прошлые, везут на допрос, смотрел прямо, и страха во взгляде уже выцветших голубых глаз не было.
– Я хотел бы поговорить с вами, как с аптекарем, – совершенно честно признался я. – Скажите, Иван Лаврентьевич, вы сможете изготовить очень густой сахарный сироп, и смешать его с вытяжкой из шиповника так, чтобы получившаяся масса была однородной, и долго не портилась?
– Густые сиропы и так долго не портятся, – пожал плечами Блюментрост. – А могу я поинтересоваться, зачем вам это нужно?
– Прежде, чем ответить на этот вопрос, я хочу у вас спросить, а вы не хотите открыть частную аптеку? Если захотите, то я хотел бы стать вашим партнером, – он уставился на меня и вот теперь в его взгляде промелькнуло удивление, хотя до этого момента не было никаких эмоций. – Не удивляйтесь. Просто я убил день, ища аптекаря, и без Ушакова так и не нашел бы. А какого приходится захворавшим людям? А лекарям, которые людей пользуют, но никак не смогут дать лекарство, потому что не сумеют сами приготовить? Так что мое предложение – это вовсе не проявление праздного интереса, а вполне разумная заинтересованность.
– Я… мне надо подумать, ваше высочество. Создание аптеки с нуля – это чрезвычайно сложно, – он потер лоб. – А я все же уже не в том возрасте, чтобы пускаться в авантюры. Мне нужно все весьма тщательно обдумать, ваше высочество.
– Думайте, Иван Лаврентьевич, я вас не тороплю, – я кивнул и задумался на мгновение, а потом продолжил. – Теперь, что касается моей первой просьбы. Видите ли, мне предстоит небольшое морское путешествие, и я, наслушавшись и начитавшись об ужасах цинги на кораблях, хочу хоть как-то от нее защититься.
– Я прекрасно понимаю ваше желание, ваше высочество, но я никак не могу понять, как этот шиповниковый сироп поможет вам избежать цинги?
– Эм, – я посмотрел на него, почесал нос и вздохнул. Как же это жутко неудобно, когда не можешь называть вещи своими словами. Но тут уж ничего не поделаешь, и начни я втирать ему про витаминки, он сочтет меня сумасшедшим. И хотя к юродивым в целом на Руси испокон веков относились весьма неплохо, то вот подобные слухи про императора, ну, или наследника, ни к чему хорошему обычно не приводили. Придется вытаскивать старую байку, и, тщательно стряхнув с нее пыль, поведать уже Блюментросту. – Когда я жил в Киле, у нас был старик-лекарь, который однажды рассказывал, что в молодости был отчаянным сорвиголовой, и решил посетить Америки, – начал я длинный рассказ про то, как кильский старый врач спасся сам, и спас команду корабля, на котором плыл, жуя сухой шиповник. И как потом ему пришла в голову мысль, что лучше и проще сделать сироп, чем давиться невкусным и дерущим глотку сухим шиповником.
Глава 11
Открыв глаза, я долго смотрел на подушку, и лишь спустя минуту осознал, что именно я вижу.
– А-а-а, черт! – попытка соскочить с постели привела в тому, что я запутался в одеяле и едва не свалился на пол. Лишь со второй попытки мне удалось скатиться со своего ложа, вскочить на ноги, и приложить руку к груди, ощущая, как под ладонью бьется сердце.
Дверь распахнулась и в комнату ввалился Федотов.
– Ваше высочество, что случилось? – он сжимал в руке обнаженную шпагу, и осматривался по сторонам, ища взглядом потенциального врага.
– Вот что случилось, – я ткнул пальцем в направлении подушки. Федотов послушно перевел взгляд и начал кашлять, пытаясь отвернуться. – Ты не заболел, часом, Василий?
– Нет-нет, ваше высочество, я просто… что-то в нос попало, м-да, – он вытер выступившие слезы, и убрал шпагу в ножны, стараясь лишний раз не смотреть в сторону подушки, чтобы снова ничего в нос не попало. – Ваша Груша думает, что вы голодаете, ваше высочество, раз пытается снабжать вас подобным.
– Бога ради, Федотов, убери отсюда эту гадость, – я скривился, глядя, как он, уже не скрывая усмешки поднимает за хвост трупик мыши, которую удавила Груша и притащила мне, положив прямиком на подушку. – Так можно заикой остаться, – пожаловался я в пустоту комнаты, размышляя над весьма важным вопросом, вставать или завалиться в кровать, предварительно сбросив подушку, и попытаться еще поспать.
Борьба была неравной, очень хотелось спать, тем более, что лег я всего-то четыре часа назад. Все уже было готово к отплытию, оставалось лишь дождаться прибытия какого-то Бахарева Никиту, которого Роман Воронцов очень просил взять с собой. Как я понял, этот Бахарев был то ли механик, то ли изобретатель доморощенный. Жил где-то на Урале, но прибыл сюда, чтобы чему-нибудь новому научиться. Как оказалось, Воронцов не слишком доверял немцу, которого нашли, чтобы строить его камнерезную фабрику, и он просил Бахарева проследить за процессом. Но, так как Никита сейчас был здесь, то и напросился поехать с нами в Киль, посмотреть, как там налажено какое-нибудь производство. Я разрешил, одним человеком больше, одним меньше, какая разница? Единственное, велел предупредить, что это все-таки не увеселительная прогулка, и в Киле может быть опасно. И вот, когда все ценные указания были розданы, и я ждал только, когда прибудет корабль, да Блюментрост изготовит запрошенный мною сироп, Бахарева перехватил Ломоносов и утащил его на стекольную фабрику, где их обоих, похоже, зашкурило.
Корабль прибыл три дня назад, и тянуть еще больше, было уже неразумно, когда выяснилось, что Бахарев еще не вернулся. Сегодня я хотел уже лично съездить в Ораниенбаум, чтобы вытащить застрявшего изобретателя, потому что на завтра планировалось отплытие. Если Бахарева будет невозможно вырвать из лап Ломоносова, то отплываем без него, об этом я сообщил Воронцову накануне, когда мы обговаривали последние детали. Он, скрипя зубами согласился, и отправился собираться. А я с тоской подумал, что задал Блюметросту какое-то невыполнимое задание, раз в отведенное время он справится не сумел.
Вздохнув, я подошел к зеркалу и принялся разглядывать себя. Зеркальная поверхность отразила нескладного подростка, с взъерошенными волосами. За прошедшее время я вытянулся, но мышечная масса нарастала медленнее, чем мне хотелось бы. Однако ежедневные занятия фехтованием, езда верхом и постоянная беготня дали о себе знать – плечи развернулись, и я больше не выглядел, как большой кузнечик. Во всяком случае, отвращения при взгляде на себя, я больше не испытывал.
