на том, что я могу пользоваться своими деньгами так, как сочту нужным.
– Но – разумно и ответственно, – не удержалась от последнего слова мама, а папа, улучив момент, подмигнул.
Деньги у меня, действительно, были. К моим собственным тридцати двум рублям с копейками родители добавили ещё сто семьдесят рублей.
– Их них восемнадцать рублей пятьдесят шесть копеек за билет до Ташкента, – наставляла мама. – На автобус до Алмалыка не помню, сколько, но немного, считать не будем. Девяносто рублей отдашь бабушке Зине. Это на продукты, фрукты и прочее. Только так отдай, чтобы дедушка Лёша не видел.
– Почему? – спросил я.
– Потому что он тут же встанет на дыбы. «Я что, внука своего прокормить могу, что вы деньги мне суете⁈» – сыграла она низким голосом возмущение дедушки. Явно по памяти. Значит, был прецедент.
– А бабушка?
– А бабушка Зина возьмёт. Ей же продукты покупать и готовить, не деду, она копейку считать умеет. К тому же пенсия у неё маленькая, сорок рублей всего, деньги в семье дед зарабатывает. Потому и сам на пенсию не уходит, что на заводе ему платят хорошо, да и не отпускают, таких специалистов, как он, попробуй найди. У него во время войны бронь [22] была, добровольцем на фронт пошёл, еле добился, чтобы взяли.
– Понятно. Сделаю.
– Молодец. А остальное – тебе. До середины августа жить и жить. Там, говорят, бассейн есть. Купишь абонемент, будешь ходить в бассейн. Не знаю, сколько он в Алмалыке стоит. Когда в Москве жили, ходили с папой в бассейн «Москва», это стоило пятьдесят копеек на одного в час. Но то Москва, и было это шесть лет назад. Да! Ещё у бабушки с дедушкой есть телевизор, а в Алмалыке телевидение. Цивилизация, можно сказать. Будешь смотреть. Футбол свой любимый, кино, передачи разные. В библиотеку районную запишешься.
– Мам, я разберусь, – в очередной раз заверил я. – Бассейн, кино, мороженое. Больше мне деньги тратить некуда. Библиотека и телевизор бесплатно. Ну, разве что с девушкой познакомлюсь и захочу её куда-нибудь сводить… В то же кино или в кафе на мороженое.
– Хм, – сказала мама. – Об этом я как-то не подумала. А не рановато тебе девушек по кафешкам водить?
– В самый раз, – ответил я.
Мама покачала головой и больше на эту тему ничего не сказала.
К поясу, с внутренней стороны штанов, она пришила мне карман со «молнией», куда и спрятала основную часть денег.
– Здесь не украдут, – пояснила она. – Главное, от цыган держись подальше. Ну и вообще, поглядывай по сторонам и с незнакомыми людьми в досужие разговоры не вступай. Только по делу – дорогу там спросить или ещё что.
– Хорошо, мам, – покорно ответил я. Не рассказывать же ей, что намерения человека легко считываются по его ауре. Достаточно войти в орно.
Туда же, в чемодан, оправилась и алюминиевая солдатская фляга в брезентовом чехле, куда мама налила холодный сладкий чай. Однако за каждой мелочью в чемодан не полезешь, к тому же, как мне уже было известно, в самолёте его нужно будет сдать в багаж. Поэтому я взял с собой старый папин офицерский планшет. Его можно было удобно повесить через плечо и туда прекрасно влезало всё, что нужно: документы, тетрадка с ручкой и карандашами, книга или газета с журналом. Из документов у меня было только свидетельство о рождении и справка из милиции для погранконтроля о том, что я, Ермолов Сергей Петрович, 1958 года рождения, действительно проживаю в городе Кушка Туркменской ССР по ул. Карла Маркса, дом 8, кв.2.
На аэродром рано утром нас доставил папин водитель, младший сержант Роман, на папином служебном «газике», к которому я уже успел привыкнуть и даже научился водить под руководством того же Романа.
Прямоугольное взлётное поле, поросшее короткой, пока ещё, в самом начале лета, зелёной травой.
Деревянный одноэтажный барак, служащий одновременно диспетчерской, кассой, местом отдыха для пилотов и вообще всем, чем нужно.
Высокий шест с красно-белым чулком-ветроуказателем наверху.
Один, словно сошедший со страниц истории авиации, самолёт-биплан со снятым мотором и один вертолёт с поникшими винтами на дальнем краю поля. Ещё один такой же биплан, но уже с мотором, стоит носом против ветра неподалёку от барака.
Вот и весь кушкинский аэродром.
Мы съехали с бетонки на просёлочную дорогу, Роман лихо подкатил к бараку, изо всех сил изображающему собой аэропорт, и остановился.
Теперь я увидел, что биплан не нов. Облупившаяся кое-где зелёная краска (Создатель, как же здесь всё-таки любят зелёную краску!). Вмятина на пассажирской двери. Длинная, кривая, небрежно закрашенная царапина на корпусе.
Я вспомнил родной космопорт в столице Гарада – Новой Ксаме. Идеально ровные и гладкие керамлитовые площадки грузовых и пассажирских стартов до горизонта, со сложной системой коммуникаций, причалов, энерговышек, обеспечивающих потоки энергии для наземных колец гравигенераторов и прочих нужд. Белые параллелепипеды и полусферы складов. Гигантские, переливающиеся на солнце всеми цветами радуги кристаллы космопорта, словно вырастающих друг из друга. Разноцветный рой гравикоптеров над ними. Замершая на ближайшем старте изящная громада грузопассажирского космолёта, совершающего регулярные рейсы Гарад-Цейсан [23].
– Ну и… рундук, – невольно вырвалось у меня. – Мам, ты уверена, что эта штука способна подняться в воздух?
– Отличный самолёт, – уверил меня Роман. – Откуда хочешь взлетит и где хочешь сядет. Маленький да удаленький. Можешь мне поверить.
– Рома прав, – подтвердила мама. – Я на таких много раз летала. Потряхивает, конечно, и вообще, но всё равно гораздо быстрее, чем на поезде. Полтора часа, и ты в Марах. Там сразу пересядешь на Ан-24…
– Ма, я помню…
– Слушай и не перебивай мать. Знаю, что помнишь, но повторить никогда не мешает. Значит, на АН-24 ещё два с лишним часа до Ташкента. Ну а там на автобус и в Алмалык. Час с небольшим автобус идёт, насколько я помню. Погода хорошая никаких задержек быть не должно.
Мама оказалась права. Вскоре объявили посадку. Я попрощался с ней и младшим сержантом (сестра Ленка осталась дома, а папе нужно было на службу, поэтому с ними я попрощался раньше) и полез в алюминиевое нутро Ан-2. Чемодан поставил в хвосте, среди других чемоданов и сумок (был даже один холщовый мешок), сел в кресло у иллюминатора, пристегнулся.
Самолётик вмещал двенадцать человек пассажиров плюс два человека экипажа. Все заняли свои места, дверь закрыли, взревел мотор, Ан-2 вырулил к началу взлётного поля и начал разбег. Потом оторвался от земли и пополз в небо.
Я смотрел в иллюминатор на проплывающие под крылом зелёные сопки, которые вскоре сменили охристые пески пустыни и думал о том, как быстро человек (или силгурд, разницы нет) ко всему привыкает. Совсем недавно я очнулся в слабом умирающем теле тринадцатилетнего подростка
