биологического организма к другому, минуя промежуточный «банк накопителя». Начат по Московскому времени в семь часов ноль три минуты. Скорость выделения индивидуального биологического времени у организма-донора увеличена на сто единиц от базового… За базовое выделение принят результат первого опыта. По субъективным ощущениям первого испытуемого — Трефилова Бажена Вячеславовича, количество выделенного времени приблизительно равняется… пять секунд… плюс-минус две секунды… Донор… — Трефилов подслеповато прищурился. — У кого красные присоски на датчиках?
— У меня, — ответил слегка дрогнувшим голосом доцент.
— Итак: донор — Сергеев Андрей Михайлович, потребитель — Чумаков Иван Степанович. Подаю питание на обмотки электродвижителя! — Трефилов повернул тумблер, и машина «ожила».
— Началось? — нервно хихикнув, осведомился Сергеев, в глазах которого отражался свет мигающих лампочек. — Щекотно…
— Выход на рабочий режим! — продолжил наблюдающий за показаниями приборов профессор. — Внимательно наблюдайте за собственной реакцией и изменением состояния, товарищи! — перекрикивая все возрастающий гул «накопителя» попросил Трефилов. — После будет важна любая мелочь…
То, что произошло следом, не смог предположить даже профессор: глаза доцента Сергеева закатились, и он потерял сознание, но не это самое страшное… Буквально за доли секунд организм-донор «постарел» и «завял», как побитый морозом цветок.
— Глуши машину! — истошно заорал Фролов, первым заметивший страшные изменения, произошедшие с одном из испытуемых, но было поздно…
Сначала на лице доцента резко проступили морщины, темные волосы стремительно побелели и осыпались пучками на его плечи, оголив сухую морщинистую кожу, расцветающую «на глазах» очевидцев коричневыми пигментными пятнами. Вскоре безжизненное лицо «первопроходца» напоминало высохшую египетскую мумию, пролежавшую в саркофаге, черт его знает сколько времени.
В то же время шнур, которым был привязан к стулу Чумаков, неожиданно лопнул, и студент, в прямом смысле слова, растворился в воздухе. Буквально через мгновение он «выпал из пустоты» в тлеющих расползающихся прямо на нём штанах и чадящих ботинках.
— Туши! — закричал Трефилов, бросаясь к исходящему струйками дыма Ивану.
Но его уже успел опередить Фролов, скинувший с плеч китель и накрывший им ноги Чумакова. Загасив остатки тлеющей одежды, старший лейтенант госбезопасности тряхнул потерявшего сознание помощника — никакой реакции. Тогда Фролов отвесил ему несколько хлестких пощечин, которыми сумел привести пострадавшего Чумакова в сознание.
— Ты как? — спросил он, глядя в его слезящиеся и покрасневшие глаза.
— П…пить… — просипел Иван, вновь погружаясь в беспамятство.
— Твою же… — выругался Фролов, стягивая все еще дымящуюся обувь с ног студента. — Что с доцентом? — не оглядываясь, спросил он Трефилова, кинувшегося к обезображенному телу своего друга и коллеги.
— Товарищ старший лейтенант госбезопасности, — свистящим шепотом произнес прибежавший на шум из коридора Саркисян. — Кажись, того он… отошел…
— Арам срочно вызывай неотложку! — распорядился Фролов.
Саркисян выскочил из комнаты в коридор, где располагался телефон профессора.
— Профессор, что произошло? — спросил Трефилова чекист.
Но Бажен Вячеславович ему не ответил, пребывая, по-видимому, в полном шоке.
— Андрей… Андрюша… Как же это? — шептал он посиневшими губами, держась за сердце.
— Профессор, возьмите себя в руки! — гаркнул командным голосом старший лейтенант госбезопасности. — Где у вас вода? Может, Иван еще очнется…
Трефилов, пребывавший до этого в ступоре, встрепенулся, исчезая на кухне. Вернулся он со стаканом воды в трясущихся руках, который протянул Фролову. Приняв стакан, Лазарь Селивёрстович набрал в рот воды и брызнул в лицо Чумакову.
Иван вздрогнул и открыл глаза. Фролов тут же поднес к его губам стакан с водой. Чумаков, с трудом приподняв голову, припал к нему, жадно поглощая живительную влагу. Напившись, он «уронил» голову обратно на пол, закрыл глаза и затих.
— Пусть полежит, — произнес Фролов, поворачиваясь ко второму телу, не подающему признаков жизни.
Над неподвижной фигурой мертвого доцента соляным столбом стоял профессор Трефилов. Он был по-настоящему раздавлен свалившимся на него горем:
— Я… я не хотел, поверьте… я не ожидал… — обращаясь к подошедшему Фролову, выдохнул профессор. — Меня теперь… посадят? И правильно…
— Успокойтесь! Никто вас не посадит, Бажен Вячеславович! — спокойно произнес Фролов. — И возьмите себя в руки! Каждый из них знал, на что подписывался! Всё было добровольно! Его ещё наградят за вклад в науку и обороноспособность страны… Правда, посмертно… Лучше, давайте разберемся, что с ним произошло? Такое ощущение, что он умер…
— Он умер от старости, — печально озвучил догадку чекиста Трефилов. — По всей видимости, скорость извлечения индивидуального времени оказалась… слишком большой… Я не знаю, по какой причине это произошло… Возможно, незапланированный скачок напряжения… У нас частенько напряжение в доме скачет…
— А с Иваном тогда что приключилось? Почему он исчез, а потом загорелся? — указал Фролов на неподвижное тело Чумакова.
— Он ускорился… — глухо произнес профессор. — Сильно… очень сильно ускорился, так, что его движения стали незаметными обычному глазу… Я уже имел случай наблюдать подобный феномен и именно с этим юношей. Он участвовал в моих опытах с самого начала… Я дистанционно облучал его, и еще двоих исследуемых студентов магнитными полями моей машины… Возможно, именно этот факт и послужил причиной трагедии — совершенно другая восприимчивость… — Профессор подбежал к столу, схватил карандаш и принялся черкать в тетрадке какие-то формулы, совершенно забыв обо всем на свете.
— А загорелся-то почему? — вернул его к реальности Лазарь Селивёрстович.
— А загорелся… — Профессор оторвал голову от расчетов. — Если судить по его тлеющей одежде… это трение…
— Какое трение? — не понял Фролов.
— Банальное трение об окружающий нас с вами воздух! — пояснил профессор, кряхтя присаживаясь на корточки перед лежащим на полу Иваном. — Одного не могу взять в толк, если загорелась его одежда, то почему осталась не поврежденной кожа?
— Как это не поврежденной? Вон ожоги! — возразил Фролов.
— Нет, судя по характеру повреждений — это ожоги от тлеющей одежды, — продолжая внимательно изучать тело Ивана, произнес профессор. — При таких скоростях он должен был сам запечься до «хрустящей корочки», а загорелась лишь его одежда… Не понимаю!
Трефилов опять бросился к столу и, вновь схватив в руки карандаш, принялся что-то стремительно рассчитывать.
— Бажен Вячеславович, — окликнул профессора Фролов, — даже навскидку, при таком ускорении Чумаков не только должен был запечься, как вы изволили выразиться «до хрустящей корочки», а, как минимум, порвать себе все мышцы, а то и кости поломать!
— А ведь этого не произошло! — Кивнул Трефилов.
