«Ещё один «гусь» в моих силках» радостно вертелось в моей голове. В предвкушении его казни даже возбуждённо потёр друг о друга ладони, но одновременно подумал о том, что как бы мне в маньяка такими темпами не превратиться.
Несмотря на поздний час, главная торгово – вечевая площадь города была полна народа. Согнали сюда практически всех горожан. Выстроенный на скорую руку эшафот полукругом обступала многоликая толпа. Дожидаясь главного вечернего представления, люди тихо переговаривались. Кто – то интересовался судьбой полонённых ополченцев, волнуясь за своих родных или знакомых. Другие, кто молча, кто со слезами на глазах, переживали смерть близких им людей.
Возвышаясь над всей этой толпой, я стоял в полном воронённом доспехе с золотой насечкой. Рядом деловито суетился десяток пехотинцев, наводя окончательный лоск, по мере сил "колдуя" над здесь же установленной виселицей. Ещё сотня панцирников заняли место у подножия этого тамбура. А за спинами горожан, на улицах, примыкающих к вечевой площади, грозно поблескивали в лучах заходящего солнца наконечники копий и воронённые шлемы конных дружинников. Остальные пехотные подразделения расположились по периметру городских стен и у ворот.
– Готово, государь!
Повернув голову, я обнаружил закреплённые на перекладине крепкие пеньковые верёвки, слабо шатавшиеся на ветру.
Всех по уши замаранных в мятеже бояр, во главе с князем вяземским, крепко повязанных, с кляпами во рту, торжественно подняли на эшафот. Сразу над вечевой площадью установилась тишина, смолк гул от множества голосов.
Медленно подняв руку, переключая на себя внимание толпы, и, напоследок, набрав в лёгкие побольше воздуха, что есть силы стал выкрикивать в толпу рубленными фразами.
– Я, ваш законный князь Владимир Изяславич, помиловал всех вяземских воинов! – Толпа оживилась, кто – то обрадованно закричал.
Ополченцев вяземских я, конечно, помиловал, а вот с остатками дружины поступил иначе – их согнали на берег реки, а потом всех перерезали.
– Этих честных горожан обманом и злодейством завлекли в свои воровские путы ваш бывший князь – изменник и убивец, действующий заодно со своими христопродажными боярами. Именно они повинны в гибели не только Изяслава Мстиславича, но и множества славных воинов и простых горожан, как среди смолян, так и вязьмичей. В случившейся распри и в пролившейся крови, именно на этих злодеях лежит вся вина! – повернувшись в пол оборота, я указал пальцем на связанных пленников, что – то мычащих из – под кляпа. – И вот им мой приговор… – чуть помедлив, я громко выкрикнул, – петля!
Владимир Андреич смотрел на собравшийся на площади народ испуганными глазами. Мужество стремительно его покидало. Он плохо понимал, о чём говорил с горожанами смоленский князь. Единственный звук, который доходил до его сознания, был едва уловимый для слуха звук раскачивающейся на ветру верёвки, от которого отчего – то у него закладывало уши. Он был молод, ему хотелось жить, всё его нутро противилось скорой смерти. Князь неоднократно видел смерть в бою, и она его не страшила, но здесь и сейчас его всего трясло.
Когда широкоплечий смоленский копейщик накидывал на его шею петлю, лицо князя залила мертвенная белизна. И тут чья – то чужая сила вырвала из – под его ног скамью и, падая вниз, он увидел перед собой молодое лицо с нежной кожей, губы растянутые в саркастической улыбке, и последние слова которые он услышал от своего высокородного родича и тёзки были:
– Устал, брате? – голос смоленского князя казался добрым и участливым, – отдохни, с кем не бывает …
Вяземский князь уже не видел как вслед за ним, собравшийся на площади народ с редкостным коктейлем ужаса и любопытства во все глаза пялился на судорожно извивающихся в петлях бояр, так бесславно закончившими свой тернистый жизненный путь.
На следующий день, приведя город к присяге, я решил дать войскам пару дней отдыха.
