его по всему Сидону ищем, а от него разит, как из винного погреба!
Никодим снова повернулся к ним.
— Ладно, разобрались. Замнём.
Он кивнул своим людям, и они потянулись прочь, бросая недовольные взгляды на пришельцев. Помогли увечным встать и увели с собой.
— Мы можем идти? — спросил Антенор.
— Не держу, — ответил фалангит.
— Ну тогда будь здоров, Никодим.
Фалангит покосился на Диона, Сахру, потом снова посмотрел на Антенора.
— Бывай. Но ты запомни — я от своих слов не отказываюсь.
Он повернулся и пошёл прочь.
— Какой, однако, интерес к моей скромной персоне, — вполголоса пробормотал Антенор, глядя ему вслед, — и чем я такое заслужил?
На следующий день в городе не произошло ничего примечательного. Артельщики сидели на заезжем дворе и развлекали себя игрой в кости, пили вино. Утром и вечером выбирались в город погулять, потолкаться на рынке и в порту. В обед дремали. Антенора удивляло, что они не искали заказчиков. На осторожные расспросы отвечали уклончиво.
Он поговорил с Аполлодором и предложил свои услуги в качестве кашевара. Временно, пока не подыщет работу. Откровенно говоря, они и без него прекрасно обходились, но Аполлодор с предложением согласился. Македонянин им всем понравился.
На второй день, слоняясь с Репейником по городу, Антенор заметил Хорминутера. Египтянин в сопровождении раба направлялся прямиком во дворец царя Абдалонима. Стража пропустила его туда без вопросов и проволочек.
Чуть поодаль за египтянином шёл уже знакомый сириец, коего звали Ил-Маади. Он шествовал вальяжной походкой, отщипывал кусочки от лепёшки и отправлял в рот, глазея по сторонам. Праздно, как могло показаться простому обывателю, но не Антенору. Сириец нет-нет, да поглядывал в сторону египтянина. Македонянин вспомнил предостережение Аристомена и ответ Хорминутера, что в обиду его не дадут. Стало быть — «пастух».
В этот раз Антенор благоразумно не стал давать волю своему любопытству и потащил Диона прочь. Вечером, после ужина наведался в «Себек-Сенеб» почесать языком с Никодимом, повспоминать товарищей, а на самом деле лишний раз поглазеть на Мойру. Как раз к тому времени и Хорминутер вернулся.
Когда закатное солнце наполовину погрузилось в море, Антенор решил, что пора и честь знать. Покидая гостеприимное заведение, он наступил в потёмках коту на хвост. Местный «главный», уже знакомый македонянину, издал истошный вопль и метнулся из тени к очагу. Антенор от неожиданности выругался, едва не треснулся лбом об косяк и смущённо ретировался. Никодим фыркнул, а одна из рабынь Хорминутера, финикиянка, всплеснула руками.
— Абби! Тебя где носило, разбойник? Я думала, тебя мышь бешеный укусил сто раз! Опять к этой рыжей лахудре шатался?
— Мр-р-р?
— Ай ты… Меня на эту дуру облезлую променял, да?
Кот закрутился у рабыни под ногами, задрав и распушив хвост.
— И не выпрашивай, Абби, — строго сказал Хорминутер, — иди работай, я вчера мышь в кладовке видел.
— Мр-р-р?
— Ему до твоих мышей сейчас дела нет, — усмехнулся Никодим, — элафеболион на дворе, все мысли о бабах.
Хорминутер подсел к македонянину.
— Дело у меня к тебе есть, дружище. Просьба.
— Какая? — не меняя ленивой позы поинтересовался Никодим.
Он грыз фисташки, на столе возле него лежала внушительная горка.
— Наш александрийский друг попросил меня разузнать про одного человека. Я ходил к Итту.
— Причём здесь он? — спросил Никодим.
— Итту должен знать всех, как я надеюсь, кто состоял подле Эвмена.
— А какое нашему александрийскому… — македонянин сплюнул в ладонь скорлупу, — … другу, дело до Эвмена, который помер?
— Я не интересовался, — ровным голосом заявил Хорминутер.
Аристомен, конечно же, рассказал ему о своей встрече с Фарнабазом во всех подробностях.
— Однако не вижу причин, чтобы отказать ему в сей необременительной просьбе.
— Зато вижу я… — пробормотал македонянин, снова сплюнув скорлупу, на сей раз неудачно, мимо ладони.
— Никодим… — укоризненно покачала головой возникшая из ниоткуда Месхенет.
— Но для тебя, госпожа моя, я на всё готов, — треснул себя кулаком в грудь македонянин, взглянув на жену хозяина, — ты же знаешь.
— Я про свинство твоё, — ответила Месхенет, — иди на улицу плюйся.
— Девочки пол вымоют, — отмахнулся здоровяк.
Кот запрыгнул Хорминутеру на колени.
— Мр-р-р-р-р.
— Вашти, — обратился хозяин к рабыне, — налей молока этому бездельнику.
Финикиянка покинула зал, кот со всех ног поскакал за ней.
Хорминутер снова повернулся к Никодиму и негромко произнёс:
— Я солгал тебе. Один из людей Эвмена, полагаю из числа ближайших, должен знать, где находится наследник Александра, Геракл.
— Да ладно? — Столь же негромко присвистнул Никодим. — Он ещё жив?
Хорминутер кивнул.
— Итту переписал людей, кто состоял в царском грамматеоне и кого он смог вспомнить. Вот, взгляни.
Он раскрыл перед бывшим фалангитом вощёную табличку.
Никодим посмотрел. Поморщился.
— Старею, что ли? Не вижу ничего.
Месхенет поднесла к нему масляную лампу.
Итту-Бел, уроженец Сидона, был человеком непростой судьбы. Он происходил из знатного рода, был прекрасно образован, знал пять языков, причём и говорить мог и писать даже на египетском. Много лет назад Итту довелось участвовать в восстании финикийцев против персидского царя Артаксеркса. Восстание было жестоко подавлено, а многих уцелевших сидонян продали в рабство. Угодил в рабы и Итту-Бел.
Он сменил несколько хозяев, прежде чем оказался в Афинах, где его купил Эвмен, который приехал туда с царевичем Александром и посольством победителей при Херонее, дабы диктовать условия мира. Предстоял поход в Азию и кардиец подыскивал переводчиков.
Итту прослужил в царском грамматеоне почти семь лет, а после того, как Александр покинул Египет и направился вглубь Азии на встречу с Дарием, Эвмен освободил своего верного раба. Итту вернулся в Сидон. Став вольным, он продолжал числиться на македонской службе, его приставили в качестве советника к царю Абдалониму. А то новоиспечённый царь прежде садовником был, потому нуждался в правильных советах.
Выслушав дело Хорминутера, Итту составил два списка. В первый заносил вообще всех, кого вспомнил, а во второй тех, кого можно было назвать доверенными Эвмена.
На память Итту не жаловался, однако, к сожалению, далеко не для каждого из служителей грамматеона мог указать, чей тот сын и откуда родом. Да и имена часто повторялись, македонская выдумка по этой части проигрывала эллинской. Одни и те же Аминты, Атталы, Филиппы…
Тем не менее список получился внушительный, что весьма озадачило Хорминутера. Больше дюжины имён.
— Сказать, по правде, всех их должен знать Аристомен, — заметил Итту-Бел, — видишь, тут и начальник его есть.
— Одно дело вспоминать чуть ли не бегом, — ответил Хорминутер, — и совсем другое, вот как мы с тобой, за вином и приятной беседой.
Однако даже если вычеркнуть тех, кто явно к делу
