землю падает лист, у меня екает сердце.
Издали вижу то, что мне нужно. Под раскидистым дубом, развернута к западу. Эта скамья как бы сама себя предлагает, и мне уже не терпится подставить лицо предзакатному солнцу, чтобы с этим уйти, – что может быть лучше? Сейчас, правда, рановато, солнце еще в зените, а потому я просто кайфую на скамейке и любуюсь парком. Мочевой пузырь отдается покалыванием в области копчика; захожу за дуб, придерживаюсь одной рукой за шершавую кору и предаюсь странным мыслям о наших последних деяниях. Например: в последний раз отлить за деревом. Окрестные деревья знакомы мне с детства. Мы с ними вместе состарились, и вскоре я их покину. Ничего в этом особенного нет, просто факт. Вещи теперь обрели четкость – в смысле окружающей обстановки. Они как бы сошли с холста, можно вытянуть руку – и пробежать пальцами по всем деталям и мыслям. Прислушиваюсь к своему сердцу: тикает. Размышляю о сыне, вспоминаю родителей, Алли, Д. Б. и Фиби. На каждого из них отвожу пять минут, а потом составляю коллаж из лучших фрагментов. Всем этим воспоминаниям очень много лет; как ни вглядывайся, кое-что расплывается. Единственный клип, который я сейчас не прокручиваю, – это лента с участием Мэри. Мы с нею и так скоро увидимся.
В поле зрения то и дело появляются какие-то личности. Один на пробежку вышел, другой собаку на поводке выгуливает, но я не беру в голову.
Вижу, как их ноги движутся по гравию из конца в конец, – и все. Солнце стало клониться к закату, но час еще не пробил. Мочевой пузырь опять требует внимания, но на этот раз я ему не потакаю, а только разжимаю пальцы и впервые выпускаю аптечный пакет.