А самому себе устроил конную прогулку по городу. Вначале проехался вдоль речной пристани. Причаленные галеры вальяжно покачивались на речной ряби. На набережной дымили полевые кухни, горели костры. В чугунных котлах готовилась еда. Пехотинцы стирали в реке свою пропотевшую амуницию, купались, надраивали доспехи и оружие. Долго разговаривал с командирами и рядовыми, искренне их хвалил и обещал по возвращению выдать всем повышенное жалование, выплачиваемое за участие в боевых действиях. «Посошный полк» тоже не обошёл вниманием. Зачисленные в него бойцы не только пожизненно освобождались от всех налогов и податей, но также получали «боевые», правда, в несколько меньшем размере.
Ближе к полудню проехался по местному торжищу, хотел изучить наличествующий там товарный ассортимент. Честно говоря, я думал, ещё долго торговать не будут, ведь минувшей ночью никто в городе не сомкнул глаз, ожидая от пришлых войск грабежей и всевозможных зверств, но ничего подобного, к удивлению горожан, не случилось.
«Кому война, а кому мать родна» – вспомнил я эту народную мудрость, наблюдая издали за отпущенными в увольнительные пехотинцами, заполонившими местный рынок. Воины и торговцы активно друг с другом торговались, жестикулировали, иногда собачились, но рук никто не распускал.
Местные жители, убедившись, что их никто грабить и «пускать на поток» не собирается, осмелели и все как один повылазили из своих жилищ. Смешавшись в уличной толчее с моими бойцами, они вступали с ними в разговоры, всячески присматривались к происходящему в городе. Окончательно осознав, что со сменой князя ничего существенно в их жизни не изменилось, городской люд принялся заниматься своими обыденными, повседневными делами.
А дела у каждого были свои. Самые осторожные из купцов пошли откапывать припрятанные товары, загрузив ими телеги, они устремлялись обратно к Торгу, спеша поскорее открыть свои лавки, пока здесь бродит много покупателей. Кузнецы тоже извлекали припрятанные инструменты и в спешке раздували свои горны. После боя многим воинам требуется что – нибудь починить или подковать. Прямо на глазах Вязьма оживала и возвращалась к привычной мирной жизни.
В городе оставил гарнизон – роту пехотинцев. Командиру поставил задачу – начать набор призывников из числа окрестных смердов. Я рассчитывал, что к весне следующего года мою армию пополнит Вяземский полк.
На самый дальний восточный край княжества, к городкам Можайску, Числов, Берестов, Загорье, Добрятино, Ження, Беницы раньше подконтрольным Вяземскому уделу, в пешем порядке направил полк Бронислава и всех ратьеров. Туда же на приграничные с Владимиро – Суздальским княжеством земли отправился один батальон «посошной рати» для несения гарнизонной службы. На базе этой территории должен будет сформироваться ещё один Можайский полк.
А я, с оставшимся войском, переправив волоком галеры на реку Вазузу, направился в Ржевское удельное княжество. Хоть местный князь и не участвовал в военном перевороте, но земли эти формально являлись частью Смоленского земли.
Дальше к западу от Ржева лежали земли Торопецкого удельного княжества, давно отделившегося от Смоленска. К северу, вверх по Волге находилось стратегически важное озеро Селигер, отданное смолянами Новгороду. Сейчас мне не было резона связываться с Новгородом и союзным ему Торопцом, прежде всего, требовалось взять под контроль северо – восток и восток княжества. А вольнолюбивым Торопцом, Новгородом и тем же беспокойным Полоцком, я планировал вплотную заняться немного позже, сперва нужно понадёжнее укрепиться на уже захваченных территориях.
Оставленный комплектовать Вяземский полк ротный–5 Олекс выведенный из состава 2–го батальона 1–го полка, цепко взялся за порученное ему дело.
Четыре десятка смердов, собранных в Ельшинском погосте, ныне чудно именуемых «призывниками» понуро брели в сопровождении десятка пехотинцев в свой волостной центр, в город Вязьму. Здесь, из жителей города и его окрестностей, оставленная князем смоленская рота, формировала новый полк.
