Физрук-4: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров

— Правильно! — кивнул я. — Начнем накапливать новые…

— Прости? — не поняла Егорова.

— Забей! — отмахнулся я. — Ты мне лучше скажи, кто ты теперь по должности? Раньше была старшая пионервожатая и комсорг, если не ошибаюсь. А сейчас кто?

— Теперь я специальный представитель районного комитета ВЛКСМ по усилению общественной работы в школе.

— Звучит угрожающе, — усмехнулся я. — Ну что ж, товарищ спецпред райкома, с чего начнем?

— Я планирую организовать собрание всех сотрудников и учеников, которые занимаются в нашей школе общественной работой, особенно — в части художественной самодеятельности и спорта, так как в мои обязанности не входит курировать деятельность местного комитета и уж тем более — партийной организации. Определим слабые места, круг проблем, наметим меры по исправлению ситуации и так далее…

— А как у тебя дела на внеслужебном фронте? — осведомился я. — Как там твой дружок С-славик?..

— Какой там дружок, — смутилась она. — Это было так…

— Ладно, проехали!.. Как назначишь собрание, свистни.

— Хорошо, Саша, — кивнула она и немного помедлив, добавила: — Саша, а я тебе совсем-совсем противна?

Ну вот что ты с ней будешь делать? Она что, совсем дурочка или все же прикидывается?.. А с другой стороны, девочка-то она ладненькая.

— Если ты к тому, чтобы возобновить наши рабочие отношения, то я еще посмотрю на твое поведение.

— Я буду очень хорошо себя вести! — неожиданно пообещала она и выскочила за дверь.

А я остался озадаченным. То ли ее действительно припекло, то ли опять мутит-вертит? Или ее на меня снова натравил неугомонный Эдвин. Что ж, так даже интереснее. Если это медовая ловушка, то я готов в нее попасть. Ведь мне даже аморалку не пришьешь — я холостяк, а она уже совершеннолетняя. Так что доиграем эту игру до конца. Не люблю, когда какие-то дела не доделаны. А разрыв с Симочкой оставил у меня ощущение именно незавершенности. В конце концов, не все же ей безнаказанно мужикам мозги пудрить и невинностью прикрываться.

До конца перемены оставалось немного времени, и я отправился в учительскую, чтобы сдать один журнал и взять другой — восьмого «А». Рабочий вторник пошел своим чередом. Сегодня вечером секция, но между уроками и занятиями с пацанами будет время заскочить в мебельный, чтобы присмотреть что-нибудь из обстановки. У меня должна быть нормальная советская квартира — кухонный, спальный гарнитуры, мебельная стенка, в которую можно встроить телевизор и видеомагнитофон. Еще бы купить магнитолу и проигрыватель.

И после окончания уроков я помчался в местный ЦУМ, где среди прочих, был еще и мебельный отдел. Выяснилось, что приличную стенку можно было купить только отстояв очередь длинною в полгода. Ну или по блату. Сунулся было с прежде безотказным паролем «Я от Корнея Митрофаныча» — не сработало. Мне посоветовали записаться на покупку мебельного гарнитура, как это делают все граждане, и не забывать отмечаться в этой, как будут говорить лет через тридцать, «виртуальной» очереди. Естественно, я плюнул на это дело, купил кухонный стол, четыре табуретки и заказал доставку от магазина. Обещали завтра к вечеру привезти.

Даже в те времена, когда был относительно честным предпринимателем, жаждой приобретательства я не страдал — покупал только то, что действительно нужно. После центрального универмага я отправился в кафе, чтобы перекусить. И здесь меня ждала неожиданная встреча. Столики в забегаловке были предназначены для быстрого перекуса стоя, так что нагрузив на поднос тарелку с пирожками, начиненными ливером, и стаканом с какао, я оглядел обеденный зал в поисках свободного места. И увидел столик в дальнем углу, за которым притулился всего один посетитель.

Он стоял ко мне спиной, поэтому я его не узнал. И только когда подошел поближе и водрузил на столешницу поднос, понял, что этот мужик с одутловатым лицом и набрякшими под глазами мешками мне знаком. Это был ни кто иной, как классик литейской литературы романист и драматург Миня Третьяковский. Выглядел он неважно. Рожа багровая, хоть прикуривай, глаза мутные. На меня он поначалу внимания не обратил. Перед ним стоял стакан с какой-то полупрозрачной жидкостью. Я не сразу сообразил, что это водка, налитая после выпитого какао. Наконец, взгляд литератора сфокусировался на мне.

— Где-то я тебя видел, — сообщил он мне.

— У Митрофаныча дома познакомились, — напомнил я. — А потом я у тебя ночевал… И после тоже виделись.

— Да что-то такое смутно… — пробормотал он и добавил: — Выпьешь?

И Третьяковский вынул из кармана некогда дорогого, а сейчас изрядно обтрепанного пальто, чекушку.

— Нет, — покачал я головой, отхватывая полпирожка. — У меня занятия в школе…

— А-а, — кивнул он. — Ты же этот… спортсмен… А я — писатель… «Сермяжная правда»… Роман о восстании Разина… «Проныра — река трудовая». Пьеса о речниках… «Тайна утонувших сокровищ»… Приключенческая повесть для подростков. Читал?

— Да, — признался я. — Первый абзац в «Сермяжной правде», у тебя дома.

— Издеваешься? — со слезой в голосе спросил Третьяковский. — Художника обидеть может каждый…

— Брось, Миний Евграфович! — сказал я. — Еще прочитаю. Сразу после собрания сочинений Диккенса…

— Диккенс… — хмыкнул он, выливая остаток содержимого чекушки в свой захватанный стакан. — Его бы сейчас в Союз… Хрен бы он чего тут написал… Сказали бы, что партийности в его опусах недостаточно… Не отражена роль трудящихся в борьбе за мир… — выглотав водку, Третьяковский продолжал: — Представляешь, физрук, они мне говорят, что казак Сермяга неправильно понимает задачи народно-освободительной борьбы… А как он может их понимать, если он неграмотный⁈

— Дался тебе этот Сермяга, — усмехнулся я. — Напиши детектив!.. Шпионский… Хочешь, сюжет подкину?

— Н-не могу, — помотал он башкой. — С утра руки трясутся так, что пальцы по клавишам не попадают… А как опохмелюсь, не могу остановиться, покуда не нажрусь в зюзю… Слушай, парень, ты мне червонец не одолжишь?.. В понедельник должны гонорар на книжку перечислить… Отдам, кровь из носу! А?..

Понимая, что скорее всего гонорар этот он уже пропил, я все же вынул из кармана туго набитый кошелек, вынул две пятеры и положил перед ним. Миня сгреб их замызганными пальцами и сунул в карман. Я доел свои пирожки, допил какао, потрепал спивающегося литератора по плечу и покинул забегаловку.

Времени до начала